Александр Афанасьев - Время нашей беды
Полковник Кухарцев щелкнул по микрофону, прикрепленному на воротнике.
– Девятка, слышишь меня?
– Плюс, – отозвался эфир, – вижу три.
Конечно же, у полковника Кухарцева были свои снайперы, у них был собственный транспорт – большой фургон «Хендай», и сейчас они были где‑то там, позади, лежали на крыше фургона, готовые стрелять…
– Подтверждаю три…
– Сместитесь влево…
Полковник передвинулся.
– Двое работают по нам, третий – по сцене.
– Принято.
Это значило – двое снайперов прикрывают непосредственно встречу, третий – ведет наблюдение за местностью на предмет снайперских групп противника. Порядок работы оговаривался заранее, кодовым словом на открытие огня было слово полковника «облом». Как только в эфире проходило это слово – снайперы начинали работать.
– Начинаем.
По два человека двинулись от каждой стороны навстречу друг другу. Это не считая двух пленных, тащащих завернутый в пленку труп, которые опасливо шли следом за русскими, чувствуя спиной прицелы автоматов и пистолетов. Они уже не были людьми – лишь разменной монетой в этой большой и жестокой игре.
Трое шли и с украинской стороны.
Впрочем, если так судить, то людей здесь не было вовсе. Монетами в этой игре можно было считать всех, только достоинства разного. Кто гривенник, а кто алтын.
Купцы же – были отсюда далеко…
За несколько минут до этого
Из большого микроавтобуса «Хендай» пинками вытолкали двоих в гражданском с мешками на голове. Поставили на колени. Потом вытолкали замотанный в стретч‑пленку подтекающий труп…
Один из автоматчиков прошелся, сорвал мешки.
– Ну че? Слава Украине?! Ща пойдем в поле, яму копать! Казак, лопаты неси, да!
Автоматчик прошелся рядом со стоящими на коленях людьми.
– Че, зассали? Отбой тревоги, хохлы. Менять вас привезли, да. Если ваши беспонтовщики приедут – поменяем. Нет – расстреляем тут на… и все…
Автоматчик присел на корточки.
– Че молчишь? Че молчишь, гнида?!
Пинок опрокинул пленника на спину.
– Никогда мы не будем братьями, да?! А на… мне такие братья нужны голозадые, да? Ща вот поменяем вас, поедете домой, к бабам своим. Или бабы уже у нас, на Тверской працюют, а?
Из темноты вынырнул черный внедорожник…
– Дикий! Что тут происходит?!
– Воспитательную работу веду, товарищ подполковник.
– Отставить, блин… Этих – на обмен.
– Есть… – неохотно сказал автоматчик.
– Без беспредела тут, ферштейн? А то сами в яме окажетесь. И рылом по сторонам водите, ясно? У хохлов тоже спецы есть.
– Понял.
– Все, расход! Пять минут!
Внедорожник сдал назад, автоматчик сплюнул.
– Без беспредела… посидел бы под Дебальцево, посмотрел бы. Так, ладно. Жук. Двухсотого упакуй – сами потащат. Семен, ищи позицию…
Полковник взял с собой телохранителя, со стороны же украинцев на встречу пришли двое. Одного из них полковник Кухарцев хорошо знал, это был полковник СБУ Украины Билоконь, занимавший за время своей карьеры разные должности, но при этом всегда остававшийся у власти и у кормушки. Второго Кухарцев знал лишь шапочно – этот тоже теперь «полковник», правда, не СБУ, а милиции. Полковником он стал сразу, без прохождения каких‑то иных ступенек карьеры, потому что создал добровольческий батальон. Звали его Денисом Крыгой.
– Слава Украине! – сказал Крыга, когда они сблизились за несколько шагов.
Билоконь промолчал. Обмениваемые пленные – это были даже не пленные, просто заложники, взятые с обеих сторон, – просквозили мимо, стараясь не отсвечивать и понимая, что их жизнь сейчас на волоске. Кухарцев выдержал несколько секунд, потом заговорил тихо, размеренно и внушительно:
– Если ты понты приехал колотить, юноша, то я сейчас повернусь. И уйду.
Билоконь что‑то резко сказал на суржике. Крыга не менее резко ответил.
– Старший я, – сказал Билоконь, – со мной и говори. Что надо?
– За жизнь поговорить.
– За жизнь по телефону можно поговорить.
– Не телефонный разговор.
– Тогда говори.
– Вопрос, Сергей. Мы идем на выборы. По выборам решено конкретно – мы занимаем первое место и формируем правительство. Это уже без вопросов. Вопрос в другом – как будем ваш вопрос решать?
– А что решать? Мы уже договорились – нет?
