Дмитрий Лекух - Черные крылья Бога
Ребятки слегка смешались: надо же, жертва, вместо того чтобы покорно нанизываться на отточенные лезвия ритуальных клинков, почему-то еще сопротивляется.
Чем я незамедлительно и воспользовался.
Р-раз – хватаю один из выпавших кинжалов (ага! баланс-то отменный, надо быть осторожнее), дв-ва – он уже покачивается в горле хлыща-организатора, тр-ри-и…
Впрочем, «три» у меня не получилось.
Землю под ногами вспорола автоматная очередь – на шум драки прибежал патруль.
Меня под дулами автоматов заковали в наручники и куда-то повели.
Как выяснилось – расстреливать.
С правосудием и правами человека у них здесь все было в полном порядке…
Ублюдки хреновы.
Красотуля в процессе выяснения отношений куда-то исчезла. То ли тоже повязали, то ли просто решила не связываться.
…Для начала меня крепко избили.
Связанного, естественно.
Особенно усердствовал некий руководящий толстячок с нашивками Крыла безопасности, который все пытался выбить мне глаз или заехать по яйцам.
Его пару раз оттаскивали подчиненные, но он вырывался и молотил меня своими тяжелыми коваными полусапожками со щегольской шнуровкой. Он явно стремился не дать мне умереть быстро и безболезненно.
Было очень больно, но именно усердие этого придурка в конечном итоге и спасло мне жизнь.
Еще один раз, конечно, пришлось потерпеть, зато буквально через секунду – ну, не могла Машка просто так сбежать! – в воздухе наконец прозвучало долгожданное: «Отставить!» и хлесткий удар предупредительного выстрела.
Я, честное слово, даже подумать не мог, что буду так когда-нибудь радоваться жесткому командному рыку фашистского вожака.
А жить-то тебе, оказывается, хочется.
А, Егор Дмитриевич?!
Ага…
…На команду они все же отреагировали.
Нехотя, но отошли в сторонку.
Странно, но сознания я почему-то не потерял (хотя сотрясение явно имело место быть, и нехилое, да и еще, похоже, пара ребер – на фиг, добро еще, что в легкие, судя по всему, не воткнулись, кровь изо рта не шла), и поэтому обостренно ясно воспринимал происходящее.
Видел и слышал, как толстячок подбежал к вожакам, «нашему» и юго-западного Подкрылья, которого Корн, как выяснилось, для чего-то приволок с собой.
Как Андрей Ильич рявкнул, отменяя расстрельный приказ.
Как толстячок, оказавшийся заместителем начальника Крыла безопасности, завизжал, мол, не много ли на себя берете, столичная штучка, как зло хлестнул выстрел любимого керновского «Стеблина» и шумно упал удивленный навеки «безопасник».
Андрей Ильич умел убеждать.
И аргументы у него всегда были… м-м-м… полностью соответствующие ситуации.
А потом я все-таки провалился в спасительную темноту…
…Я люблю приходить в себя после ранения.
Ты лежишь, чистенький и опрятный, в крахмально-белой палате, и солнце заглядывает тебе в окно, и никуда не надо спешить.
Почему-то, когда начинаешь выздоравливать, солнце всегда заглядывает тебе в окно. Может быть, потому, что ты приходишь в себя ранним утром, когда медперсонал дремлет.
Боль приходит только потом, она не наваливается сразу, сначала дает почувствовать себя просто живым.
Но для этого тебя еще должны доволочь до госпиталя.
Обыкновенно же случается несколько по-другому.
Гораздо грязнее и прозаичнее.
Ага.
Ты приходишь в себя от вызванного потерей крови озноба, распятый на плащ-палатке, весь в собственной крови и блевотине, которую просто элементарно некому вытирать.
А рядом сквозь зубы, но все равно отвратительно громко матерится твой распятый сосед.
Перегнувшись для очередного сеанса выворачивания наизнанку своего собственного желудка, ты видишь его кровоточащую, перетянутую жгутами культю, пугаешься, ощупываешь себя, находишь перетянутую бинтами поверх комбеза дырку, чувствуешь, что все конечности на месте, и благодаришь Бога, что тебя в очередной раз пронесло и ты опять сравнительно легко отделался.
И начинаешь мечтать о чистеньком госпитале в далеком отсюда тылу: со шприцами, неистребимым запахом больнички, пухленькими медсестрами, горячим трехразовым питанием и прочими радостями жизни…
…В этот раз мне было за что благодарить судьбу: я пришел в себя в палате, а не на плащ-палатке.
И было утро, и, как это ни странно, было солнце в маленьком мутноватом окне.
А на подоконнике, выпуская дым в открытую фрамугу, молча курил Вожак.
