Андрей Щупов - Тост за Палача
— Но я… Я был вынужден поговорить с ней. — Гость явно был сбит с толку, однако успел уже прийти в себя. — Она моя дочь — и она начала колоться. А потом эти постоянные телефонные звонки, какие-то подозрительные знакомые… Вы полагаете, я должен был все это терпеть?
Вадим неспешно обошел стол и уселся в кресло. Гость продолжал стоять перед ним нашкодившим учеником — большой и важный человек, доведший родную дочь до ручки, а точнее — до суицида.
— Признайтесь, вы ведь наказывали ее? Ремнем или чем-нибудь еще? Может, даже хлестали по щекам?
Дымов говорил намеренно резко. С подобными типами шокотерапия приносила самые быстрые плоды.
— Послушайте, вы! Какого черта…
Вперив глаза в лицо гостю, Вадим склонил голову набок. Так и не довершив фразы, Соболев замолк.
— Давайте я сам расскажу вам о том, с чем вы ко мне пожаловали, хорошо? — Вадим по-хозяйски скрестил на груди руки. — Итак, ваша дочь уже пару лет балуется травкой, попивает алкоголь. Наверняка, пропадает ночами на дискотеках, сходит с ума от «Эмми-Блюз» и «Би-2». Вы не раз запирали ее дома, отбирали ключи, запрещали выходить из дома. Как водится, большинство подобных бесед завершались истерикой. Видя слезы, вы полагали, что это и есть педагогика. А когда умер лидер «Пасынков», ваша дочь попыталась покончить с собой в первый раз. Спряталась в ванной и полоснула кухонным ножом по венам. Увидев кровь, испугалась и закричала. Первое, что вы сделали, ворвавшись в ванную, это схватили ее за волосы и влепили оплеуху.
— Я повез ее в больницу… — пролепетал Соболев.
— Потом — да. А сначала наговорили ей кучу гадостей. Кстати, ваши разговоры — отдельная тема, потому как разговорами это можно называть с большой натяжкой. Обычно вы изрекаете, а она молчит. Либо вполголоса огрызается. А когда вы выходите за дверь, наверняка бросает вам в спину приглушенный матерок.
Лицо бизнесмена пошло пунцовыми пятнами.
— Кто знал, что эта тварь будет похожа на свою шлюху родительницу!
— А мне сдается, что она больше похожа именно на вас. Тот же скрипучий характер, то же желание быть сильной, повелевать окружающими и собой.
— Да какая, к чертям, сила, если она хочет подохнуть!
— Сильные рвутся к свободе, — внушительно произнес Вадим, — а самоубийство в какой-то степени тоже является актом свободы. Люди убивали себя, протестуя против режима, делали харакири, избегая позора, стрелялись, дабы избежать плена. Так что, дорогой мой папаша, зарубите себе на носу: в девяноста случаях из ста, пускаясь в пагубные предприятия, дети попросту протестуют и стараются доказать свое право на самостоятельные решения. Это касается и алкоголя, и наркотиков, и раннего знакомства с противоположным полом. Вы говорите «нельзя», и они автоматически посылают вас куда подальше. Нет понимания, не будет и послушания. Кстати сказать, категорию послушания давным давно пора подвергнуть обструкции. Родители должны дружить с детьми, а не общаться с ними при помощи команд. Педагогика это отнюдь не дрессура. — Вадим подумал, что начинает цитировать самого себя слово в слово. Грустно, но из недели в неделю он повторял одно и то же, менялись только слушатели. Разумеется, можно было измыслить что-нибудь новенькое, но к чему? Они и старенького по-прежнему не понимали…
— Таким образом, милейший, если родительское «нельзя» трудно преодолеть иным способом, дети обращаются к последней возможности обрести свободу. Не в силах сбежать из дома, они сбегают из жизни. Вот вам и вся правда. А теперь скажите, в чем именно я допустил неточность?
Вяло шагнув вперед, Соболев без сил опустился на стул.
— Откуда, черт побери, вы знаете про ванную и про нож? Вы не могли этого знать… — он выглядел раздавленным, нижняя губа его чуть заметно дрожала.
— А мне и знать не нужно. Все это обычная статистика. Что у нас, что в Америке — всюду одно и то же. К сожалению, истории внутрисемейных отношений похожи как близнецы братья. Расхождения встречаются в мелочах, но не в главном. Ну, а если отсутствует один из родителей, — я говорю уже о вашем случае, — проблема еще более обостряется. Неприязнь перерастает в ненависть, внутренний протест принимает истероидные формы.
— Но я люблю ее, — пролепетал Соболев. — Люблю мою Верочку! Кроме нее у меня никого нет.
— Хорошие слова! — Дымов кивнул. — Раз уж вы заговорили по-человечески, можно, наконец, приступить к обсуждению курса лечения.
