Быков Андрей - Псы границы
Я замолчал, заново переживая события, случившиеся много лет назад.
— И… что дальше было? — вывела меня из задумчивости Малетта.
— А разве не понятно? — криво усмехнулся я, — Поехала… А я в тот же день собрал свои вещи да и ушёл в полковую казарму жить.
— И ты её больше не видел?
— Нет, почему же? Видел… Она хотела всё обратно вернуть. Мы как-то раз даже с ней в одной постели оказались… А, только, знаешь… когда всё внутри выгорело, то уже и не хочется… Я ей так и сказал. Мол, извини, но меня к тебе, как к женщине, уже не тянет. Она тогда сильно обиделась. Сразу же встала и ушла. А я в тот момент испытал в душе… как бы это назвать… пустоту, что ли?.. И, одновременно — тяжесть… Ты знаешь, что это такое: чувствовать внутри себя тянущую и одновременно давящую пустоту? Почти боль. Даже нет, не боль… Что-то такое, что лишает тебя сил, не даёт ни спать, ни есть, ни заниматься каким-либо делом. И такое происходит каждый раз, как только ты вспомнишь о ней. Потом ты сходишься с другой женщиной, спишь с ней. Потом ещё с одной. Ещё… Но каждый раз, когда ты оказываешься с кем-то в постели, после того, как всё случится, поневоле сравниваешь с той, кого ты помнишь всегда. Даже тогда, когда думаешь, что уже забыл её… И каждый раз испытываешь горечь от того, что не она сейчас рядом с тобой. И каждый раз, вспоминая её, казнишь себя за то, что тогда не удержал её рядом. И раз за разом где-то глубоко внутри тебя опять начинает шевелиться это глухое ощущение пустоты и тяжести одновременно… И теперь я не хочу ещё раз проходить той же дорогой. Уж лучше так, — жёстко усмехнулся я, — провёл ночку с весёлой подружкой, на утро разбежались, да и забыли друг о друге. Меньше боли…
Я выговорился… Сидел, глядя прямо перед собой, ничего не видя и вновь чувствуя в глубине души эту тянущую тяжёлую пустоту. Малетта тоже молчала, лёгкими касаниями пальцев поглаживая мою коротко остриженную макушку. Потом мягко потянула меня назад, укладывая на спину. Прижалась ко мне и, положив руку мне на грудь, чуть слышно прошептала:
— Спи… Тебе надо отдохнуть…
Проснулся я на рассвете от нескончаемого, бьющего по ушам сполошного набата. Кто-то со всей мочи колотил в било, вывешенное на деревенской площади. С трудом разлепив глаза, я приподнялся, вслушиваясь и вглядываясь в происходящее. Потом, схватив сапоги, принялся торопливо обуваться.
Рядом села Малетта.
— Чего бы это, а? — тревожно спросила она, поправляя причёску.
— Собирайся, — торопливо сказал я, — не иначе — горцы набежали, — и сполз с сеновала вниз, на землю.
Она, прерывисто охнув, поспешила следом.
Только-только развиднелось. Светлая полоска над восточными горами едва начала набирать свою силу и разрастаться вширь и вглубь, пробуждая природу. А звон сполоха уже поднял на ноги всю деревню. Хлопали двери в домах, топот ног по улице, гул голосов, через двор — короткий звяк железа. Все эти звуки я отмечал мимоходом, торопливо, практически на ходу, одеваясь и цепляя на себя перевязь с мечом и пояс с кинжалом. Конь мой стоял на дворе старосты, и о нём я пока не беспокоился.
Выбежав на площадь, я увидел там уже изрядное количество народа и Полоза, продолжавшего беспрерывно колотить по билу молотком. Подскочив к бойцу, я выдернул из его стиснутых пальцев рукоятку молотка и, встряхнув за плечи, спросил:
— Что случилось?
Тот, переведя взор с наполняющих площадь людей на меня, мотнул головой и крикнул:
— Господин сержант! Набег! Горцы идут!
Похоже, парень был в состоянии лёгкой паники. Ну, разумеется. Первый набег в его жизни, в отражении коего ему придётся участвовать. Вот и переволновался маленько…
— Так, хорошо, — своим спокойным тоном я постарался привести его в чувство, — где идут? Сколько? Как далеко от нас?
— Так на перевал же идут! — ещё не успокоившись и пытаясь голосом побудить нас действовать, воскликнул Полоз.
— Хорошо, — повторил я ещё раз, — я это понял. Только доложи спокойно и по пунктам. Итак, первое: сколько их?
Парень, переведя дух и отпив воды из протянутого ковшика, уже более спокойно сообщил:
— Сотен пять, не меньше. Их Грызун увидел, когда они к перевалу поднимались. С утра в сумерках еле разглядел. И меня сразу же к вам отправил. Чтоб готовились, значит…
— Понятно, — протянул я, — ну-ка, посиди там пока, — указал я на лавочку у колодца и огляделся по сторонам. Заметив стоящего неподалёку старосту, подошёл к нему.
