Сергей Дмитрюк - Зуб кобры
Старинные костюмы, экзотика интерьеров и давно забытых обычаев придавали фильму красочность, но не более того. Искать какой-то глубокий смысл в поступках и репликах действующих лиц не имело смысла. Молодой герой то и дело вступал в единоборство с бандитами, неизменно одетыми в красное. Мелькали руки, отбивая и нанося удары; воздух разрезали гортанные боевые кличи и шлепки ударов. Бесстрашный рыцарь, владевший приемами старинной борьбы, в высоких прыжках крушил головы своих противников, наносил страшной силы удары, от которых ломались кости и оружие. Поверженные разбойники падали прямо в зрительный зал (каждый раз, когда происходил этот обманный эффект эйдопластического фильма, Кунти вздрагивала и сжимала мою руку).
После многочисленных поединков шли сцены жаркой любви — героиня вознаграждала своего любимого в постели, смело демонстрируя свое обнаженное тело. В финале фильма герой увозил спасенную и счастливую героиню навстречу пылающему солнцу…
Все это представление было лишь жалким подобием тех голографических постановок, к которым я привык с детства на Земле и в которых зрителя погружали в прекрасный мир реальных звуков, запахов и ощущений, делая непосредственным участником действия.
Кунти посмотрела на меня. Я не видел ее лица, но чувствовал, что сейчас она смотрит именно на меня. Ее негромкий голос прозвучал в тишине, словно дуновение ночного ветерка:
— Мы ехали сейчас по городу, залитому огнями рекламы, а мне казалось, что я сижу не в машине, а в волшебной колеснице счастья, которая увозит меня в прекрасную сказку…
Она замолчала, и мне показалось, что на губах у нее заиграла улыбка. Затем ее голос зазвучал снова — так же тихо и мечтательно:
— С детства я мечтала о такой колеснице, про которую мне рассказывала мама. Она увозит людей в далекую страну любви и счастья, где люди живут в мире и дружбе…
Слушая ее, я подумал, что на такую колесницу должен быть похож ракетоплан, летящий из глубин космоса к родной Земле.
Кунти негромко рассмеялась; нашла в темноте мою руку и сильно сжала пальцы. Я посмотрел в ее темное лицо, удивляясь столь неожиданному порыву девушки.
— Идемте же! — сказала она, порывисто открывая дверцу магнитора и выпархивая наружу. — Сакумаса очень не любит, когда нарушается установленный в нашем доме распорядок. А мы с вами уже опаздываем на ужин!
Я вылез из машины вслед за ней.
— Он нянчился со мной, когда я была еще совсем маленькая, — продолжала Кунти, беря меня под руку и направляясь по дорожке к дому. — Наверное, поэтому он до сих пор считает меня ребенком.
Застекленный, нависающий над нижней частью дома, второй этаж виллы медленно выплывал из-за деревьев. В темных стеклах арочных окон мерцали огоньки далеких звезд и изредка пробегал серый шлейф одинокой луны, появлявшейся из-за вереницы облаков, шедших с востока.
Мы поднялись по ступеням лестницы из плавленого, казавшегося черным камня на широкую веранду.
Из темноты неприметной бесшумной тенью появился какой-то человек и замер в смиренной позе в двух шагах от нас.
— Добрый день, Саку! — весело приветствовала его Кунти.
— Простите, госпожа, но давно уже вечер! — Китаец склонил голову в почтенном поклоне.
Он был на голову ниже меня. Голос глухой, но внятный. Почему-то я ожидал от его голоса чего-то необычного и звучного.
— Действительно, — как ни в чем не бывало, воскликнула Кунти, посмотрев на небо, — уже стемнело! Мы немного погуляли и не заметили, как наступил вечер. — Она весело рассмеялась, быстро взглянув на меня.
— Госпожа часто не замечает, как наступает вечер, — бесстрастно произнес китаец, по-прежнему горбясь в почтенном поклоне. Добавил: — Очень часто!
— Ну хватит! — нетерпеливо воскликнула Кунти. — Опять эти твои нравоучения? — В ее голосе зазвучали повелительные нотки.
— Как будет угодно госпоже! — Китаец поклонился еще ниже.
— Все меня учат! — недовольно проворчала Кунти. — Идемте, Миран! — Она взяла меня за руку, направляясь в дом.
— Господин пришел в гости к госпоже? — спросил китаец, выпрямившись.
Он, не отрываясь, глядел на девушку, но я ясно ощущал его пристальный взгляд на себе. Мне были хорошо знакомы подобные возможности.
— Да, это мой гость! Ты должен относиться к нему с таким же почтением, как и ко мне! — более повелительно сказала Кунти.
Мне показалось: еще секунда, и она топнет ножкой от возмущения.
Китаец снова поклонился, на этот раз мне.
Кунти фыркнула и крепче сжала мои пальцы. Стеклянные двери отворились, и мы вошли в дом. Хотя в темноте наружные габариты здания и выглядели весьма внушительно, я не предполагал, что внутри помещения могут быть такими большими.
Мы оказались в просторном зале. Стены его были в опаловых, жемчужных и оранжевых разводах, складывавшихся в образующие перспективу узоры. Пол и потолок из прекрасного полированного камня отливали мягким жемчужным блеском в розоватом свете больших, продолговатых, похожих на морские раковины, плафонов. Над залом выступал балкон с двумя широкими боковыми лестницами.
По одной из них нам навстречу спускался сам хозяин дома, попыхивая сигарой. Садор был одет в дорогой, элегантный костюм из светло-серой материи и строгую черную сорочку.
У меня сложилось впечатление, будто он только что приехал с какого-то званого приема, где весь вечер обхаживал глуповатых светских дам.
Кунти обрадованно заулыбалась ему:
— Ой, папа! Ты уже дома? А мне казалось, что ты задержишься на этом обеде до вечера!
Садор остановился около нас. Выпустив облачко горьковатого дыма, иронично произнес:
— А мне казалось, что вечер давно уже наступил! Ты опять удрала в город без охраны?! — в голосе его сквозило недовольство. — Сколько раз я говорил…
— Папа! — оборвала его Кунти. На лице ее появилось насмешливо-холодное выражение, как тогда, в ресторане «Волшебный Гарем».
Садор моментально почувствовал нависшую над ним опасность и нервно задымил сигарой.
— И перестань курить! — поморщилась Кунти. — Ты прекрасно знаешь, что я не выношу, когда при мне курят!
Садор, после минутного раздумья, бросил окурок прямо на пол и затушил его каблуком ботинка.
Кунти сменила гнев на милость. Улыбнувшись, повернулась ко мне:
— Миран! Познакомься, это мой отец. Пап, это Миран. Помнишь тот вечер в ресторане? Это он тогда спас мне жизнь… и не только тогда, — смущенно добавила она, бросив на меня быстрый взгляд.
— Кто это такой, Миран? — казалось, Садор не слышал ее слов. Он даже не взглянул на меня.
Кунти тут же нахмурилась.
— Миран служащий компании «Кирон Делукс» и мой хороший друг!
Садор молча окинул меня оценивающим взглядом.
Я поклонился ему и, стараясь отчетливо произнести каждую букву, представился:
— Меня зовут Миран Бедаро. Агент по внешним связям «Кирон Делукс», если угодно.
Мои слова не произвели на него особого впечатления. Кунти выступила вперед. Терпение ее, видимо, лопнуло.
— Папа! В конце концов, я могу рассердиться на тебя по-настоящему! — Глаза девушки сузились еще больше; взгляд стал холодноватым и властным.
Это произвело должное впечатление на Садора — он встрепенулся, словно ожил. Быстро произнес:
— Да, да! Дочь, кажется, говорила мне о вас что-то. Могу сказать, что ваш поступок заслуживает похвалы. Нынешняя молодежь не очень утруждает себя подобным проявлением благородства… Не правда ли, Саку? — Он обернулся к китайцу, неслышно подошедшему к нам и остановившемуся за моей спиной.
Я понял, что хозяин «Лидера» скуп на похвалы. Он слишком осторожен и умен, чтобы вот так вот заводить знакомства со случайными людьми с улицы, пускай даже и спасшими жизнь его дочери. Вот Кунти совсем другое дело, и в своей игре мне нужно делать ставку именно на нее.
— Сегодня чудесный вечер, не правда ли? — вздохнул Садор.
— Замечательный, — согласилась с ним Кунти и прищурилась, что означало, видимо, многое.
Заметив это, Садор болезненно поморщился и предложил пройти в гостиную.
Откуда-то появилось несколько слуг, а в гостиной оказался богато накрытый стол, с множеством изысканных блюд. Хозяин дома пригласил меня отужинать с ними, на что я, конечно же, не стал возражать. Садор уселся во главе стола, а мы с Кунти расположились по обе стороны от него.
Как и в ресторане, китаец-телохранитель остался стоять за спиной своего хозяина и лично ухаживал за ним во время ужина. Остальные слуги стояли в отдалении, не смея подойти к столу, и только по незаметным знакам Кунти время от времени кто-то из них подкладывал мне в тарелки какого-нибудь деликатеса.
Кунти, казалось, была в восторге при виде того, как я ем, хотя и старалась это скрыть.
Беседа за столом не шла. Крес Садор изредка задавал односложные вопросы о моей работе, но сам слушал невнимательно и, казалось, был полностью поглощен едой. Его обманчивое безразличие вначале чуть не ввело меня в заблуждение, но я вовремя спохватился и понял, что равнодушие это деланное. На самом же деле он внимательно наблюдает за мной — за тем, как я ем, что говорю, как улыбаюсь, — словно хочет поймать меня на какой-то оплошности. Все это очень напоминало строгий экзамен.