В глазах Соболева зажегся слабый огонек.
— Это действительно поддается лечению?
— Само собой. Другое дело, что результат лечения следует закреплять, а с этим уже труднее. Если все вернется на круги своя, история с прыжком из окна повторится… Кстати, где сейчас ваша дочь? Вы оставили ее внизу?
Соболев кивнул.
— Дело в том, что у нее гипс, поэтому я решил сначала переговорить сам…
— Правильно решили. — Вадим взглянул на часы. — Пожалуй, мы сделаем следующим образом. Вы ведь уже знакомы с условиями оплаты?
— Да, меня ознакомили в регистратуре.
— Вот и славно. Сейчас я на полчаса отлучусь, а вы не теряйте время, спускайтесь вниз и ведите сюда вашу Веру. Секретарь покажет вам процедурный кабинет. Там и проведем первый сеанс. И для вас, и для нее. Всего же, думаю, шести-семи посещений хватит.
— Секундочку, я что, тоже должен присутствовать на сеансе?
— А разве вам не нужен результат?
— Да, но я не совсем понял…
— Что же тут непонятного, любезный отче? Если живущие вместе люди подхватывают инфекцию, бессмысленно лечить кого-то одного. В данном случае — основная причина заболевания вашей дочери — вы. Поэтому сеансы в равной степени нужны и вам, и ей. — Вадим улыбнулся. — Не беспокойтесь, это не жесткое кодирование, — всего-навсего мягкий гипноз. То есть, для девочки это будет внушением, для вас же — скорее информацией, которая поможет выстраивать дальнейшие отношения.
Дымов вздохнул.
— На этом все. Встречаемся через полчаса в процедурном кабинете.
Ошеломленный скоростью завершившейся беседы, гость неуверенно поднялся.
— Скажите, а в состоянии гипноза действительно можно задавать любые вопросы?
— Не тревожьтесь, ваши коммерческие тайны меня абсолютно не интересуют. Поверьте, мне хватает своих собственных.
— Да, да. Я понимаю… — уже совершенно по-иному Соболев взглянул на сидящего перед ним человека. И как это бывало уже десятки раз с иными клиентами, Вадим разглядел в его глазах некую смесь уважения и страха.
* * *— Круто ты его! — Сергей Миронов уважительно качал головой. — Прямо Макаренко!
— Понравилось подглядывать?
— А что? Саня разрешил, хотя и взял сначала подписку о невыезде…
— Мели, Емеля!
— Кстати, твой Изотов обещал нам сюрприз.
— Он много чего обещает. Или вы думали: я усыплю посетителя, а после заставлю летать по всему кабинету?
— Ну, не летать, так что-нибудь другое.
— Ребятки, я же не развлекаюсь. У меня серьезная работа. Смею надеяться — крайне важная для людей.
— Так ведь и мы к тебе по делу пришли. Тоже крайне важному.
— Хотели чем-нибудь порадовать?
— Как тебе сказать… Помнишь того педофила? Который еще якобы повесился?
Дымов кивнул.
— Разумеется, помню. Такого уродца трудно забыть.
— Так вот, судя по всему, самоубийство лишь инсценировали. А еще было несколько других мокрух, и везде наблюдались схожие следы.
— Ты говоришь о Палаче?
— Ну да. А ты-то о нем откуда знаешь?
— Земля слухами полнится. — Вадим пожал плечами. — Опять же господа журналисты статейки пописывают. В общем, кое-что слышал.
Миронов переглянулся со Шматовым.
— Что ж, может, оно и к лучшему. Скорее поймешь… Так вот, Вадим, на этой неделе группировку Маршала положили. Внаглую, чуть ли не наших глазах. Исчезла крупная партия наркотиков. То есть, может, ее сожгли, а, может, и нет. Итог — восемь трупов и паника в криминальном мире.
— Хорошо, а я здесь причем?
— Он грохнул их всего за пару минут. — Внушительно произнес Шматов. — Без единого выстрела, голыми руками.
— Ну, может, и не голыми, но это нам и предстоит выяснить. — Поправил приятеля Сергей.
— Это еще не все… — пробурчал Шматов.
— Вот-вот! Буквально на следующий день некто обчистил инкассаторский броневик. Охранники видели вспышку, и все. Оба отключились. Что характерно, в кабине обнаружено несколько темных пятен. Если помнишь, такие же были в квартире того педофила. Более десятка аналогичных следов мы нашли в лаборатории Маршала. И в других делах попадались подобные отметины.
— Короче говоря, это снова Палач, — выдохнул Потап. — Похоже, он заигрался.
— Или вошел во вкус.
— Так вы хотите нас столкнуть лбами?
— Почему — столкнуть? Ты бы мог найти его.
