Андрей Николаев - Счастливчик Сандерс
Сандерс покачал головой:
– Да нет… я на этих ящерок никогда руку не подниму.
Охотники, уловив в его голосе не столько страх, сколько уважение, заинтересованно переглянулись.
– Это почему же?
Сандерс усмехнулся:
– Они столько раз вытаскивали мою задницу из полного дерьма…
Трапперы удивленно уставились на него:
– Где это?
– Там, – Сандерс кивнул вверх, – у моего друга была пара таких. И если бы не они, я бы тут перед вами не сидел. Хотя всегда считал себя крепким парнем.
Охотники вновь переглянулись, потом Игнат осторожно спросил:
– А как звали этого твоего друга?
– Касьян.
Игнат понимающе кивнул:
– А-а-а, младшенький из Полубоев… – Он на мгновение задумался, затем бросил испытующий взгляд на Хариса и вдруг предложил: – А знаешь, паря, коль не передумал, так и пошли.
Причем от денег они отказались наотрез. Харис просто презрительно фыркнул, а заросший бородой Игнат укоризненно посмотрел на Сандерса:
– Ты, паря, эти замашки демократические брось.
Тут Сандерс едва сдержал улыбку. Он знал, что в Российской Империи среди, так сказать, простого народа слово «демократический» имело явно негативный оттенок. Отчего так получилось в государстве, где все органы власти от уличных старост до губернаторов планет являлись избираемыми, а правительство формировалось на основе партии, получившей большинство в парламенте, – терялось в веках. Но столкнуться с этим вот так, нос к носу, оказалось весьма забавным.
– Это у вас, в Содружестве, как я слышал, за все платить надо, а здесь отродясь такого не было. Будешь вровень с нами избу убирать, дрова рубить, а больше от тебя ничего и не требуется. Ну, если для согрева возьмешь чего с собой, так от этого не откажемся, – добавил Игнат, помолчав. – Не откажемся ведь, Харис?
– Дар гостя – священный дар, – кивнул смуглый Харис, – Аллах не простит отказа.
Сандерс, удивляясь обилию редких напитков в баре, купил бутылку коньяка «Très Vénérable Délamain» и водку «Династия», о которой слышал, что она производится под патронажем августейшей фамилии российских самодержцев. Судя по цене, сравнимой со стоимостью коньяка, в это можно было поверить.
Водку они выпили в первый же вечер, по приезде в зимовье, а коньяк Сандерс решил оставить напоследок. Теперь было самое время открыть заветную бутылку.
– А что, господа, у меня тут бутылочка завалялась, – сказал он. – За удачную охоту, а?
– Это смотря что называть удачей, – хмыкнул Игнат.
Все еще хмурясь, он слазил в погреб, где с осени хранились соленья, Харис расставил мелкие тарелки под закуску. Сандерс уже заметил, что делали они все сообща, не сговариваясь, – видно было, что вместе мужики охотятся не первый год.
По избе поплыл аромат французского коньяка. Игнат повел носом.
– Это что ж за парфюмерия?
– Коньяк. Пятьдесят лет выдержки, – с притворной небрежностью ответил Сандерс, жалея, что такой напиток приходится разливать в непрезентабельные стопки, а не в подходящие тонкостенные бокалы-тюльпаны.
Игнат по привычке опрокинул коньяк в рот, Харис выпил маленькими глотками, Сандерс, как положено, насладился букетом, покатал напиток во рту и только после этого проглотил. Почмокав, Семеряков пожал плечами и подцепил на вилку соленых груздей.
– Ничего, пить можно. Только во рту – будто доски дубовые грыз и одеколоном запивал.
– А мне нравится, – не согласился Ахмедзянов, – мягкий, как поцелуй непорочной девы.
– Я вот Наташке расскажу, какие тебе девы мнятся, – пригрозил Игнат, похрустывая маринованной черемшой. – Сестру мою охмурил, басурман, а теперь, вишь ты, на непорочных потянуло, – пояснил он Сандерсу.
– Э-э, друг, мы уж с ней столько живем, что она только посмеется. А вот что кедровку каждый день пьешь, так это обязательно Наиле передам. Она тебе…
– Во-во… как друга заложить, так это ты можешь. – Игнат снова разлил коньяк. – Давай добьем твое пойло и нашей попробуешь. – Он подмигнул Сандерсу, качнув головой в сторону Ахмедзянова: – Вот дал Бог родственничка. Племянницу его сосватал, почитай уж пятьдесят годов, так с тех пор с ним и мучаюсь.
Когда Сандерс в первый раз прилетел на планету, о которой ему столько рассказывал Касьян Полубой, его поразил патриархальный уклад жизни поселенцев. Крупных городов не было – в столице жили едва ли тридцать тысяч. Селились в основном в умеренном поясе, видно по привычке. Преобладали фермерские хозяйства, основанные по семейному принципу. Поселки золотодобытчиков, несколько рыболовных хозяйств по берегам океана, но основное занятие – сельское хозяйство.
