Николай Полунин - Орфей
Михаил проводил взглядом завопившего от нестерпимого наведенного ужаса человека, когда тот кинулся прочь, потеряв жезл и фуражку. Так-то будет лучше, незачем сейчас кому-нибудь находиться в непосредственной близости от набирающей чужую энергию «куклы».
Только бы они не начали стрелять. Ему надо дойти до середины моста. Слишком рано началось. Увы, не он решает, когда ему из «куклы», как он сказал, «тю-тю, испариться».
Специально подготовленные сотрудники групп, что «вели» Михаила все сегодняшние… теперь уже вчерашние сутки, прежде всего оттеснили кремлевскую охрану. Те готовы были палить из гранатометов. Неспешно переставляющая ноги фигура направлялась к вставшим, кое-где и поперек, машинам на мосту. Движение с той стороны уже было закрыто, там тоже дежурили и были готовы. Операция по задержанию и изъятию должна была развернуться на Болотной: тихо, широкое пространство, стена моста, деваться некуда, под деревьями особо не заметно. От фигуры исходил яркий, серебристый, неземной какой-то свет. Покинувшие последними свои автомобили владельцы спешно разбегались. Светящийся двигался в кольце, что держалось метрах в пятнадцати от него. Видеосъемка велась четырьмя камерами.
Кажется, окружившие что-то поняли сами или имели соответствующие инструкции. Михаил склонялся к последнему. Но хоть не лезут. Сейчас мы их чуточку еще успокоим, переместимся не на левую, с видом на Кремль, а на правую сторону моста. Для наших целей это совершенно безразлично. Ноги шли медленно, чем дальше, тем меньше соглашались повиноваться. Во время поездки с Игорем от его кордона он видел валящееся дерево, а пошевелиться уже не мог. Да и к чему? Ведь он заранее знал, что — пора, что-нибудь должно сейчас произойти. Никому не расскажешь, как это ужасно, заранее знать.
Михаил сделал последнее усилие, резко переваливаясь через парапет. К нему не успели кинуться, В последние секунды он ощутил, как, перетянув в себя все, что вырвалось в этот Мир чужого, его временное тело, «кукла», словно запульсировало изнутри, готовое лопнуть, разорваться, превратившись в одну беззвучную ослепительную вспышку… Касания с черной нечистой водой Москвы-реки он не ощутил.
А вот для наблюдателей со стороны все выглядело по выражению «с точностью до наоборот». Еще до того, как перемахнула перила и полетела вниз, высокая серебристая фигура начала стремительно гаснуть. Уменьшение яркости шло скачками, и после каждого она светилась слабее предыдущего. Последний уменьшающийся скачок был пойман глазами и камерами где-то на середине семнадцатиметрового полета, и после него свечение погасло совсем.
Мост оставался закрыт еще час, пока работали экспертные группы. Те, кто был допущен, кто работал на пути следования светящегося через мост, обнаружили, что за несколько метров до места прыжка в асфальте пешеходной дорожки отпечатались будто оплавленные следы босых ног. Шаг от шага они становились все глубже. Последний, по-видимому, толчковый отпечаток уходил на тринадцать сантиметров, то есть глубже, чем по щиколотку ноги взрослого мужчины. Причем сплавленным оказался и щебень, на который укладывали асфальт. А жара от светящегося не было. Это утверждали в один голос все до единого, кто приближался к светящемуся на достаточно короткое расстояние. Милицейский капитан был пока не в состоянии давать показания, но руки его остались целы, никаких ожогов, а ведь напарник клялся, что капитан хватал светящегося за плечи после того, как на том вспыхнула и мгновенно сгорела одежда. На месте, где это произошло, найдены многочисленные брызги расплавленного желтого металла. Последующий анализ показал, что металл не что иное, как золото очень высокой пробы, происхождением ни к одному золотоносному району России, ни к известным зарубежным не подходящее. Собранные фрагменты составили количество около килограмма. Температура воздействия на этот металл, чтобы он расплавился, вскипел и брызнул, должна быть не менее тысячи ста — тысячи двухсот градусов.
Все участники операции были специально предупреждены о неразглашении и даже дали назавтра отдельную подписку. Это было тем более странно, что никто из этих людей и без того болтать не был приучен. Впрочем, для большинства прошла версия о самосожженце. Это же говорилось (вполне искренне, потому что и им было сказано то же самое) словоохотливыми гаишниками, поджидавшими автомобиле владельцев, когда тех снова допустили к брошенным машинам. Версия была напечатана в газетах, и ее глухо, один-единственный раз в неудобное время повторили электронные СМИ. А возвращаясь под утро домой, парнишка в джинсовой куртке, тот самый, что на лавочке рядом с Михаилом делал вид, что нюхает кокаин, спросил миниатюрную черноволосую девушку, идущую рядом:
— Кассету завтра в отделе поглядим? Ты ведь ближе всех была.
