Майкл Гелприн - Кочевники поневоле
– Предельно ясно, хозяин.
– Тогда подготовьтесь.
Когда рёв мотора уотершоровского джипа стих вдали, Ловкач нацедил себе на три пальца «Чивас Ригал», залпом опорожнил бокал и решил сегодня больше не работать. Он выбрался из трейлера наружу, осмотрелся, вдохнул полной грудью тёплый августовский воздух.
Обитатели кочевого академгородка спали. Профессура – в разборных добротных бунгало, установленных по окраинам лесных полян. Сошка помельче тоже в бунгало, только видом попроще, а убранством и удобствами поскромнее. Студенты-богословы и военные – во вместительных просторных шатрах, прочие – в палатках-распашонках, где с трудом удавалось протиснуться между тюками и коробками со скарбом, чтобы вытянуть ноги.
Ловкач потянулся, лениво почесал в затылке и подмышками и неспешно двинулся вдоль рядов бунгало. Миновал палаточный городок, за ним вишнёвый сад, по меже пересёк картофельное поле и углубился в примыкающий к Ремню подлесок.
Шум он услышал издали, а когда выбрался на дорогу, увидел и его источник. По Ремню, против хода Великого Круга, на запад шла августовская армия. Катили кареты, дилижансы, подводы с боеприпасами и амуницией, офицеры ехали по обочинам верхом, перешучивались, смеялись в голос.
С полчаса Ловкач наблюдал за перемещением войск. Точной численности их не знал даже он, со всеми своими связями. Тысяч пятнадцать штыков, может быть, двадцать, если сложить боеспособное население июня с августовским.
Ловкач, хотя специалистом в военном деле не был, вполне отдавал себе отчёт, что для победы над зимниками армии может оказаться недостаточно. Превосходство в вооружении, конечно, значительное, но у обороняющихся перед атакующими всегда есть преимущество – стабильные огневые позиции. И ещё – отсутствие альтернативы: обороняющимся предстоит победить или умереть.
Ловкач развернулся и пустился в обратный путь. Он прекрасно понимал, что результат войны напрямую отразится на нём самом. Если уничтожить зимников не удастся, то логически из этого вытекает довольно многое.
Поражение в войне и разгром армии будут означать и поражение клана Уотершоров. А значит, и политическое фиаско его главы. Что, в свою очередь, будет означать и конец для него, Ловкача, и для созданной им организации. А раз так…
Раз так, то необходимо подстраховаться. Вдобавок к плану устранения Каллахана составить ещё один. Противоположный. Какой из двух будет осуществлён, покажет время. Если альтернативный, то Ловкач попросту поменяет хозяина и останется на прежней позиции. Деловые и преданные люди всегда в цене.
Альтернативный план Энрике Гарсия начал разрабатывать месяц назад, одновременно с заказанным хозяином основным. Сентябритке Бланке Мошетти отводилась в этой разработке одна из главных ролей.
Вернувшись к себе, Ловкач без лишних раздумий завалился спать и пробудился лишь за полдень. Выбрался из трейлера наружу, понаблюдал дневную суету – академгородок готовился к очередной откочёвке – и неспешно побрёл в ресторацию для избранных, где неизменно столовался. Отобедав, совершил неспешный дневной моцион, возвратился восвояси и до вечера отдыхал. Рабочий день у Ловкача наступал с закатом, и этот не стал исключением. Начался он с визита ближайшего подручного, долговязого и носатого Хуана Родригеса по кличке Дылда.
С полчаса Дылда получал инструктаж, затем откланялся и отправился собираться. Ему предстояла поездка в октябрь, длительная, с поручением. В арьергардном, боевом кочевье октября Дылде надлежало подготовить агента к операции. Агента звали Мартином Бреме, а операция относилась к разряду деликатных и весьма ответственных. Впрочем, деликатным было каждое второе поручение Ловкача, а уж ответственным – каждое первое.
Следующие четыре недели Ловкач прилежно работал. Дел хватало, и забот с хлопотами тоже. Однако и к тому, и к другому, и к третьему Энрике Гарсия давно привык, так что текущие занятия были для него, по сути, рутиной, которая на исходе четвёртой недели внезапно закончилась. Новость, привезённая из октября Хуаном Родригесом по кличке Дылда, была крайне важной, самой важной, наиважнейшей.
– Поначалу я не поверил, шеф, – докладывал Дылда. – Но потом…
– Ошибки быть не может, голубчик? – спросил Ловкач, насупившись. – С этих, если позволишь, армейских может статься. Выпили, к примеру сказать, хорошего октябрьского шнапсу и вместо разведки завалились себе, осмелюсь предположить, к крестьянским дочкам.
– Не может, шеф, – Дылда отрицательно покачал головой. – Когда армейская разведка вернулась ни с чем, я отправил вторую партию, из местных. Земли декабря пусты, шеф, по крайней мере, до третьей декады. Парни едва не околели, никто из них не забирался в зиму так далеко.