Договоренность, действительно, была. Одна тайная, другая – явная. Согласно тайной договоренности, Россия сдает Донбасс и Луганск, обеспечивая их переход под украинскую власть в течение нескольких лет, и дает десять миллиардов репараций. Процесс этот не был завершен, и денег пока не ушло ни доллара. В свою очередь, Украина отказывается от Крыма. Официальная договоренность предусматривала децентрализацию и прочую бодягу, про деньги там не было ни слова. Запад это соглашение устраивало не до конца, но они сняли часть санкций и пообещали полностью снять санкции по выполнении договоренностей.
– Ты меня не понял. Вы договаривались не с нами.
– Не с вами? А ты что – круче Бельского?
– Круче… Ну, смотри сюда…
Кухарцев сделал неопределенное движение рукой – и на камуфляжке украинцев загорелись красные точки лазерных прицелов.
– Ты что, охренел? – резко сказал Крыга, с большим трудом подавив желание бежать.
– Так не договаривались, Олег, – сказал Билоконь.
– Отбой, – точки лазеров погасли, – речь не про договоренность. Ты спросил – я ответил. Чтобы у твоего друга понты лишние убрались. Но это не моя тема, это будут старшие базарить. Твои и мои. Я просто тебе передаю мнение по этой теме – нас расклад не устраивает, мы его будем менять. По крайней мере, по части денег.
– А что с деньгами?
– А то, что их возвращать надо будет. Или ты думал, тебе кто‑то десять лярдов просто так подарит? Лохов нет! Про процент можно говорить – но схема только такая.
Билоконь подавил злобу.
– Это не мой уровень.
– Я и не сомневался. Просто передай кому наверх. Десять процентов вам за труды. Если по проценту договоримся – мы вам и пятьдесят лярдов дадим, не жалко. Нет – копайте картошку. Теперь по факту. Я слышал, ты сейчас с поляками в близких?
– Есть немного.
– Есть тема. Герыч, афганский, три девятки. На границе будет стоить сорок штук за килограмм, оптом.
– На какой границе?
– На твоей.
Билоконь прищелкнул языком.
– Дорого.
– В розницу за сто, я тебе даю сорок – дорого?!
– Мне через всю страну везти. С начальством делиться. Поляки тоже кусок захотят.
– Разбодяжишь.
– Вот чего не хочу, так это бодяжить. Насыпать, пересыпать. Ты лучше сам разбодяжь и мне цену дай.
– Сколько?
– Скажем, двадцать.
– Двадцать пять.
– По рукам.
Оба офицера спецслужб кивнули, отмечая договоренность.
– Теперь. Вы хохлов у нас доите, собираете деньги – а где наша доля? Где наша доляшка на Донбассе, в Луганске?
Билоконь развел руками.
– Какая доля, Олег? Я смотрю, вы совсем плохими стали, на ходу подметки рвете…
– Наша. Доля, – раздельно проговорил Кухарцев, – со всего, что у нас делается, нам в карман должна падать доля. С баб. С гастеров. С торговли. Со всего. Бесплатного ничего нет, бесплатно только жена дает. Да и то не всегда.
Крыга хотел что‑то сказать, но промолчал по‑умному.
– Дорогой, ты сначала выборы выиграй, потом потрем на эту тему.
Кухарцев кивнул.
– Сейчас я с тебя ничего не требую. Но потом надо будет платить. Нет – проблем всю хохлоту назад выслать нет никаких. Что у тебя будет – знаешь. Двадцать процентов. Вопрос не обсуждается.
Билоконь промолчал.
– И еще. Кто из ваших с Беней контачит?
– Не я.
– Неважно. Передай – на нашей поляне им делать нечего. По крайней мере, без нашего разрешения. Хоть одно сало возбухнет после выборов – пеняйте на себя.
– А ты себя не переоцениваешь, Олег?
Билоконь ждал после этого любой реакции… но только не такой, какая последовала. Кухарцев улыбнулся. Искренне.
– Если только трохи. А так… Сереж, вам под поляками не надоело еще? Ты сейчас – кто? По факту на побегушках, как и был. А посмотри на меня. Я – сам себе хозяин, сам зарабатываю. В ЕС – вам и то кислород перекроют, будете на всякие комиссии мутные ходить, колоться и каяться, а то и сядете. Оно тебе надо? Короче, думай. А надумаешь, скажи…
Кухарцев наклонился вперед.
– Хорошо думай, Сережа. Если ты как чмо себя ведешь, кто тебя уважать будет. Не будь чмом – и люди к тебе потянутся…
– Блин, этого москалюгу надо… – раздраженно сказал полковник Крыга, как только они садились в бусик.
– Заткнись, блин! – заорал Билоконь. – Завали!
Крыга замолчал. Во время Евромайдана – он был намного смелее и бесстрашно шел со своей сотней на дубинки и пули «Беркута». Но это тогда… а сейчас, когда есть и хата и машина… а самое главное, есть понимание, что чего стоит – терять это неохота. Тот же Билоконь… у него, наверное, лямов десять по счетам распихано. Ему до такого еще… учиться и учиться…
