Александр Афанасьев - Время нашей беды
– Что? – спросил он. – Кишка тонка в лицо стрелять?
Эсбэушник не обиделся, он вообще был человеком необидчивым.
– Чудак ты, дядя. Бери бабки и отваливай, пока я добрый. Как перейдешь, фейсам привет передавай. Скажи – люди добро помнят.
Русский с трудом нагнулся. Подобрал деньги.
– Ты че? – хрипло спросил он. – Тоже в плену побывал?
– Нет. Бог миловал.
– А чего тогда?
– Чего? А ты не думал, дядя, о такой простой вещи: если не будет таких террористов, как ты, кого же мы тогда будем ловить. А?
Русский смотрел в глаза украинского эсбэушника – и не видел в них ни гнева, ни раскаяния, ни ненависти. Просто – скуку.
И еще – какое‑то всезнание… злую мудрость… какая бывает у человека, испробовавшего все грехи до единого.
– С этой войны не только мы – с этой войны дети наши будут кормиться, если не внуки. И на фига нам, скажи, портить отношения с вашими эфэсбэшниками, если мы и сами такие же. А? Мы им понемногу помогаем. Они – нам. И все с одного корыта кормимся. Мы тебя отпустили, кто‑то из наших влетит – они его отпустят.
Эсбэушник нетерпеливо махнул рукой:
– Давай‑давай, дядя. Не задерживай. Нам еще тут картину маслом рисовать. Давай…
Русский поднял деньги. Не спеша пошел в степь. Трое сотрудников СБУ проводили его взглядами, потом один вынес «ППШ».
– Ну, чего?
– Давай. Только не по кузову, по стеклам. Кузовщина дорого стоит.
– Без сопливых…
Над степью раздался треск автоматной очереди.
Агрыз, Россия24 сентября 2017 года
– Вот такой вот у меня… второй день рождения был, Саня… – подвел итог Горин.
Я молчал, сидя в машине перед небольшим агрызским вокзалом. А что тут сказать?
– Повезло…
– Мне‑то да, – невесело сказал Горин, – а вот остальным… Беженцам. Тем, кто погиб. Старухам, которые с голоду подохли. Знаешь… у меня как пелена с глаз упала. Блин, они ведь везде. Везде одни и те же. Ворон ворону глаз не выклюет.
– А что вы хотите? Все – из одной альма‑матер. Из КГБ.
– Да этот молодой был. Какое КГБ? А договорился, получается, влет. Ему пофиг на свою страну, Сань, понимаешь? Он дал присягу – и тут же спустил ее в помойку. И остальные – тоже. Понимаешь… они даже не задумываются перед тем, как украсть или предать. Для них понятия «свои» не существует в природе. Есть я сам, и есть мои бабки. Ну, может быть, начальник. И все! Остальное – пофиг!
– Зачем вы мне это говорите, Сергей Васильевич?
– Затем, что ты честный. И ты должен понимать одну вещь. С нами что‑то не так. Со всеми с нами. У нас не крыша протекает, у нас фундамент напрочь гнилой. Напрочь. С фундамента все идет, мы не лечим болезнь, мы лечим симптомы. Пытаемся что‑то изменить, ничего, по сути, не меняя. Потом удивляемся – ах, ох. Откуда на Украине фашизм…
– А что надо изменить?
– У людей веры нет, Саня. А должна быть. Без веры получаются не люди, а отморозки… им что предать, что украсть, что убить. Воруют все и у всех. Предают, как… Короче, вера нужна. Большая.
Я подумал, что Горин заговаривается.
– Я много думал об этом. Есть два пути. Первый – восстанавливать Российскую империю. И верить в бога. Второй – восстанавливать СССР. И верить в то, что будет коммунизм. Первое… я тоже сначала думал, что будет первое, – ан нет. Ничего не получится. Церковь у нас – такая же гниль. Люди хоть и ходят в церковь, но искренне, по‑настоящему верующих – немного. А главное – в этом случае нет понимания того, что надо делать. Вот прямо сейчас и каждому из нас – что делать… А второй путь – это восстанавливать СССР. Ничего не хочешь сказать?
А что тут сказать…
Я и сам думал об этом. И пришел к очень неутешительному выводу: бессмысленно. СССР не восстановить.
СССР создавался совершенно другими людьми, мы сегодняшние от наших прадедов отличаемся кардинально, это два разных народа. Они жили в селе, мы живем в городах, где не знают даже, как зовут соседа снизу. Они жили общиной – мы живем сами по себе… мы крайние индивидуалисты и каждый день встаем на бой – всех со всеми. Как там пел Цой… весь мир идет на меня войной? Во! Он это точно уловил и выразил всего несколькими словами. При таком обществе нет и не может быть ни коммунизма, ни социализма. Его и не было. Социализм ограничивался демонстрациями и партбилетом, который получали для продвижения по партийной линии. А так – все потихоньку тырили все, до чего доберутся руки. И сейчас – с этим не лучше, а хуже. Если раньше еще какие‑то зачатки совести давали о себе знать – мол, у себя тыришь, то сейчас – тырят у хозяина, то есть как бы восстанавливают справедливость. Но ключевое слово тут – не «справедливость», а «тырят».
