Николай Полунин - Харон
— Как тебе будет угодно, Инна, — сказал Игнат, глядя в стол перед собой. — Но коль уж ты согласилась сотрудничать, то обижаться на некоторые специфические моменты попросту глупо. Да и не тебе, прости великодушно.
— Да! Не мне! И плевать я хотела на эти ваши моменты. Только ведь вот я, — Инка повторила жест, который показывала Семену Фокичу, — согласилась! Он мне четко дал понять, что я отъезд себе зарабатываю. Спокойный. Или и это Семен, пес старый, врал? Пользуетесь, что как было, так и осталось, вам человека задавить, как… Демократия, свобода — ее для дураков только и объявили. Никогда здесь такого не будет, никогда!
Игнат украдкой взглядывал на Инку и спрашивал себя в который раз, как он мог мгновенно и до обеспамятенья влюбиться в нее, еще совсем юную, и готов был пожертвовать ради нее всем и собой прежде всего. В нее? Нет, не в эту. Перед этой он до сих пор самую чуточку терялся, как в короткие дни счастья, а затем долгие — горечи и тяжелого разочарования. Жила в этой Инке какая-то чертовщина, скрытая, какая бывает присуща редким людям с самых малых лет. Это-то он и понял, да, как водится, позже, чем следовало бы.
Словно угадав направление его мыслей — а это у нее бывало, — Инка сказала чуть насмешливо, поглаживая узелки оберега:
— Незачем было тебе на мне жениться. Старомодно это и ненужно. Ты так хотел осчастливить сиротку законным браком, что любая б не устояла. Такой взрослый, самостоятельный и загадочный! Знаешь, в чем была твоя беда, да и осталась? Вот Иван — он настоящий мужик, кем бы там ни был. А ты… Характера у тебя маловато, Игнаша. Как тебя на работе твоей, ужасно важной, держат?!
— У меня получается разграничивать личное и работу.
— И замечательно. А то устроил тогда трагедию графа де Ля Фер. Подумать, я тебе Миледи двадцатого века, вторая Оля Жлобинская. Слыхал про нее?
— Слыхал.
— Я посамостоятельней тебя могу быть.
— О да. Ты это вполне доказала.
Инка поморщилась, но тему продолжать не стала.
— Что еще вам от меня надо? Что за ерунда про Ивана?
— Отчего же ерунда? А что еще надо — чуть позже скажу. С Иваном так. Например, отпечатки пальцев у него изменились с прошлого посещения, ты уловила, надеюсь, в разговоре? Это ерунда? Тогда сняли, где ты указала, и сегодня — разные. Одинаковые номера купюр, идентичный набор денег и платежных карточек — разве не удивительно? Да за одно это он уже клиент любых «органов». Выяснилось — ты видела, — что при нем постоянно находится некий источник радиоактивного излучения — или этот источник — он сам?
Игнат с известной долей злорадства следил, как округляется у Инки рот.
— Многое еще, думаю, откроется в процессе обработки всего, что они тут насобирали. Куда уж при таких чудесах наше с тобою прежнее вспоминать.
— Так он что, не человек, да?
— А это тебе, Инна, судить, ты его лучше изучила. Мужик, говоришь, настоящий, не мне чета.
— Какой ты…
— Да уж такой, как есть.
— Слушай, а откуда вам про золото известно, что Иван таскает? То есть это удивительно, конечно, я сама в первый раз видела, но вы-то откуда?
— Его хотели поместить в один банк, в арендованный сейф, как личный депозит хранения. Завернули, понятно, в бумажку, а ее — в красивый чемоданчик. Ну, а в охранной системе стоят и индикаторы излучения тоже.
— Мама, блин, коза…
— Что ты?
— Ничего. Сразу вам доложили? Ну, вы, блин, вправду всемогущие…
— Вовсе нет. Я узнал… случайно.
— А радиация эта — тут уже и находиться нельзя? И раньше? — Инка обвела рукой комнату.
— Можно, почему.
— Ага, можно, только заболеешь и помрешь. — До нее только дошло, и как всякий человек, имеющий чрезвычайно смутное представление о предмете, она не на шутку перепугалась.
— Да нет, вполне безопасно сейчас. Ведь самого источника здесь больше нет. Ты сама как себя чувствуешь, во рту не сушит, не тошнит, под веками не жжет?
— Заботливый ты мой, — сказала Инка, смерив Игната взглядом, — Ну и что мне теперь будет? За соучастие? Когда вы его найдете? Если я и дальше «соглашусь»…
— Ничего тебе не будет, Инна. Не успеет. Да и его без его воли, наверное, не найдешь. Ты все еще не поняла.
Игнат поднялся, будто собираясь уходить, но вместо этого наконец расстегнул свой плащ. Он бы и сам с удовольствием закурил сейчас, но после того, как три года… почти три, скоро три, не совсем скоро, но все-таки… в общем, тогда дал себе зарок, ни разу не преступал его.
Прошелся по комнате, опять встал к окну, как в самом начале, глубоко засунув руки в карманы плаща.