Заветной мечтой Сандерса было найти новорожденных риталусов и приручить хоть парочку. Да и на одного он бы согласился. При осторожных расспросах отношение местного населения к вывозу зверьков с планеты открылось как резко отрицательное. Местные риталусов сами не трогали и другим не давали; впрочем, и охотников не было – те, кто знал, что собой представляют эти животные, старались держаться от них подальше. Два отпуска Сандерс провел в стылых полупустынях Лукового Камня, где обитали риталусы, но так ни одного и не увидел. Может, и к лучшему. Смирившись, он уже собрался было поискать приключений на других планетах, как вдруг понял, что полюбил этот мир, где быт и нравы так отличались от всего, к чему он привык в Содружестве Американской Конституции. Люди, что ли, были проще, дружелюбнее, и если в Содружестве только декларировалось, что, мол, относись ко всем людям как к достойным, пока они не докажут обратного, то здесь и жили по такому принципу. Хотя, если вспомнить, и на тех планетах Российской Империи, где Сандерс успел побывать, отношения между людьми были такими же.
Вот и Семеряков с Ахмедзяновым приняли его как старого друга, безобидно подкалывая за неумение ходить на охотничьих лыжах и некоторые аристократические привычки, которые помогали в общении в Содружестве, но здесь оказались совершенно не к месту.
Игнат уже разлил по второй стопке кедровой настойки, и Сандерс почувствовал, что голова идет кругом – в настойке было градусов семьдесят. Они с Семеряковым закусывали салом, подмороженным, с розовыми прожилками, Ахмедзянов налегал на маринады и соленья.
– …вот так и живем, – говорил Игнат, подкладывая гостю грибов, – испокон у нас тут русские фамилии в ходу. Роднимся между своими: Семеряковы с Ахмедзяновыми, Крутиковы с Махтимагомедовыми, Бакулевы со Шнеерзонами. По воскресеньям кто в церкву, кто в синагогу, а кто в мечеть ходим.
– А что, – спросил захмелевший Сандерс, – Шнеерзон или Махтимагомедов – русские фамилии?
– А то какие же? – Игнат в удивлении хлопнул себя по колену. – Самые что ни на есть русские! Ты не смотри, что вера разная. Как жили исстари на Святой Руси, на Земле еще, так и на нашем Камушке со времен заселения повелось. У меня сестра вон за Хариской замужем, а брательник – Верку Шнеерзон взял. Ты у себя там, в демократии, по верам и нациям живи, а мы как были все русские, так и будем!
Ахмедзянов, тоже порядочно захмелевший, согласно кивал, слушая разглагольствования родственника.
Назойливый писк привлек внимание Сандерса. Залпом выпив кедровку, он подошел к своей лежанке, накрытой медвежьей шкурой, покопался в сумке. Так и есть – коммуникатор пищал, прерывисто подмигивая сигнальным огоньком.
– Твоя техника пищит? – спросил Харис. – Уже второй раз. Еще вчера заливалась, да мы трогать не стали.
Сандерс взял коммуникатор и вышел во двор.
Присев на бревно возле стены, он включил прибор и прочитал сообщения. Оба были из Конторы, и если первое можно было расценивать как предложение, то во втором уже отчетливо звучал приказ.
К нему подошли собаки, умильно заглядывая в глаза и вертя хвостами. Гром ткнулся черным носом в руку. Сандерс потрепал его по холке.
– Нет ничего, ребята. Не велит Игнат вас баловать.
Он взглянул на незнакомые созвездия, на крупную синеватую луну, повисшую над лесом, и в который раз позавидовал Полубою, который родился и вырос на Луковом Камне, среди этих людей и этой природы. Самому Сандерсу о детстве вспоминать было не больно приятно: что хорошего в нищете, зависти, постоянной заботе о куске хлеба? Нет, пожалуй, мысль о том, чтобы после выхода на пенсию перебраться сюда навсегда, вполне стоящая. Впрочем, по большому счету, совершенно нереальная. Вряд ли Контора выпустит его из-под своего негласного, но неусыпного контроля. А возможности осуществлять такой контроль здесь, на территории Российской Империи, даже у его Конторы были крайне ограничены. Вот и сейчас ему приходилось идти на всяческие ухищрения, чтобы выпасть из-под ее неусыпного ока хотя бы на время отпуска. И Сандерс так до конца и не был уверен, действительно ли ему это удавалось, или просто Старый Лис Вилкинсон давал ему возможность слегка побрыкаться на длинном поводке, старательно складывая донесения Службы контроля в некую заветную папочку. Не столько из-за того, что действительно собирался в скором времени пустить ее в ход, сколько потому, что иметь такую папочку под рукой никогда не лишне. Мало ли как сложится жизнь. В такой структуре, как Контора, всегда полезно иметь возможность выйти из-под удара. А это чаще всего означает подставить под удар кого-то еще – начальника, просто коллегу, подчиненного или даже своего лучшего агента…