Ловкач отпустил подручного. Ещё через час он на служебном пикапе уже вовсю пылил по Ремню на восток. С выехавшим навстречу Гэри Уотершором Энрике встретился на границе с июлем.
– Они остановились, хозяин, – доложил Ловкач. – По-видимому, около полутора месяцев назад, с тех пор, как прекратились набеги на октябрьские кочевья. Сейчас, надо полагать, остановилась уже и первая декада января, а вторая, осмелюсь предположить, на подходе.
Уотершор долго молчал, размышляя. Что означает «остановились», было понятно обоим. Зимние кочевья одно за другим прекращали движение по Великому Кругу и объединялись теперь в единый фронт.
Глава 12
Апрель. Франсуа
По возвращении в кочевье Франсуа запил. Пил беспробудно, сначала на пару с сержантом Дюжарденом, а затем и с кем придётся или вовсе в одиночку. Службу он, сказавшись больным, забросил, и построения теперь проводил сержант Артуаз. Аббата Дюпре, вознамерившегося вернуть заблудшую душу на путь истинный, Франсуа обругал матерно и велел на глаза больше не появляться.
– Вы делаете ошибку, лейтенант, – упорствовал Дюпре. – О вашем поведении наверняка доложат в июль, если уже не доложили. Не я. Поверьте, найдутся желающие.
Франсуа, морщась от головной боли, потянулся к бутыли с яблочной водкой. Сорвал тряпичную пробку, нацедил в стакан. Залпом его опорожнил, выдохнул, занюхал засаленным рукавом служебного мундира.
– Убирайтесь, святой отец, – сказал он устало. – Молитесь Господу Богу, спасайте души, но не лезьте в те из них, которые в спасении не нуждаются.
Дюпре, укоризненно покачивая головой, удалился, а Франсуа занялся бутылью вплотную. Через полчаса он был уже мертвецки пьян и сидел недвижно за походным столиком, навалившись на него локтями, а налитыми кровью глазами уставившись на фургонный полог.
Так прошла неделя, другая, третья… Серые, кургузые дни стали похожи друг на друга, а вскоре и вовсе слились в один. На откочёвках Франсуа методично напивался в фургоне, в промежутках между ними – не менее методично, только на воздухе. В свободное от пьянства время он отсыпался и, едва пробудившись, принимался за выпивку вновь.
На исходе очередной откочёвки прохрапевшего весь путь лейтенанта растолкал Антуан Коте.
– Опохмелись, – буркнул Коте и поднёс на треть наполненный бокал с янтарно-жёлтым крестьянским вином. – Там тебя разыскивают.
Франсуа, с трудом разлепив глаза, потянулся к бокалу. Приподнявшись на топчане, осушил. Закашлялся, бранясь, отплевался. Наконец свесил ноги на пол и, подперев кулаком подбородок, уставился на сержанта:
– Кто разыскивает?
– Какие-то июльские шишки. Только что прикатили, велели тебя найти, хоть из-под земли вырыть.
– Июльские? – озадаченно переспросил лейтенант. – Им-то что здесь надо?
До сих пор июлиты визитами в апрель не баловали. А точнее говоря, за последний десяток лет не было их, этих визитов. Ни единого.
Франсуа поднялся, его качнуло, сержант поддержал под локоть, не дав упасть. Вывел из фургона наружу, двое рядовых подтащили бадью с водой. Франсуа нагнулся, его окатили по пояс, растёрли суровым полотенцем.
– Ну как? – заботливо спросил Коте, когда лейтенант отдышался.
Франсуа пожал плечами.
– Очухался вроде, – поёжившись на ветру, бросил он. – Пойду одеваться. Где они?
Сержант махнул рукой в сторону дороги.
– Даже с Ремня съезжать не стали, – пояснил он. – Распрягли только наскоро. Пойдёшь?
– Куда деться.
Приехали июлиты двумя каретами, запряжёнными четвёрками лошадей. С минуту Франсуа стоял, привалившись к сосновому стволу на опушке примыкающего к Ремню подлеска, любовался породистыми, не чета апрельским, холёными конями. Затем неспешно пересёк дорогу и направился к разложенному на обочине костерку.
– Лейтенант Франсуа Мартен, – доложил он, вытянувшись, поднявшемуся навстречу от костра мужчине лет тридцати, одетому в щегольской алый кафтан с позолотой.
– Франсуа? – переспросил июлит и вдруг приятельски улыбнулся и протянул руку. – Я – Патрик Каллахан. Наслышан о тебе. Это ведь ты рискнул шкурой и дошёл до февраля чуть ли не в одиночку? Я бы на твоём месте гордился таким поступком, уважаю. Ну, присаживайся, приятель. Эй, Рич, тащи лейтенанту шезлонг. Выпьешь со мной, Франсуа?