— Была-то была, но только ничего мы не поглядим. У меня сразу ее изъяли. Прямо там, на мосту.
— Как же ты отдала? Кто изъял? Ерунда какая, ты эксперт, не положено так.
— Отдашь… Босса первый зам. Лично. И в кейс запрятал. Я видела, он ко всем операторам подходил. Я тебе больше скажу. Я ведь до самой воды этого, ну… «горящего» проводила. Когда он совсем погас.
— И что, на пленке тоже не видно… ах, черт, пленка-то!
— Не знаю, что там видно, что не видно, а я скажу тебе, чего точно не было, когда он упал.
— Ну и чего?
— Всплеска.
* * *Мой четвертый домик находился на некотором возвышении, и когда сосны начали падать, я увидел не только те, что рядом, но и дальше, вплоть до северной и западной стен. Это выглядело как ураган. Как пролетающий из конца в конец Крольчатника незримый смерч. Сосны клонились, кряхтели, кричали, хвоя рвалась с ветвей, шишки носились роями. То тут, то там раздавался перекрывающий все остальные звуки громкий треск — это не выдерживал, переламывался еще один ствол в красноватой коре. Но чаще дерево выворачивало с корнями, и тяжкий удар потрясал землю.
И при всем — ни малейшего дуновения ветра. Лишь короткие порывы, когда проносило рядом ветку, падала поблизости сосна. Трава стояла не шелохнувшись. Я ухватился за перила крыльца, потому что показалось, что не держат ноги.
Грохот, звон стекла — угодило по крыше домика справа. Нежилого. Крона поперек веранды, ствол проломил крышу, окна зияют черными зубьями пустоты. Ага, небьющиеся, как же… Я не понимал, что делать. Бежать? К Ксюхе? Как она? Сделал несколько неуверенных шагов. Взвизг, треск, шумный удар — верхняя треть обломанной сосны улеглась в метре передо мной. Толкнуло потревоженным воздухом, в глаза сыпануло хвоей. В домик? Под крышу? Но почему не сносит дома? Только сосны. Нет, лучше под крышу…
Кончилось, как началось, — в один миг. Гигантскому незримому пальцу надоело размешивать сосновые кроны, и он просто пропал. Исчез, как для рыбок в банке исчезает поднятый сачок. Я подождал еще немного, вдруг все продолжится. На самом деле мне нужно было успокоить дыхание. Они опять посчитают, что это я, пришла мысль, и я ничего не смогу им возразить. Правдивый так и скажет: из-за тебя. Но разве я виноват? Мне вспомнился последний «накат» — мой мечущийся меж белых призрачных стен взгляд. Он метался по соснам, не находя пути наружу. Господи, неужели это действительно я?
Сердце и дыхание успокоились, повторной катастрофы, кажется, можно было не ожидать, а я все сидел на низенькой ступеньке. Потом отправился. Я не заходил в домики и даже не стучался. Я только смотрел, все ли уцелели. Уцелели все. Кроме того, одного нежилого. Рядом с моим, второй номер, если смотреть от Ворот. Ни один из крольчатниковской компании даже не выскочил из дому. Даже не вышел теперь, когда утихло. Я не мог знать, живы ли они и вообще не исчезли ли, как привидения, оставив меня одного в этой страшной сказке. И я не хотел узнавать. Даже про Ксюху. Крольчатник. Каждый сам по себе. Обойдя и удостоверившись, я вышел к Воротам. Кстати, по пути смог оценить масштаб разрушений. Не очень-то он был велик. Упавших сосен я насчитал с десяток, да столько же обломанных, и все они в основном в нежилой части. Это у моего страха глаза были велики.
Я, конечно, приходил к Воротам не в первый раз. Высокие, в уровень стен, железные створки с калиткой в правой и щетиной штырей-копьецов поверху. Крашенные в милый отечественному глазу защитный цвет. Прямо от них протянулась заросшая грунтовка в две колеи. Она тоже лежала несколько в стороне от общего массива домиков, теперь заваленная рухнувшими соснами. На противоположной стороне грунтовка упиралась в такой же проем в стенных блоках, но заложенный крупным кирпичом. То есть все предельно ясно.
Мне не очень нравилось изображать из себя романтического узника, «разбивающего кулаки в кровь». Я уже знал, что на стук Ворота отзываются глухо, словно заложены оттуда мешками с песком. Но я не мог не постучать. Результат можно было предвидеть. Через пять минут я плюнул. Прижался к шероховатому металлу спиной, съехал на корточки.
