Андрей Марченко - Литерный эшелон
Меж тем, Попов как раз пробирался валежнику и неловкости Андрея не заметил.
Ответил:
– Да и у меня была невеста. Да разве меня этим остановишь… Гусарил, дурачина. Вот невеста и другого нашла.
…После дождя Грабе снесся с Петербургом, сообщил о побеге. Там действительно приняли меры, выслали телеграммы по всему таежному краю.
Но Аркадий Петрович не желал самоустраняться. В тайгу были отправлены поисковые партии – две дюжины казаков под командованием Попова и Данилина.
Вернее Данилина и Попова: поскольку Андрей сам указывал, какой район сегодня будет исследован. После туда направлялся дирижабль, с него высаживался десант и исследовал местность. Затем, когда командиры решали, что можно возвращаться, давался сигнал фальшфейером. На дым прилетал дирижабль, забирал поисковиков.
– Не будет толку, ой не будет, – ругался Попов.
– Отчего же?..
– Дирижабль пока летит – его за версты три слышно, верст за пять видно. Да и когда мы огонь зажигаем – все-таки нас и они могут заметить…
– Ну, мы ж и их следы ищем-то…
Андрей взглянул на часы: дело шло к двум пополудни. Андрей взглянул на солнце, по нему прикинул стороны света, посмотрел на запад, туда где был Петербург.
Подумалось: а как там Аленка?..
Алена
Аленка была занята грустью. Писем от подпоручика Данилина не было давно.
Вообще-то он писал их еще в дирижабле, пролетая над Сибирью, потом в тайге. Все эти письма стекались в Петербург. Там должны были перлюстрировать, проверить на предмет отсутствия военной тайны, симпатических посланий. Но поскольку никто не знал, в чем конкретно эта военная тайна заключалась, письма вскрывать не спешили. Паче, дел было предостаточно.
Игнатьев, было, хотел просить цензора, но махнул рукой: справимся своими силами. И письма ждали своего череда.
– Ну надо же какой негодяй! – ругала Аленка Андрея. – Я тут по нему изо всех сил скучаю, а он неизвестно где ездит.
Кроме того, жила обыкновеннейшей жизнью. Ходила на курсы, чему-то на них училась. Потом рассказывала отцу:
– Был урок кулинарии… Все варили суп, а я задумалась и сделала торт. Из тех же продуктов.
Профессор кивал не шибко вникая в услышанное. Торт – так торт. Из брюквы – ну и ладно. И не таким обедали в студенческой молодости.
– Еще я сегодня ходила искать место работы… – продолжила Алена.
Виктор Иванович отвлекся, удивленно вскинул бровь:
– Работу?.. Зачем порядочной девушке работа?.. И чем все закончилось?..
– Как обычно. Наниматель предложил руку и сердце…
Некоторое, очень недолгое время профессор думал, что его дочь пошутила. Так продолжалось, пока та не заговорила снова.
– И все равно – я найду работу. Я пойду в телефонистки. Будто бы подхожу! Голос у меня приятный – это многие говорят. Ростом – вышла. Говорю без ошибок…
– Что?.. Моя дочь да в телефонистки! Они ведь туда набирают тех, кто покраше! И платят по четверть тысячи в год! Не всякий мужик так заработает! Всем понятно, чем женщина может такие деньги заработать!
– Что вы такое говорите! – оскорбилась дочь. – Телефоном пользуются только люди приличные! Под сотню в год стоит такое удовольствие. И то, если в центре Москвы… А телефонистки… Я вот слышала, что одна по телефону познакомилась с графом, вышла за него замуж.
Профессор недовольно забурчал. Он как раз думал: а не обзавестись ли и себе телефоном: не иметь его уже было как-то неприлично. И будто бы уже было кому звонить, но вот необходимости в этом решительно не имелось. Предметы исследования Виктора Ивановича были мертвы уже много тысяч лет, и обсуждение их легко можно было отложить до утра или вовсе до понедельника.
– И все равно! Все равно, я решительно запрещаю тебе идти работать! Это при живом-то отце.
Алена обиженно надула губки и молча ушла к себе в комнату, чтоб тосковать уже там…
***…Около часа дня забежала подруга Аленки – Аглая Лушнина.
Она сообщила, что вечером у них будет собираться молодежь, и Аленку само собой зовут.
Аленка была бы и рада сходить, но с другой стороны с утра была в другой роли: обиженной и оскорбленной в лучших чувствах.
Но Аглая обратилась к родителю, тот легко дал согласие и даже велел Алене не обижать подругу.
Та будто бы с неохотой согласилась.
***У Лушниных было не то чтоб скучно, не то чтоб весело, а обыкновенно.
Кто-то музицировал на фортепиано, пили чай, играли в какие-то глупейшие игры.
Общество было знакомым, лишь у окна стоял юноша с лицом печальным, утонченным.
Был он полной противоположностью Андрея. Данилин последнее время являлся на ее очи в изрядно выцветшем мундире, поглаженном неумело.
Этот же молодой человек был одет по последнему писку моды, в костюм, сшитый по фигуре, у хорошего портного.
Он пил чай, глядел за темное окно, будто мог там что-то рассмотреть.
– Кто это?.. – спросила Аленка как можно более безразличным тоном.
– Это?.. Это Лихолетов Олежка…
– А отчего он такой печальный?..
– А… Проигрался на бирже…
«Проигрался на бирже» – это внушало уважение. От этого слышалось нечто невозможно взрослое, сильное. Ну и что с того, что проигрался?.. В следующий раз пренепременно выиграет.
Аленка думала, немного выждав время, подойти к нему. Спросить наконец, чего такого интересного он нашел там за окном?..
Но Аглая оказалась расторопнее. На правах хозяйки вечера подошла к задумчивому гостю.
Поинтересовалась:
– О чем вы думаете?..
Тот был настолько глуп, что сказал правду:
– О прибыли и добавочной стоимости.
– Надо же, как интересно! – всплеснула руками Глаша. – А расскажите мне?..
Краем уха Алена услышала:
– Продукты всегда покупаются за продукты или услуги; деньги только служат орудием, посредством которого совершается этот обмен. Какой-нибудь отдельный товар может быть произведен в излишнем количестве, и рынок будет до такой степени переполнен, что не будет даже оплачен капитал, затраченный на этот товар. Но это не может случиться одновременно со всеми товарами…
Аленку потянуло в сон. Однако Аглая увлеченно смотрела на Лихолетова и улыбалась своей самой прекрасной улыбкой.
– Понизится ли прибыль вследствие возрастания производства и вызванного этим расширения спроса или нет – зависит исключительно от роста заработной платы, а повышение последней, за исключением короткого периода, зависит в свою очередь от легкости производства предметов пищи и необходимости рабочего… – продолжал Олег.
Этой скучнейшей фразе Глаша засмеялась как удачной шутке.
Аглая обладала удивительно звонким, красивым смехом. И чтоб не говорили ей кавалеры, на какие бы серьезные темы с ней не пытались обсудить, она мило улыбалась и порой смеялась своим звонким смехом. Из-за этого половина кавалеров считали себя остроумными, а другая половина – идиотами.
Андрей Данилин, между прочим, был того мнения что Аглая Лушнина премилая но дура.
Только Лихолетов, вероятно, принадлежал к третьему типу: считал, что им просто невозможно восхищаться. И вел себя в соответствии с этим представление о мире. Поэтому друзей у него было мало, а преданных – так и вовсе не имелось.
Тогда Аленка об этом не знала.
Она думала: вот и у Глашки появился кавалер. Ну или вот-вот появится. А она останется в старых девах с таким вот подпоручиком, которого носит где угодно, но не по Москве. Промелькнула мысль: А не отбить ли кавалера? И в самом деле, отчего бы и нет?.. Дурам, в смысле, таким как Глаша – везет… Еще одного найдет.
Когда сели пить чай, Алена нарочно села напротив пары, напустила на себя печальное выражение лица, ожидая, что тоска их сблизит. Затем будто невзначай поправила волосы. Те заструились золотыми каскадами.
Это не осталось незамеченным.
Лихолетов отвлекся от Аглаи, взглянул на Алену. Проговорил:
– У вас такие красивые волосы…
– Только волосы?..
– И глаза красивые… И печальные… Особенно правый.
Алена фыркнула и сделала вид, что обиделась. Лихолетов этого не заметил, и обернулся назад, к Глаше. После этого Алена обиделась на него окончательно и бесповоротно.
Оно и к лучшему.
Драка
Под ногой хрустнула ветка. В лесной тишине звук прозвучал подобно ружейному выстрелу. Вспорхнула птица, поисковая партия остановилась.
Попов обвел взглядом лес, пробормотал:
– Эх, хочу праздника. Выберусь, так закачусь куда-то, устрою праздник души. Чтоб с цыганами, с медведями…
– Цыган не обещаю, а вот медведя… Пахома попросите, он вам хоть дюжину приведет, – ответил Андрей и тут же прикусил язык.
– Эх, Андрей Михайлович! Господин подпоручик! Вас ли я слышу! Откуда вы таких слов да норова набрались… Впрочем, чему я удивляюсь. Аркадий Петрович во всей красе…
