Курс на юг - Батыршин Борис Борисович
В отличие от мин Уайтхеда торпеда Лэя при весе в три тысячи фунтов несет двухпудовый заряд динамита, снабжена двигателем на угольной кислоте, обеспечивающим восьмиузловой ход на дистанции в полторы морских мили, а главное, управляется по электрическому кабелю. Оператор наводит снаряд на цель, ориентируясь на две торчащие из воды мачты, снабженные по ночному времени фонариками. Всего таких торпед было закуплено десять штук, но перуанцы успели подготовить к бою только три, их и предполагалось пустить в ход.
Мигель Грау, как и прочие перуанские офицеры, присутствующие на совещании, были в восторге от технической новинки. Русские же отнеслись к ней с изрядным скепсисом, чем немало огорчили коллег. Тем не менее план Грау был принят, и единственное, на чем настоял Повалишин, это передача катера «Алаи» под начало старшего лейтенанта Казанкова.
– Раз уж мои люди участвуют в этой операции, – заявил каперанг, – то я желаю, чтобы ими командовал мой офицер.
Грау набычился, лицо его налилось кровью, что было признаком подступающего гнева, но спорить в итоге не стал. Все присутствующие понимали, что без усилий русских машинистов и гальванеров, готовивших катера и вошедших в состав их экипажей, нападение попросту не состоялось бы.
В перерыве совещания подали сигары, кофе и популярный в Южной Америке чай мате. За кофе Сережа разговорился с адмиральским адъютантом, лейтенантом, и в числе прочего обратил внимание на его испанскую манеру речи. Оказалось, что Сережин собеседник (он назвался Родриго Гальвесом) действительно родился в Испании и попал в Латинскую Америку незадолго до прошлой войны, в которой Испания противостояла Чили, Перу и Боливии. Отец его сочувствовал борцам за независимость, а старший брат даже поступил волонтером в чилийскую армию, да так и остался там, дослужившись до полковника. Война прервала их сношения, однако Родриго было доподлинно известно, что Рамиро (так звали старшего брата) занимает довольно высокий пост, начальствуя над гарнизоном крепости в Вальпараисо.
– Увы, с начала года мы обменялись всего парой писем, переданных с капитанами нейтральных торговых судов, – со вздохом пояснил испанец. – Надеюсь, когда это закончится, я сумею повидать Рамиро. Война войной, но семья – это святое…
Совещание закончилось за полночь. Были определены сроки – сутки спустя после прибытия чилийского конвоя в Антофагасту. Участники разъехались по своим кораблям; Сережа отправился на «Торменту», так как ему предстояло передать шлюп своему старшему офицеру-перуанцу, а с утра принимать «Алаи».
Дел было непочатый край, только бы успеть подготовиться к этой, по выражению Повалишина, безумной авантюре. Хотя чем как не безумными авантюрами были другие операции, в которых Сережа успел поучаствовать за свою недолгую карьеру? Прорыв в Свеаборг под пушками британской эскадры особой службы, взрывы маяков на мысе Доброй Надежды, отчаянный, почти фанфаронский набег на устье Хамбера… А действия русских минных катеров против турок на Дунае и в Черном море? Они что, были верхом рассудительности? Так что старший лейтенант Казанков мало переживал о том, что его ждет. Приказ получен, надо исполнять, тем более что, когда катера пойдут в атаку, за спиной у них будут броня, пушки «Тупака Амару» и «Уаскара».
«Бог не выдаст, свинья не съест, – так рассуждал Сережа, – да и чилийцы – это вам не Королевский флот и даже не османы. Как-нибудь одолеем, не впервой!»
VI
Октябрь 1879 г.
Чили. Вальпараисо
В припортовых кварталах в любом уголке мира пахнет примерно одинаково: соленой рыбой и пряностями, ромом, а также прогорклым жиром, смолой и угольной гарью. И, конечно, тем, что чересчур романтичные литераторы склонны именовать запахом моря – ароматом гниющих на сваях причалов и береговой полосе водорослей.
