Николай Полунин - Харон
А следующая чуть было не случившаяся встреча? Знакомый, пахнувший из-за угла необъяснимый страх, затормозивший на близком повороте, с характерным высоким багажником силуэт. Испуганное, птичье решение не выходить из дому. Вялая обреченность, которая не дает даже поднять телефонную трубку, — а ведь Инке было кого просить о защите. Или позвонить по номеру, что оставил старый козел Семен Фокич. Тут она не лгала Ивану, она действительно просидела неделю, как в осаде. Но Игнат? Ему-то откуда знать? — Как же получается? — сказала она вкрадчиво, — столько времени назад ты свой разговор с… — не сказала с кем, даже «тот» не сумела произнести, — а до сих пор жив? Странно.
— Разбираешься, оказывается, — сказал Игнат тяжело. — Ты…
Телефонный звонок помешал ему. Глазами показал Инке, состроившей гримаску, под которой прятала уже привычный испуг: ответь.
— Да… Нет… нет, я рада. Что ты, я очень тебе рада, ясный свет. У меня? В порядке. Почему — обыкновенный… Конечно. Нет, одна, опять ты не угадываешь. Приходи скорее.
Она положила трубку, и во взгляде, который получил Игнат, были и подозрительность, и растерянность, и недоверие. Но и торжество. Игнат понял, кто был на том конце провода.
— Ты… знал?
— Не исключал.
— Убирайся. Он будет через пять минут, и оставаться, чтобы с ним побеседовать сейчас, не советую. Тебя могут не так понять. Я уже имела удовольствие наблюдать, что тогда происходит.
Игнат, не говоря более ни слова, запахнул свой плащ и пошел к двери.
— Игнат!
Остановился, не оборачиваясь.
— Знаешь, — сказала Инка с растяжечкой, — что-то не очень мне верится, что после того, как я вас сведу, ты и твои… вы отстанете от меня. Пока все, что ты рассказал, это только слова.
— Ты можешь быть уверена. — Несколько раз кивнул. — Безусловно. Что-нибудь еще?
— Пожалуй, сегодня я оставлю его у себя. Надо же вам послушать и посмотреть. Можете наслаждаться. Ты тоже станешь смотреть за компанию?
— Аппаратура задействована не будет, — глухо сказал Игнат. — Она и сейчас отключена. В мои намерения не входит оставлять на память кому-либо нашу с тобой беседу. Теперь все?
— Теперь все. — Инка окончательно играла победу. — Можешь быть свободным, Игната.
— Благодарю. Это — чтобы ты не считала, что все сказанное — только слова. — Он выдернул из внутреннего кармана и положил на полочку рядом с телефоном небольшой листок плотной бумаги размером с игральную карту и, как картой, прищелкнул им. — Всего доброго, Инна.
И вышел, так и не оглянувшись, аккуратно прикрыв за собою дверь. Пренебрежительно скривив губы, Инка листок перевернула.
Принятое ею за бумажный листик было фотографией примерно шесть на девять. Несколько смазанное, как кадр из видеосъемки скрытой камерой, цветное фото. Иван смотрит, кажется, прямо в глаза, веселый, летний, в светлой рубашке с погончиками, говорит что-то. Молодой… нет, пожалуй, просто радостный, легкий, Инка его таким и не видела. Улыбается женщине, которая рядом. Та на него снизу вверх уставилась, рот до ушей. Без слов ясно, трусики заранее мокрые от удовольствия. Сытенькая, в костюмчике — юбка с жилеткой, под жилеткой кофточка-беж, Инку стреляй — не наденет. Идут где-то по набережной, позади, за смытым пространством воды, дома высокие, плохо различимые, ровной темной стеной. На переднем плане кусок дерева виден, ветка свешивается кудрявая, тоже не в фокусе. Только они резко, Иван и лярва эта, как дворняжка круглая.
Инке больше совершенно нечего стало выискивать на снимке, она бросила его, предварительно на всякий случай поглядев и на оборот тоже. Белый, синеватый чуточку.
«Ну, Игната… — подумала Инка. — Ну, Иван…»
Спрашивается, откуда взяться у нее этой ревности? Да все мужики для нее… Да каждого она из них… Да ей на них на всех…
«А ведь он даже не в объектив смотрит, — поняла Инка, — а на нее. Разожралась свинья свиньей, скоро третий подбородок повиснет. Попалась бы ты мне. Я из таких, как ты, сало ведрами топила…»
— Да-да, светик! — отозвалась громко на звонок от входной двери. — Иду, моя радость! Как хорошо, что ты вернуться решил, Ванеч… — И осеклась, потому что перед нею стоял другой.
Говоря Инке, что подсаженная к ней аппаратура отключена, Игнат даже не обманывал ее. Он просто не мог допустить обратной мысли. Но и тот, кому Инка, в запале забывшая обо всем, не задумываясь, отперла, понятия не имел, что квартира оборудована. Собственно, ему и дела не было. В одной руке он держал букет.
