Роман Караваев - Миссия доброй воли
Так рассуждал профессор Маунги, а курсант Тревельян, уникум среди людей, вслушивался в его слова и мечтал, как он будет отрешаться от привычного в каком-нибудь из благодатных миров кни’лина или лоона эо. Судьба, однако, решила иначе, зато свела его с Ххешушем. В самом деле, чудо и удача! Возможно, этот бывший вояка, буян и нищий оборванец был единственным художником среди шестидесяти миллиардов хапторов! Но если даже не так, если нашлись бы еще ему подобные, чудо оставалось чудом, удача – удачей.
Размышляя на эти темы, Эрик приблизился к воде. Она казалась прозрачной, теплой и такой манящей! Крохотные волны набегали на песок, шелестели среди камней, маленькие юркие рыбки сновали у самого дна, то собираясь стайками, то исчезая в пронизанных солнцем глубинах. Рыбки были полупрозрачными, голубоватыми, длиною с палец и, похоже, без плавников и хвоста; они плавали, извиваясь всем телом. Светило Утарту маячило над горизонтом словно круглый золотистый глаз, в небесной выси тянулись караваном облака, и никакие чудища, подобные изображенным в холле миссии, не возникали из вод морских. Ни жутких спрутов со множеством щупальцев, ни зубастых акул, ни гигантских тварей вроде той, что украшала тронный зал владыки Кшу... Мирная и такая земная картина!
«Не искупаться, так хотя бы ноги смочить», – подумал Эрик и снял сандалии. Затем он ступил в воду – совсем неглубоко, по щиколотку, чувствуя, как скользит под ступнями мелкая, нагретая солнцем галька. Это было так знакомо и приятно! Камешки под ногами, теплая вода, морская ширь, отливающая синеватой сталью, а над ней – бездонное небо... Блаженствуя, он прищурил глаза, вспомнил Сезун’пагу, назвавшего купальщиков дикарями, и усмехнулся. Бедные, бедные хапторы! Такие моря на их планете, такие океаны!.. Не хуже, чем на Гондване, в самом райском уголке Вселенной! Моря хороши, только хапторы в них не купаются... Оттого, вероятно, что нет у них понятия о красоте, нет культа нагого тела, нет романтики. Хотя тот же Ххешуш мог бы...
Внезапно острая боль пронзила Эрика. Казалось, в ногу впился тонкий гвоздь или игла; он вскрикнул, и тут же десяток других гвоздей всадили ему в ступни и щиколотки. Голубоватые юркие рыбки уже не мелькали беззаботно в прибрежных водах, а устремились прямиком к нему, и были их сотни – может, тысячи, но Эрик уже не считал, а с воплем бросился к берегу. Добравшись до песка, он избавился от мелких тварей, присосавшихся к ногам, отдирая их вместе с клочками плоти. Ранки кровоточили не очень сильно, но боль не отпускала, ноги жгло. Что до рыбок, те вились у берега в неисчислимом количестве, и стая все прибывала. Эрик взглянул на них, представил свой обглоданный труп и содрогнулся.
Ноги продолжали гореть, и он заспешил домой. У здания миссии ему повстречался Цезарь, дружелюбно обнюхал его и, приглашая к игре, ухватил зубами за шорты. «Не сейчас, дружок, – пробормотал Эрик, погладив пса. – Меня, понимаешь, чуть не съели. Может, даже отравили». Умница Цезарь отстал, а Эрик, не теряя времени, направился в медицинский блок к Паку.
Марсель, облаченный в белый комбинезон, возился у центрифуги – должно быть, готовил образцы для анализа. В лаборатории плавал едва различимый запах химикатов, тихо гудели приборы, иногда что-то пощелкивало, и в такт этим звукам сменялась картинка на голографическом экране: сотни клеток, потом одна крупным планом, потом клеточное ядро, потом...
Эрик прошел через экран, громко окликнув врача.
– Что случилось? – Пак выключил центрифугу и обернулся к пациенту.
– Ноги припекает. Хотел в море окунуться, а там какие-то твари, мелкие, но кусачие... может быть, ядовитые.
– Хмм... Ну-ка, покажи... Сними сандалии и ногу ставь сюда, на табурет.
Марсель осмотрел ранки, снова хмыкнул и вышел в соседнюю комнату, где обитала всякая живность, земная и внеземная. Вернулся он с довольно большим цилиндрическим сосудом и кусочком мяса. В сосуде была вода, а в ней мирно плавали голубоватые полупрозрачные рыбки, десятка три или четыре. При виде их Эрик вздрогнул.
– Местное название – синие черви, отдаленные родичи земных пиявок, – произнес Пак. – Обитают в низких широтах Харшабаим-Утарту, в теплом море и преимущественно у берега. В самом деле ядовиты, а еще живучи, агрессивны и очень прожорливы. Смотри, что сейчас будет.
Он бросил в сосуд кусочек мяса. Вода мгновенно забурлила, десятки крохотных тел ринулись к угощению, кусок стал уменьшаться на глазах, и не прошло и минуты, как мясо исчезло.
Врач глядел на Эрика с усмешкой. Тот вытер пот со лба и пробормотал:
– Кажется, я слышал, что они ядовиты...
– Не беспокойся. Ничего такого, с чем бы не справился имплант.
– Однако жжет! Будем лечиться?
– Тебе не вредно пострадать. Чтобы не лез потом куда не надо.
– Жжет, говорю! Ты доктор или нет!
– Я, конечно, доктор, – с задумчивым видом произнес Марсель. – Я сижу тут со своими склянками и пробирками, скучаю, пока другие развлекаются в городе, ходят в кабаки, ищут культурные ценности, пьют кхашаш и встревают в потасовки. А мне даже ничего не рассказывают! Ко мне приходят, когда припекает или, скажем, жжет...
