Алексей Молокин - Блюз «100 рентген»
4
Редакция местного радиовещания располагалась на первом этаже типовой «брежневки» неподалеку от кафе «Восток» в одной секции с редакцией газеты «Чернобыльская правда». У подъезда несколько молодых людей, по виду явно журналистов, смолили ядреную погарскую «Приму» и взахлеб обсуждали последнее выступление генерального секретаря КПСС.
— Представляете себе, — горячился тощий прыщавый юнец в джинсовом костюме с тройной строчкой. — Свободная пресса! При Брежневе и Черненко мы даже и мечтать о таком не могли! А вы говорите «сельпо», «комбайнер»… Да пусть это будет хоть трижды сельпо, но если в ассортименте этого сельпо имеется такая замечательная штука, как свобода слова, — я за сельпо!
Звонарь молча прошел мимо, журналисты неодобрительно покосились на его поношенный камуфляж, кто-то презрительно бросил вслед:
— Мы их туда не посылали…
Хотя Звонарь об Афганистане мало что знал, давно это было, но ему захотелось дать в морду прыщавому. Захотелось так сильно, что аж сердце свело. Но сталкер сдержался, не время и не место, вот в Зоне бы… В Зоне бы этот тощий дрочила не прожил бы и пяти минут. Впрочем, такие в Зону не идут. Лешка отвернулся, чтобы журналист не увидел его лица, вошел в подъезд и двинулся по узкому коридору, в конце которого обнаружилась дверь в кабинет главного редактора местного радиовещания. Секретарши на месте не оказалось, поэтому Звонарь постучал и, услышав раздраженное «Да», толкнул дверь.
В кабинете главного редактора рядом с портретом Ленина висел портрет Горбачева. Лешка напрочь позабыл этого говорливого, вечно журчащего, как неисправный унитаз, человека, так что некоторое время соображал, кто это рядом с Лениным, а потом вспомнил, но воспоминание это так и осталось пустым — никаким. Зона съела почти все воспоминания о жизни во внешнем мире, но кто такой Ленин, Лешка все-таки помнил отчетливо и очень хорошо представлял себе этого маленького жутковатого в своей целеустремленности человечка, словно тот был одной из тварей Зоны.
Главный редактор оказался крупным костлявым человеком в сером костюме, несвежей кремовой рубашке и полосатом, как колпак Буратино, галстуке. Лешку он выслушал внимательно, хотя время от времени делал рукой движение, словно намеревался срочно куда-то звонить, но обстоятельства не позволяли.
— Скажите честно, — обратился он к Лешке. — Вы ведь воевали? Были ранены, контужены, и вот теперь вам всюду видятся всякие катастрофы, взрывы, аварии, вы не стесняйтесь, я все понимаю, сам когда-то служил…
— Я не воевал, — ответил Звонарь. — Я всего-навсего прошу поверить мне сегодня. Потому что завтра, когда вся страна убедится, что я говорил правду, будет слишком поздно. Выйдите в эфир и сообщите жителям города, чтобы начали немедленную эвакуацию. А еще лучше — обратитесь к руководству АЭС, пусть они остановят четвертый энергоблок. Именно четвертый, потому что это там произойдет авария.
— Вы, надо полагать, крупнейший специалист в области атомной энергетики? — задрал зародыши брежневских бровей главный. — Может быть, вы разбираетесь в атомных реакторах лучше, чем те, кому по долгу службы положено в них разбираться? Вы понимаете, что при Сталине за распространение панических настроений вас немедленно бы арестовали? Сейчас, слава Богу, плюрализм, перестройка и социализм с человеческим лицом, и только поэтому я слушаю весь этот бред. Извините, но не сообщить о вашем появлении в компетентные органы я просто не могу, меня и так за один только разговор с вами могут из партии вычистить. Хоть это вы понимаете? Впрочем, надеюсь, в вашем случае до ареста дело не дойдет, вас отправят на принудительное лечение, и через пару месяцев все ваши страхи исчезнут. Впрочем, вы ведь не буйный, правда? А законы сейчас гуманные, так что скорее всего вас вообще никто не тронет. Не до вас сейчас, дорогой товарищ, страна на переломе, не до вас… перестройка… ускорение… А засим прощайте, голубчик, извините, у меня сегодня очень много дел.
Когда дверь за беспокойным посетителем закрылась, редактор помедлил немного, потом решился, снял телефонную трубку и позвонил домой.
— Настюша, — сказал он в трубку, — ты вот что, собери детей и немедленно уезжай с ними к матери в Киев. Да, шестичасовым. Ничего не спрашивай и ничего никому не говори. Я же сказал, немедленно… потом объясню. Целую.
Он положил трубку. Некоторое время сидел, обхватив голову мосластыми руками, потом снова снял трубку и набрал короткий номер.