— Ты меня невнимательно слушала, Инна, и это очень плохо. Когда наступит срок, тебе действительно придется ему все это повторить. Если только не будет уже слишком поздно и если он… Но в сторону лирику. Случилось еще кое-что, что затрагивает уже лично меня. И тебя. Тоже сугубо лично. Более личного дела и не придумаешь. Инка ждала продолжения.
— Что же?
Зная Игната, она поняла, что неспроста он тянет.
Она вдруг словно увидела, как он говорит, словно услышала голос Игната, произносящий фразу: «Тот, кто ищет тебя, меня уже нашел», — и не успела подумать, что вот вновь, после долгого промежутка, опять видит, как Игнат сказал:
— Потому что тот, кто ищет тебя, меня уже нашел.
Скручивающий холод прокатился по телу от одного упоминания кошмара, преследующего ее наяву, кошмара, которого она не могла, не умела понять. Инка вцепилась в узлы оберега, стиснула их, жесткие, скользкие на ощупь.
Но откуда Игнат знает? Этого не может быть. Хотя если говорит: тот нашел… Да кто же он — этот тот?!
Преодолевая себя, Инка заставила всплыть из памяти лицо, фигуру, весь облик того человека. Ничего примечательного. Но откуда же эта могильная тьма, ледяная, что окутывает при одном только воспоминании? Как она, Инка, опрометью понеслась прямо, сквозь толпу, запруду тел на широкой лестнице подземного перехода Арбатской площади. Едва заметив уголком глаза, едва почувствовав чужое, нацеленное на нее внимание, едва ощутив — затылком, мочкой уха, щекой. И — «Ой, девушка, осторожнее!» — «Что, бля, совсем?!» — «Мадемуазель, наступите мне еще разок…» Она все помнит, осталось, будто на невероятной фотографии, фантастической, запечатлевшей сразу все — вид, звук, запах, движение, вкус крови из закушенной губы… Она помнит, она не лгала Ивану. По крайней мере, в этом. Не рассказала всего, подробно, может быть — зря? Но это так страшно, ее будто захлестывает, тянет во мглу и черное безмолвие, которое она физически воспринимает надвигающимся откуда-то. Откуда? Как стена в изморози, как плеснувший на кожу спирт, как змеиное тело, проструившееся меж пальцев…
— Кто это? — Вопрос вырвался у Инки сам собой. Она не хотела знать. Нет, нет, не хотела, ни знать, ни думать о том, который…
— Кто это? — резко и требовательно повторила она. — Ты говорил с ним, Игнат? Или только Видел? При чем здесь Иван и… и я?
— А вот этого я тебе, Инна, не скажу. Я тут нарисовал красивый детектив. Он не легенда, все так было и есть на самом деле. Однако теперь можешь на него свободно наплевать, как это сделал я, но ни в коем случае не забыть, а при встрече Ивану передать. Он должен быть осведомлен, что при следующих появлениях здесь у него могут появиться проблемы.
Инка отметила едва уловимую, почти непроизвольную паузу, сделанную Игнатом перед словом «здесь», и сразу вспомнила, что так же сказал брат Серега. И вновь ее пальцы вцепились в оберег, как в соломинку.
— У нас с тобой, Инна, есть только один шанс. Единственный. Что Иван заинтересуется, обратит внимание, как-то отреагирует. Может быть, согласится помочь. Бог с ним, пусть держит свои тайны при себе, если хочет.
Еще раз говорю, дело касается только тебя и меня. Хочешь — вместе, хочешь — порознь. Не знаю ваших с ним отношений и вдаваться не хочу, но, например, я, лично я смог бы принести ему определенную пользу. Я обладаю информацией, у меня
есть связи, возможности. Что-то мне подсказывает, что и ты к нему с этой же просьбой — о помощи — уже обращалась.
— К заднице моей вы свои подслушки прицепили? — озлилась Инка. — Знаешь, Игната, что бы Иван на все это сказал? «Байки ваши бабушка по воде вилами надвое написала».
Инка совсем не чувствовала уверенности, которую пыталась демонстрировать. Наоборот, она будто вновь перенеслась в сырой московский вечер, когда возле дома едва не была настигнута темно-вишневой «Вольво» со знакомыми номерами. Еще приостановилась, сделала шаг навстречу, дура.
Только охватившая волна судорожного ужаса, отвращения, омерзения — чему не подобрать подходящего названия — погнала ее бегом через две, через три ступеньки, через все этажи, заставила прихлопнуть за собой загудевшую дверь и держать, уцепившись обеими руками в ручку, как будто поможет это.
А следующая чуть было не случившаяся встреча? Знакомый, пахнувший из-за угла необъяснимый страх, затормозивший на близком повороте, с характерным высоким багажником силуэт. Испуганное, птичье решение не выходить из дому. Вялая обреченность, которая не дает даже поднять телефонную трубку, — а ведь Инке было кого просить о защите. Или позвонить по номеру, что оставил старый козел Семен Фокич. Тут она не лгала Ивану, она действительно просидела неделю, как в осаде. Но Игнат? Ему-то откуда знать? — Как же получается? — сказала она вкрадчиво, — столько времени назад ты свой разговор с… — не сказала с кем, даже «тот» не сумела произнести, — а до сих пор жив? Странно.