Глава 6
Уже дважды сменялось небо над Рекой, а весла все так же размеренно погружались в черноту вод, толкая Ладью вниз по течению, и лишь Харон знал, что едва заметно, но они забирают к середине, на стрежень. Шли вниз, прав танат, пятнистая рожа, рейс не будет продолжительным.
Река будто густела, делалась вязкой, как сироп, но и появлялось постепенно усиливающееся волнение, очень слабое, однако заметное даже с высоты его помоста. Ровные и мощные толчки весел протягивали длинный тяжелый корпус по зазыбившейся поверхности. Если учесть, чем кончается путь вниз по Реке, то появление этой непременной зыби в полном безветрии не лезло ни в какие понятия.
Поискав глазами, Харон поначалу не увидел Антона, погруженного в последнюю очередь, затем заметил его клетчатую спину довольно далеко, там, где у нормальных судов располагается спардек, в середине. Спина медленно перемещалась в остальной массе.
Берега отступали, Река ширилась. Румпель едва-едва толкнул Перевозчика, ему пришлось переступить на помосте.
«Еще никто не заметил, — подумал Харон, — им не приходит в головы, что смотреть надо наверх, а не по сторонам». И заключил сам с собой пари, что первым будет Антон.
Харон всегда заключал сам с собой подобные пари в рейсе или пытался отвлечься иными способами, чтобы оттянуть как можно дальше миг, в который полностью потеряет над собой контроль.
Антон сперва держался ближе к замершей, будто прикипевшей к массивному брусу, идущему от руля, фигуре Перевозчика. Понемногу начал разглядывать остальных пассажиров, своих спутников. Пока не находил ни одного знакомого лица.
Он нагнулся, пощупал руками настил, прошел к борту, оттеснив плечом бородача в легкой светлой рубашке. Глаза бородача были закрыты. Ковырнул ногтем доску планшира, глянул на мерно работающее ближайшее к корме весло. Когда лопасть поднималась из черной воды, не капли срывались с нее, а утончающаяся нить. Плюнул вниз.
Пройдя от кормы до носа, не обнаружил ни одного люка. Ему давали дорогу, но вяло и вновь замирали. Он и сам стал ощущать нечто сродни усталости, сонному оцепенению, и это не испугало его, как когда он, наблюдая, видел подобные симптомы у других в лагере.
— Машенька, ну как же так! А я-то тебя обыскался.
Смуглая женщина в пушистой кофте медленно подняла веки, отрывая взгляд от протянувшихся вдали лунных дорожек; над Рекой вновь светили две луны.
— А, это ты… — безучастно проговорила она. — И здесь не угомонился еще. Чего тебе, Антон?
— Ты видела, меня забрали в последний момент. Я уверен, это из-за тебя. То есть я хочу сказать, это очень хорошо, что мы будем вместе, правда?
— Наверное. Хорошо.
— Взгляни, Тот берег приближается. Сейчас особенно видно, что он пологий, почти совсем ровный, и это странно, ты понимаешь, что я хочу сказать? У всех земных рек наоборот: правый берег высокий, левый низкий, это из-за вращения Земли, ты понимаешь? То есть мы на самом деле на другой планете.
— Вот как? Может быть…
— Реальность — это совокупность всего, что существует, в отличие от несуществующего, разве не так? А мы разве не существуем? Ты, я, все вокруг, этот корабль, Ладья, Тот берег, этот. Река. Ты, кстати, не видела тут никого из… ну, из знакомых? Я, знаешь, искал-искал, не нашел.
— Нет…
Антон нерешительно потоптался рядом.
— Так я еще поищу, ладно? Ты побудь здесь, никуда не уходи только, а я пробегусь. Не может быть, чтобы никого не было, я же видел, как… Ты только ничего не бойся, Машенька, я уверен, все разъяснится. Выдумки… ерунда. Локо этот просто сумасшедший.
— Ты туда сходи, — не глядя, женщина махнула рукой в сторону носовой части судна, — там найдешь с кем поговорить. Единомышленников. Если уж тебе очень хочется…
Перекрещенные дорожки не отпускали ее взгляда. Они серебрились рыбьей чешуей, бликами, что становились все крупнее, как в речных устьях, куда из невидимого пока моря нагоняет волну. Было и что-то еще новое в перекрестье отсветов, прежде не отмечавшееся, Антон увидел, сразу забыл, не придал значения.
— Вот и хорошо. Никуда, значит, не уйдешь?
— Уйду?… Отсюда?… Куда?…
Вновь не найдя что ответить, Антон отошел. Ему приходилось пробираться сквозь густеющую толпу, почти стену из стоящих плечом к плечу, но отчего-то это удавалось без труда. Тела легко расступались и смыкались за ним, двигаться было нетрудно.