Лешка вышел из редакции местного радиовещания словно оплеванный. Он зло стрельнул сигарету у прыщавого журналиста, разглагольствовавшего теперь о преимуществах свободного рынка перед плановым хозяйством. Разговаривать с писаками было не о чем, да и не больно-то приняли бы они в свой разговор отставного демобилизованного военного, каковым они посчитали Звонаря. Тем не менее сторонник свободы слова и коммерции сбился, закашлялся, с ненавистью посмотрел на сталкера и поспешно ретировался в редакцию.
Лешка отлично понимал, что попытка предупредить местных через средства массовой информации была наивной и заранее обреченной на провал, но не попытаться он не мог. Теперь следовало где-нибудь умоститься и спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Повертев головой, он обнаружил шагах в ста от редакции вывеску кафе «Восток» — стандартной стекляшки, в которой наверняка найдется чем перекусить и, может быть, даже что выпить. Самогонку, которая булькала у него в рюкзаке, Звонарь решил приберечь — мало ли что? Может быть, придется этой ночью хватануть дозу, вот тогда-то и понадобится бабкина самогонка.
Выбор в кафе был небогатым, но еда была горячей и вполне съедобной, а спиртное хоть и неофициально, но купить все-таки было можно, хотя и с лютой коммерческой наценкой. Водку наливали в чайники и подавали на столы, пили посетители из чашек. На знамени сухого закона, вздернутом над страной, стремительно расплывалось винное пятно, точь-в-точь как на лысине ее разговорчивого лидера.
Пообедав и выпив сто грамм дрянной водки, Звонарь задумался о том, что же делать дальше. Да взрыва оставалось около семи с половиной часов. Получалось, что никто из обладающих правом выхода в эфир и хоть какой-то властью его и слушать не хотел, да, собственно, а чего он ожидал? Так что оставалось только одно — взять четвертый энергоблок штурмом, силой пробиться к пульту управления реактором и любой ценой заставить дежурную смену заглушить его. Затея выглядела мало того что невыполнимой, она явно была совершенно бредовой, но другого выхода из сложившейся ситуации Лешка не видел. Можно, конечно, позвонить в городскую администрацию, в милицию, директору электростанции, первому секретарю горкома, наконец, но Звонарь прекрасно понимал, что это не поможет. Сочтут сумасшедшим, контуженным или, того хуже, паникером и провокатором. Но делать никто не станет решительно ничего. Как полагается, люди считали себя бессмертными до самой смерти.
Он расплатился с симпатичной моложавой официанткой, которая, судя по заинтересованным взглядам в сторону седоватого нестарого мужчины в полувоенной форме, ничего не имела против ветеранов, и пошел гулять по весеннему городу, потому что штурмовать реактор лучше всего было поздним вечером. А еще, поскольку никакого внятного плана штурма у Лешки не имелось, да и быть не могло, следовало полностью выкинуть из головы все. И Зону, и Катерину, и сына, и друзей, прошлое и будущее — все. Нужно почти умереть и заново родиться, впустив в себя это время и этот город, чтобы было за что умирать, если придется.
По всему городу цвели яблони, щедро кропя сизый асфальт мелкими белыми лепестками, словно знали и прощались. Он шел по городу-смертнику, который пока что не знал, что он смертник, среди возвращающихся с работы легко, по-весеннему одетых людей, которые не знали, что некоторые из них умрут сразу, а другие заболеют и умрут и что уже завтра все они лишатся своих домов и превратятся в беженцев. И все это случится следующей ночью. Он готов был кричать им «Бегите!», но они, занятые своими маленькими заботами, маленькими счастьями и несчастьями, все равно не стали бы его слушать. Этот весенний город был невинен, он пока еще не знал, каким бывает настоящее зло, хотя и с самого рождения носил его в своем сердце.
Лешка прошел по пешеходному мосту над водозаборным бассейном и вышел на площадь перед проходными электростанции. Здесь было красиво. Из изящно выгнутого административного корпуса выпорхнула стайка девушек в длинных юбках-спиралях, весело болтая о чем-то на ходу, просквозила мимо Лешки, щедро обдав ветерком молодости, и сталкер внезапно почувствовал себя очень старым. Он был старше их на целую жизнь, а может быть, даже и на целую смерть.
Звонарь выбрал скамейку, на которой не было таблички «осторожно, покрашено», потрогал рукой, убедившись, что краска уже не липнет, присел и принялся приглядываться к комплексу зданий АЭС. В сам реактор ему лезть было ни к чему, это сталкер хорошо понимал. Самостоятельно заглушить реактор он все равно не смог бы — просто не знал, как это сделать. Оставалось любой ценой прорваться в центр АЭС к пультам управления энергоблоками и заставить дежурную смену выполнить его указания. Пусть даже и под дулом автомата.