– Да-с, – хмыкает, заметив, что я пришел в сознание. – Крепко они тебя. Стареешь, Егор, мог бы и поудачней закрыться. А то отхлестали, как маленького…
Я хмыкнул и подоткнул подушку, чтобы попробовать лечь поудобней.
Нет ничего отвратительнее беспомощности, я вам доложу.
Разве что, когда эту твою беспомощность видит тот, кому на нее смотреть не положено.
Где-то так.
Ребра болели немилосердно.
Вожак, проследив мой голодный взгляд, прикурил вторую сигарету, спрыгнул с подоконника и вставил ее мне в уголок рта.
– Как себя чувствуешь-то, герой-любовник?
– Хреново, – вдыхаю свою порцию крепкого утреннего дыма и потихонечку успокаиваюсь. – Что это они так долго со мной возились? Сразу, что ли, пристрелить не могли?
– Да так, – ухмыляется в ответ Корн. – Угораздил же тебя черт воткнуть эту железяку прямо в глотку сыну замначальника местного Крыла безопасности. Ежели б не это, пустили бы в расход, предварительно даже не мучая…
– И ты бы не успел, – киваю.
– Не успел бы, – соглашается. – Кто ж знал, что ты у нас такой резвый мальчик. Шалун, можно сказать…
Я на некоторое время замолкаю.
Нужно, думаю, покурить.
И осмыслить.
– Значит, это был его сын? – я постарался восстановить в памяти лицо толстяка. Похожи, ах как похожи. – И что дальше?
– А ничего, – жмет плечами. – Отлежишься, восстановишься, потом пойдем на Ростов. А я здесь пока порядок наведу. Власть, она, знаешь ли… некоторых развращает.
– И никаких последствий?
– Для тебя – никаких, – кривится. – Если бы он хотел драться с тобой честно, у нас есть специальный дуэльный кодекс. А так – закон на твоей стороне.
Вот как.
У них даже дуэльный кодекс имеется…
Н-да-а…
А ведь, похоже, эти ребята – всерьез и надолго.
Нехорошо это, ой как нехорошо…
– Чей закон-то, Вожак? – не могу не подколоть Корна в ответ.
Я капитан или кто, в конце-то концов?
Но он даже не реагирует, скотина такая.
– Наш закон, – жмет плечами. – Закон Крыла. Другого, извини, здесь нет. И в ближайшие лет сто, думаю, не предвидится…
После чего резко поднимается и уходит.
Кажется, я его чем-то обидел.
Да и хрен с ним.
Делов-то…
…К полудню (удивительно, но здесь, кажется, в приказном порядке перешли на дневной режим городской жизни, прямо как в доисторические времена) я уже чувствовал себя достаточно сносно, чтобы пойти прогуляться.
Компанию же мне решили составить Красотуля и верный вездесущий Веточка.
Который, как сказала накрахмаленная сестричка, даже спал здесь же, в госпитальном блоке – на кушетке в коридоре, у черного пустого экрана навсегда умолкшего древнего телеприемника.
Ему в этом городе что-то активно не нравилось. На уровне, как он сам сказал, «нижнего чутья».
Вот и решил подстраховаться, чисто на всякий случай.
Я одобрительно кивнул.
Предчувствиям, знаете ли, нужно верить.
Всегда…
…Мы вышли на улицу и доплелись (это относилось, разумеется, прежде всего, ко мне, – остальные просто приспосабливались под мою нынешнюю манеру ходьбы) до небольшого уличного кафе, где и заказали холодного местного пива.
Столичные деньги здесь, на удивление, принимали, правда, по какому то абсолютно грабительскому курсу.
Ну, и то хлеб.
В той же Астрахани над ними просто смеялись, прием столичных «фантиков» заканчивался сразу же перед Тулой, на съезде с Симферопольского шоссе, где и был наш основной хоженый и безопасный маршрут.
Тут, безусловно, дилеры постарались, основной трафик наркоты шел в столицу, естественно, через Украину…
…А цены тут были такими, что в Москве за один воронежский обед можно было купить пару новеньких «Стеблиных» с полным боекомплектом.
Не в этом дело.
В столице такое спокойное уличное кафе было просто-напросто невозможным.
С любыми, даже самыми космическими ценами.
Разграбили бы, и никакая «крыша» не помогла.
Потому что защищает только от тех, кто способен хоть немного думать, а не живет от дозы к дозе.
Когда у человека ломка от какой-нибудь новомодной дряни, он вообще думать не в состоянии.
Ни о чем.
У них что, в Воронеже, все отморозки вымерли, что ли?
И наркоманы?!
Да нет, вряд ли…
Значит, приспособились.
А тех, кто не приспособился, – в расход.
Крылья, разумеется.
Благодетели хреновы…
…Погода, тем не менее, стояла просто изумительная.
Уже прозрачная, но еще не холодная осень.
Мое любимое время года.