– Я все расскажу, во всем признаюсь! – воскликнул Эрик, живо плюхнулся на табурет и вытянул босые ноги. – Лечи! Был я сегодня в городе, был, встречался с одним уникальным типом... Все расскажу, только лечи!
– Ноги сюда поставь, под излучатель диагностата, – велел Пак и с любопытством уставился на Эрика. – Ну, так я слушаю. Что за уникальный тип? Местный искусствовед или театральный критик?
– Нет, он художник – представь, Марсель, настоящий художник! Мы с Иван Петровичем его нашли дней десять назад, но в невменяемом состоянии. А сегодня он был трезв... ну, почти трезв и вел себя прилично. Его зовут Ххешуш, и он...
ХХЕШУШ, НЕКОГДА ДРАХАРД’ШОГА
Тэд’шо Караха’бин, предводитель отряда, истекал кровью – осколки трубопровода, поврежденного взрывом, пронзили ему грудь. Свет мигнул и отключился; в наступившем мраке слышались только стоны умирающих да клокотание воздушной смеси в перебитых трубах. Дышать становилось все тяжелее – верный признак того, что корабль погибает.
Драхард’шога не знал, что случилось. Ясно, что их атаковали на выходе из пространственного прыжка, но это было бесполезной информацией. Атаковали, и что дальше?.. Что с их транспортом и кораблями эскорта?.. Что с пилотами?.. Что с системой жизнеобеспечения?.. Что с шуча?.. Скрылись ли они после первого удара или вернутся и добьют флотилию?..
Ни света, ни связи, и очень мало воздуха... Драхард’шога и еще двести воинов сгрудились в замкнутом тесном отсеке; стены, пол и потолок перекосило, люк не открыть, к подъемникам не выбраться... Ближе к корме в таких же отсеках находились другие отряды, семь боевых групп десантного подразделения. На планете – грозная сила, в Великой Пустоте – беспомощные хашшара. Здесь все зависело от пилотов и охранявших транспорт конвойных кораблей.
Пропала искусственная гравитация. Тьма откликнулась хором проклятий, но какой-то офицер, оставшийся в живых, велел заткнуться и экономить воздух. Драхард’шога узнал его голос – Тубин’шу, старший двадцатки. Он был, как и сам Драхард, свободным воином, наемником Ппуш; собственно, все тут были наемниками, кроме Караха’бина. Но тэд’шо уже отправился к Владыкам Пустоты – Драхард не слышал его хриплого дыхания.
Корабль тряхнуло, в темноте раздались вопли, что-то твердое ударило Драхард’шогу по лицу – шлем, приклад метателя или башмак. Ему повезло; в момент атаки он сидел у переборки, под трубами подачи воздуха. Повезло дважды – обломок трубопровода пролетел мимо, прикончив тэд’шо, а теперь из труб сочились воздушные струйки, и Драхард’шога мог дышать. Во всяком случае, ему доставалось больше воздуха, чем другим бойцам в отсеке.
Снова тряска в сопровождении глухого гула. «Инерция отсутствует, это не маневр уклонения, – подумал Драхард, вцепившись в трубу обеими руками. – Значит, вернулись шуча, чтобы их добить...»
Он ненавидел этих тварей. Они представлялись Драхард’шоге более мерзкими, чем дроми, вековечные враги. Дроми так не походили на хапторов, что не стоило думать о них как о носителях разума и чувств, сознающих свою индивидуальность. Дроми легко считать зверями или космическими уродами; они не носили одежды, не имели пола и размножались странным способом, подобно рыбам в горьких водах, мечущим икру. А вот безрогие кирицу’ххе так напоминали хапторов, что отрицать их разум и принадлежность к существам цивилизованным казалось невозможным. Дроми были просто иными, а шуча – пародией на привычное, знакомое. И шуча умели ненавидеть, умели мстить, умели убивать не хуже хапторов! В этом Драхард убедился за годы войны.
Больше не трясло – скорее всего безрогие решили, что транспорт, перевозивший воинов, стал грудой мусора в Великой Пустоте. Это означало, что смерть придет не с ударом аннигиляторов и будет не быстрой, а долгой и мучительной. Втягивая жалкие струйки воздуха, Драхард’шога закрыл глаза и предался своему любимому занятию. По черной завесе, отгородившей его разум от реальности, скользили тени, постепенно принимая формы и цвета живых существ, книхов и куршутов, хашшара, шупримаха, чудищ хори’шу и других созданий, обитающих в горьких водах; вскоре он видел их с такой ясностью, словно у него в сознании прокручивался бесконечный фильм. Видение книхов, мчавшихся по травянистой равнине, сменилось стадом неуклюжих хашшара – они топтались под деревьями у изгороди, за которой был сарай, где стригли шерсть; потом он узрел поляну в лесу, а на ней – куршутов, сцепившихся в смертельной схватке, с гребнями, что торчали над мощными спинами; после явилась ему морская тварь на пенной волне – стремительное темное тело, растопыренные ласты, пасть с огромными зубами. Фантомы животных наплывали и исчезали, будто их нес невидимый поток. Вероятно, то была река времени, являвшая картины в том порядке, какой соответствовал жизни и опыту Драхард’шоги; вскоре он видел уже не луга и леса с книхами и куршутами, а битву на каком-то безымянном планетоиде, закованных в скафандры шуча и хапторов, блеск лазерных лучей, висевшие над скалами корабли и далекую косматую звезду в выплесках протуберанцев.