Переулки Вальпараисо, выводящие к порту, тоже не благоухали розами и лавандой. Двое друзей, успевших поотвыкнуть от подобного на вылизанной до блеска «Луизе-Марии», нет-нет да и морщились, когда из какого-нибудь закутка накатывала волна особо ядреных запахов. «Густопсовых», как выразился Венечка Остелецкий. Здесь было полно складов, где хранились сотни бочек с солониной, маслом, соленой рыбой – провизия, которой шипчандлеры снабжали заходящие в порт суда, – и пропитанный сопутствующими амбре воздух, казалось, можно резать ножом.
Под ногами то и дело шмыгали крысы – крупные, откормленные, наглые, не обращающие внимания ни на людей, ни на здоровенных желтоглазых котов, внимательно наблюдающих за происходящим с низких крыш и ступенек. Коты на крыс тоже не реагировали, во всяком случае пока те не покушались на склады, порученные заботам усатых-полосатых сторожей.
При виде всего этого буйства жизни Остелецкий, отличавшийся повышенной даже по меркам морского офицера брезгливостью, с отвращением кривился и прибавлял шаг.
– Осади, куда разогнался! – зашипел на попутчика Греве. – Договорились же: следовать за ним в тридцати шагах, чтобы со стороны было незаметно!
Вениамин послушно притормозил. Кочегар-фламандец шагал впереди, напевая на ходу бодрую кэпстен шанти [15]:
Руки он держал в карманах, и Остелецкий не сомневался, что жесткие, во въевшейся угольной пыли пальцы тискают рукоятку складного матросского ножа. И правильно: опасность, как ни крути, была нешуточной, несмотря на следующую по пятам группу поддержки. В портовых кварталах Вальпараисо – как и Гамбурга, и Марселя, и Макао, и вообще любого порта на планете, – сгинуть незваному гостю проще простого. Был человек – и нет человека, и никто не спросит, куда он подевался…
– Думаешь, он один придет? – спросил Греве.
– Хотелось бы, – отозвался Остелецкий. – Но что-то мне подсказывает, что на такой подарок судьбы рассчитывать не стоит. Наверняка прихватит с собой парочку крепких молодцов. Я бы на его месте точно прихватил. А что? Постоят в сторонке, понаблюдают, ну и когда придет время прощаться, посмотрят, чтобы кто не увязался следом. А если увяжется, ножик в бок – и в воду. Благо ходить недалеко… – И кивнул в конец переулка, где за лесом корабельных мачт синел в вечерней дымке океан.
– А повезло нам, что кочегар оказался малым порядочным, – вполголоса сказал Греве. – И не дурак: когда тот прохвост посулил ему щедрую плату за сведения о том, что происходит на «Луизе-Марии», согласился, деньги взял, после чего прямиком отправился к Девиллю и все ему выложил. Ну а душка-шкипер уже и нас поставил в известность.
– Тот тип, что пытался подкупить кочегара, форменный болван, – отозвался Остелецкий. – Мог бы разузнать сначала, с кем имеет дело. Матросы на «Луизе-Марии» зарабатывают за рейс не в пример больше прочих своих коллег. Все они числятся в судовой роли не первый год, крепко связаны как с компанией, так и с судовладельцем. К примеру, жена этого кочегара – служанка в поместье, принадлежащем твоей Камилле. Так с чего ему предавать хозяев? Тем более здесь, на краю света, когда неизвестно еще чем такое предательство обернется. А вдруг это соглядатай местных пиратов, желающих тряхнуть судно с богатенькими пассажирами, а заодно поставить на ножи команду? Не-е-ет, Гревочка, как говорят в Малороссии: дурней нема…
Идущий впереди матрос остановился и заозирался по сторонам. Вениамин ухватил Греве за рукав и увлек его в тень под стеной очередного склада. Из щелей в стене отчаянно разило соленой рыбой.
– Это здесь, – выдохнул он. – Сейчас должен явиться. Стоим, не высовываемся, смотрим в четыре глаза. Хорошо бы заранее обнаружить его сподвижников.