И пытаться восстановить СССР – это только делать хуже. Сейчас по крайней мере у всего есть хозяин, и у него – кровный интерес сохранять свое имущество, давать по рукам тем, кто его прицелился тырить, и как‑то развиваться, что‑то строить, делать какой‑то полезный продукт – развиваться, в общем. А если провести «экспроприацию экспроприаторов», то все равно этим как‑то придется управлять – и появятся директора, которым завод не принадлежит, и потому его не жалко и развивать не надо – а надо хапать и тырить. Что притырил – то и твое, а остальное не твое. И это будет везде, на всех уровнях, со всей «народной собственностью». И никто с этим не справится, ни ОБХСС, ни ОБЭП, ни НКВД, если его восстановить. Потому что в ОБХСС и НКВД придется набирать тех людей, которые есть сейчас, других взять – неоткуда. И те, кто с досадой говорит: «Сталина на вас нету!», забывают одну простую и непреложную истину. Сталин мертв, и его не воскресить.
– Я сам думал об этом, Сергей Васильевич. СССР не восстановить. Народ не тот. Обстановка не та. Все не то. СССР мертв. И он умер задолго до девяносто первого года.
Горин скривился, как от зубной боли.
– Да все я знаю… думаешь, я сам об этом не думал? Я – охранник, мне надо объяснять, как люди тырят? Но есть два момента, которые надо понимать. Первый – мы сейчас слабы. И на нас готовы кинуться все и порвать. Потому что чувствуют нашу слабость и не боятся. Наш единственный путь сейчас – это угрожать ядерным оружием. А если не побоятся – может, придется и применить. Это один путь. Второй – СССР. СССР не надо было угрожать, все его и так боялись – самого этого слова, самой истории. Это первое. Второе – мы на пороге развала. И не надо мне говорить, что у нас однородная страна и русские везде, кроме Кавказа, в большинстве. Это я и так знаю. Решает не большинство, решает активное меньшинство. Сейчас активное меньшинство – это националисты, они определяют повестку дня, они громче всех орут и навязывают всем свое мнение – где словом, а где и силком. А мы? Что мы можем сказать? Что мы можем им противопоставить? Вот они орут: «Отделимся от России и будем жить лучше!»
А мы что? Будем говорить про закон, про Конституцию? Да срали они на это!
– Урок Украины – думаете, впрок не пошел?
– Нет. Не пошел. Ни фига не пошел, Саня, уроки вообще никогда впрок не идут. Ты сам это говорил. Они все же попытаются. Придется давить. где‑то ОМОНом, а где‑то, я чувствую, и танками. Будут новые горячие точки. И если хоть где‑то мы применим танки, поверь, даже если победим, то ненадолго. Как сейчас на Донбассе будет. Украина хоть и едына, да сами патриоты плюются от такого единства. В Донбассе, в Луганске, на Харьковщине – живут совершенно чужие Украине люди. Они живут в стране, как в чужой квартире, – ничего не жаль. И все это понимают, только уперлись рогом. И что делать – не знают. Если мы применим оружие против кого‑то, кто живет здесь, на нашей земле, то все будет кончено. Край. Они все равно отделятся, вопрос – когда. А пока не отделятся – будут вредить. Это как после развода в одной квартире жить – лучше уж разменять, хоть на гостинки, хоть на что.
Не знаю, Саня. Как ни думал – а другого ответа, кроме СССР, не придумал. И знаешь, что еще…
Я ведь по Донбассу покатался. Ты знаешь, до чего там довели людей? Знаешь, что такое копанки? Это дыра в земле, иногда это заброшенная шахта, иногда с нуля копают, у многих копанка прямо в огороде есть. Работают, добывают уголь чуть ли не кайлом, поднимают… есть такая штука… что‑то вроде ворот, на них шкив. Местные виселицей зовут. Там либо мотор, либо приводной вал от трактора используют. Этим вот поднимают на поверхность уголь. Эти копанки – в них вскрывают верхние пласты угля, они самые легкие, но при СССР их разрабатывать было нельзя – иначе воды не будет, все грунтовые воды вниз уйдут, и еще шахты затопят, настоящие, – а воды не будет. Теперь всем все пофиг, лишь бы деньги были. Вот, разрабатывают – а что делать, иной‑то работы нет. Где‑то карьеры копают – весь уголь вынули, карьер оставили… там, на Донбассе – можно хоть где стрелковые поля открывать, лучше места нет. И пыль – там пыльные бури от вскрытых карьеров, скоро как пустыня будет. Но всем плевать. Все это крышевали и крышуют менты, есть такса – платят от каждой виселицы. Людей на деньги кидают, зарплату не платят – даже те гроши, что они там на копанках заработали. И ты думаешь что? Сильно изменилось что‑то с тех пор, как мы туда пришли, как создали ДНР, ЛНР? Ни фига! Менты сначала прихоронились, потом вернулись. Копанки работали только так. Гуманитарку дербанили и в отжатых магазинах продавали. Угольком торговали с Украиной, контрабанда – вот те нате, только через новую границу. Вот люди посмотрели на это на все, посмотрели и решили: а на фиг нам это все? Зачем менять шило на мыло? Вот и проиграли. Мы просто им ничего нового не предложили. А какой смысл умирать за то, чтобы работать на того же барина?