— Сколько у тебя бойцов наберётся?
— Ну… сотни две с половиной будет, — подумав ответил тот, — да ты не подумай чего, сержант. Для нас это дело привычное. Они, что ни год, к нам забегают. Только вот, что-то многовато их на этот раз, — помолчав, в раздумье добавил он, — уж и не знаю, как выдюжим…
— Давай, собирай всех, кого можно и — на стену. Ворота закрыть и завалить. Будем держаться, пока помощь не подойдёт.
— Какая помощь? — изумился староста, — Откуда ей тут взяться?
— Из города, — ухмыльнулся я, — сейчас гонца отправлю. Цыган! Ко мне!
— Да? — с сомнением посмотрел на меня староста. Но, ничего не сказав, отошёл к столпившимся на площади односельчанам и принялся отдавать необходимые распоряжения по организации обороны посёлка.
Между тем я, пристроившись на той же лавочке у колодца, где сидел и Полоз, торопливо строчил записку на имя майора Стоури. Дописав, свернул особым образом и, запечатав воском, приложил сверху перстнем, полученным мной ещё в столице перед отправкой на границу. Осмотрев оттиск, повернулся к гонцу.
— Значит так, Цыган, — начал я инструктаж, передавая ему письмо, — берёшь кобылу Дворянчика заводной и что есть духу летишь в город. Письмо передашь майору лично в руки. И сразу же возвращайся назад с подмогой. Всё понял?
— Так точно, понял, господин сержант!
— Да вы что, сержант!? — тут же встрял в разговор Дворянчик, — Чтоб я какому-то цыгану свою лошадь отдал!? Да ни за что на свете! Его сейчас только выпусти… Потом поминай, как звали! Не дам!
— Заткнись, — ровным голосом посоветовал я ему, — я это даже обсуждать не буду. Кобылу отдашь. Цыган! Ты ещё здесь? А ну — марш за ворота! И помни: наша жизнь зависит от тебя.
Цыган повернулся к Дворянчику и протянул ему свою гитару.
— Возьми. Сохрани, пока не вернусь.
Граф исподлобья взглянул на него и, взяв в руки гитару, пробурчал:
— Смотри… Если хотя бы захромает — убью…
— Не боись, граф! — белозубо оскалился Цыган, запрыгивая в седло своего вороного, — всё будет нормально!
После чего намотал на руку повод альбиноски и, пронзительно свистнув, намётом вылетел за деревенские ворота. Дворянчик обречённо посмотрел ему вслед, вздохнул и вялой походкой направился к дому старосты, держа в правой руке цыганскую гитару.
К отражению нападения деревенские жители готовились споро и организованно, без лишней суеты выполняя всю необходимую работу. Сразу видно — не впервой в осаду садятся. Да и набег горцев — это ж не планомерная осада. Прибегут, под стенами пошумят, пограбят, чего смогут, да и назад отхлынут. Одно только смущало меня: много их слишком. Как бы на серьёзный штурм не пошли. Дай бог тогда удержаться, за ограду их не пустить. Не то — конец деревне. Всех вырежут. А кого не прирежут — в полон уведут.
По выражениям лиц окружавших меня людей было видно, что не меня одного терзали подобные мысли. Потому и готовился народ к осаде основательно. Запасались стрелами, камнями, кипятили воду, точили топоры, вилы, лопаты, готовили к бою копья и прочее оружие, у кого что нашлось. В дело шло всё, что только можно было использовать в бою для поражения противника.
Горцы появились под стенами спустя пару часов после того, как за Цыганом были закрыты ворота. Первыми примчались немногим больше сотни всадников на полудиких лохматых коняшках. Довольно малорослых, но злых и необузданных. Как сами горцы с ними управлялись — ума не приложу. По моему мнению, так этих полудиких лошадей вообще объездить невозможно…
Всадники покрутились в поле, промчались вокруг всего селения, не приближаясь на дальность полёта стрелы и, сгрудившись напротив ворот, принялись о чём-то совещаться. Вероятно, верхом у горцев ездили в основном вожаки и особо выдающиеся воины. Ну, и ещё те, у кого хватило средств заиметь себе такого коника. Остальные передвигались пешком.
Пехота подошла ещё где-то через час и расположилась прямо в поле, растянув плащи для укрытия от солнечных лучей или дождя, буде таковой вдруг случится.
Мы наблюдали за ними со стен, ничем не провоцируя и не пытаясь раздразнить. В данном случае в наших интересах было, чтоб они как можно дольше простояли под стенами, не предпринимая попыток к штурму.
Горцы, посовещавшись ещё немного, отправили к нам парламентёра. Размахивая высоко над головой зелёной веткой, как знаком для ведения переговоров, он подскакал под самую стену и закричал:
