Александр Сивинских - Конклав ночи. Охотник
Закончив операцию, мы очень славно с ним попировали. Ветеринар пил исключительно за то, чтоб пациентка сдохла. Я, разумеется, за то, чтоб выздоровела.
Она выздоровела. И, едва набравшись сил, сполна отплатила мне за милосердие и уход.
Как я уже говорил, тогда моя карьера истребителя упырей только начиналась. Меня не принимали в расчет ни патриархи кровососов, ни те большие люди, которые следят за поголовьем ночного племени. Обе стороны считали, что в самое ближайшее время меня либо прикончат, либо инфицируют, покусав. Подобных мне ухарей, решивших, что их святое предназначение – истреблять вурдалачий род, появляется ежегодно приличное количество. Причины у всех различные. Для кого – месть, для кого – идея борьбы со Злом, для кого – желание экстремальных развлечений. Для многих – деньги. Я сам именно из последних, с небольшой такой, бодрящей примесью идейности.
Так вот, будучи восторженным идиотом (тогда для меня на первом месте стояло желание поразвлечься на грани), я натворил глупостей. Выбил прайд не полностью. И так-то семейка была куцая, всего четыре члена, так я еще умудрился проморгать «маркитантку» и «сержанта». Не заглянул в погреб. Прайд обитал в сравнительно безлюдной местности, в единственной уцелевшей избе давно заброшенной деревни. Питались упыри свиной кровью: недалеко располагалась свиноферма пятачков этак на полста. Свиновод меня и нанял за какие-то смешные деньги.
Чем хороша сельская местность, так это тем, что люди там до сих пор верят в существование нечисти. Они не сомневаются в том, что на земле есть колдуны, ведьмы, лешие и домовые. И, обнаружив поросенка с разорванным горлом, не ударяются в размышления о неизвестных физических законах, вследствие которых произошла трагедия. Они просто ищут охотника на упырей и оборотней. Потому что обычные волки в современный свинарник проникнуть, как правило, не способны.
Был я тогда хорош: разъезжал на черном мотоцикле «Урал», в кожаном плаще, порыжевшем от времени, высоких шнурованных ботинках и танкистском шлеме. Волосы у меня были почти до лопаток, на боку казацкая шашка, а за поясом – двуствольный обрез. Еще у меня имелся топор, закрепленный на правом бедре. С таким-то именем да без топора?
В логово я вошел в полдень, предварительно сорвав с окон ставни и выломав дверь. О том, что такие приготовления могут оказаться бесполезными во время проливного дождя, при отсутствии прямых солнечных лучей, я не догадывался.
Без особого труда пристрелил двух новобранцев, решил, что больше никого нету, и подпалил избу. Дождь хлестал сильный, но горела изба замечательно. Крыша у нее сохранилась, поэтому бревенчатые стены были сухими. Ну вот, дом сгорел, заодно сгорели и дворовые постройки, на которые перекинулся пожар. А две твари в погребе под амбаром уцелели. Бока им подкоптило, но это только добавило злости. Они дождались ночи и, руководствуясь нюхом, помчались мстить. Войти в обитаемый дом незваными упыри не могут, тут известное поверье справедливо… Но спал я по летнему времени в гамаке, на свежем воздухе. Крепко спал.
Разбудил меня громогласный вой и рык – это прикончившая обоих кровососов Мурка торжествовала победу. Впрочем, повторюсь, имени у нее тогда еще не было.
Она осталась жить со мной. И охотиться. Я думаю, у нее к упырям собственные счеты. Те рваные раны на боку были именно от вурдалачьих зубов – это я понял позже. Что же касается заряда картечи… Говорят, патриархи кровососов почти никогда не пользуются на охоте клыками и когтями. Зато очень часто – огнестрельным оружием. А кровь крупного лестного хищника: медведя, волка, рыси или росомахи – является для них настоящим деликатесом.
Один вопрос меня тревожит. Что будет, если мы когда-нибудь прищучим того самого нетопыря, чье желание полакомиться кровью росомахи превратило Мурку в истребителя нечисти? Оставит она меня или нет?
Оставит?
Или нет?
* * *Наш великолепный «УАЗ» катил по проселку. Он и впрямь великолепен, можете поверить мне на слово. Он прекрасен той брутальной красотой, которой обладает военная техника – и оценить которую способны только мужчины. Настоящий серьезный вездеход, не чета паркетным внедорожникам, годным только на то, чтобы преодолевать выбоины в городском асфальте. Тракторные колеса с глубоким протектором, далеко выступающий бампер из швеллера. Агрессивный кенгурятник, мощная лебедка. Тент снят (позднее лето, еще тепло), и поэтому видны дуги из толстых нержавеющих труб. Основной цвет песочный, бамперы и колесные диски – матово-черные. На капоте аэрография: почти фотографически точное изображение Мурки, угрожающе распахнувшей пасть. По бокам – разбросанные в нарочитом беспорядке оттиски когтистых лап. Все на службу утилитарности, даже рисунок. Он служит неповторимым опознавательным знаком для своих и предостерегающим, отпугивающим – для чужих. Согласитесь, подобная роспись как бы намекает, что характер владельца машины крайне далек от покладистого. Для понта только блестящие гайки, крепящие колеса, да хромированная выхлопная труба, выведенная этакой гусиной шеей вверх и украшенная дырчатым расширителем. Впрочем, и труба с расширителем не совсем для понта. Именно она окрашивает звук выхлопа в те басовитые тона, которые сладко волнуют сердце всякого автолюбителя. И заставляют сильнее и сильнее давить на газ.
Обычно я так и поступаю, но не сегодня. Сегодня мне не следовало торопиться. Возле пересечения проселка и шоссе я должен был встретить колонну уборщиков и показать им точную дорогу на объект. А вдобавок разъяснить, что там и как. Тоже одна из традиций, которую я не совсем понимаю. Можно подумать, уборщики спустились в наши края с облачка и без сопровождающего немедленно забредут в какое-нибудь болото. Однако – так принято. А неписаные законы следует соблюдать, это притягивает удачу.
Доехал. Подождал минут десять, наслаждаясь мягким августовским теплом. Бродил босиком по увядающей травке, ворошил ступнями опавшие березовые листочки. Напевал «Черный ворон, что ж ты вьешься…». Мурка, неприхотливое создание, перебралась на заднее сиденье и успела задремать.
Наконец показалась колонна. Солидная. Впереди полицейский «бобик» с включенной мигалкой, за ним две пожарные машины. Потом «Газель» с разнорабочими. Следом три тягача: на платформах – пара гусеничных бульдозеров и видавшая виды стенобитная машина с чугунным шаром. Потом новенький колесный экскаватор. Далее здоровенный самосвал «Татра». Замыкал колонну еще один «бобик» с мигалкой.
Я помахал рукой. Первый полицейский экипаж остановился.
– Здорово, орлы, – поприветствовал я двоих служивых, вышедших из него, пожал протянутые руки.
Один из парней мне уже встречался. Звали его Ильясом, а фамилию я все время забывал. Со мной иногда такое случается, подолгу не могу запомнить чью-нибудь фамилию. Необязательно сложную, любую. Такое ощущение, что ее звучание попадает в памяти на «сбойный сектор». Другой полицейский был совершенно незнаком. Молоденький старший лейтенант со строгим, но по-юношески румяным лицом. Румянец сводил на нет всю старательно изображаемую лейтенантом суровость. Наверное, он об этом не догадывался, иначе давно бы перестал хмурить бровки и сжимать губы в ниточку.
– Ну че? – спросил Ильяс быстро. – Куда ехать? Туда? – Он махнул рукой в сторону проселка.
– Ага, – сказал я. – Туда. Слушайте, ребята, а зачем такая делегация? Хватило бы вас да пожарки.
– Это не вам решать, – сказал строгий старлей. – Ваше дело – указать нам дорогу. Дальнейшее вне вашей компетенции. Кстати, я бы предпочел знать, с кем беседую. Представьтесь, пожалуйста.
Я повернулся к Ильясу и мотнул головой на лейтенанта:
– Чего это он? Изображает министра внутренних дел?
Ильяс произвел физиономией замечательную пантомиму, которую я расшифровал примерно так: «Новенький, но сильно деловой. Наших дел не знает, но считает, что ему это и не нужно, потому что он – сам себе указ. Видимо, имеет хорошую волосатую „лапу“ наверху».
А сам румяный бурно возмутился:
– Почему вы говорите обо мне в третьем лице, как об отсутствующем?
– Потому что ты для меня пока что пустое место. Усек, товарищ лейтенант?
– Старший лейтенант!
– Мне без разницы. Страшный так страшный.
Начинающий беситься старлей, поняв, что со мной каши не сваришь, переключился на Ильяса:
– Хайруллин, может быть, вы мне объясните, кто это такой?
Ильяс растерянно заморгал. Ему явно не хотелось рассказывать обо мне, не получив на то одобрения от большого начальства. Но и перечить старлею казалось неразумным.
– Ладно, сам представлюсь, – сказал я, приходя ему на помощь. – Родион Раскольник, сторож коллективного сада номер шестнадцать. В настоящее время нахожусь здесь по заданию партии, правительства и лично подполковника Рыкова, чтобы указать воинской колонне дорогу на Берлин.
