Александр Афанасьев - Законы войны
Главное, что удалось установить, — это не вирусное заболевание. Но что-то такое, чего раньше никогда не видели.
Поскольку медресе жертвовали многие, никакие записи не велись. Лишь через несколько дней специальная команда британской армии нагрянула в хозяйство одинокого фермера, расположенное неподалеку от города: они проверяли всех, кто, по воспоминаниям перепуганных местных, жертвовал медресе. Фермера там они, конечно, не нашли…
Афганистан, Кабул Дворец Арк
6 сентября 2016 года
И снова Кабул — такси, бесконечная река машин, текущая по Майванду, синее стекло новехоньких банковских зданий, у которых бидуны — нищие, местные сумасшедшие просят милостыню. Все как всегда — и все не так.
Среднего роста молодой, бородатый человек в обычной для афганцев одежде остановил такси у первого КП дворца Арк, протянул водителю несколько монет.
— Не надо сдачи.
— Рахмат, уважаемый… — прижал руку к груди таксист, — бамона хода…
— Да уж… — пробурчал бородач, вылезая аккурат под нацеленные на него автоматы охраны.
Таксист счет за лучшее уносить ноги…
— Документы! — потребовал казак, не опуская автомата. — Резких движений не делать! Пашто поежи?
— Поежи, поежи… — ответил бородач, — ты бы это сначала спрашивал, потом — резких движений не делать. По списку номер семь — сто двадцать два. К Его Сиятельству [31].
Его Высокопревосходительство Господин Наместник располагался, как оказалось, в кабинете, примыкающем к бывшему королевскому кабинету. Обстановка была скромной, но компьютера на столе было целых три — рабочая станция и два ноутбука. Еще рабочий сейф и проекционный визуализатор [32], сейчас выключенный.
— Проходите, проходите… — Наместник как раз занимался тем, что просматривал какие-то документы и складывал их в большой чемодан на столе — именно чемодан, не кейс.
Сашке было неуютно. Для такого кабинета и такой аудиенции нужна была совсем не рабочая одежда, а парадный мундир. Но полковник Тимофеев сказал, что рабочая будет в самый раз, а полковник еще ни разу не ошибался.
Наконец пачка исчерпалась, Наместник застегнул молнию, подошел к Сашке. Они были одного роста, правда, один — только начинал карьеру в темном и страшном мире разведки, у другого же за плечами были кладбище трупов и океаны лжи.
— Салам алейкум.
— Ва алейкум ас салам.
— Пашто поежи?
— А, пашто поегам…
— А я плохо знаю… — вдруг сказал Наместник. — сложный язык. Надо учить.
— Так точно…
— Без чинов. Присядем вон там. Как вам удалось выбраться из Карачи живым?
— Да ничего особенного…
— Да как сказать… ничего особенного. В чужом, незнакомом городе — сориентироваться, не привлечь внимания, несмотря на объявленную тревогу, не имея денег, добраться до границы… вы молодой человек, tres formidable [33] бы так сказал.
— Да ничего особенного. Я знал город… мы там ждали одного урода… долго. Знал язык. Просто присоединился к погоне… на самого себя.
— Завидное самообладание. Откуда родом?
— Сибирь.
— Кто учил?
— Господин полковник… Тимофеев.
— Очень хорошо. Я, кстати, помню вас. Вы из «призраков»? Учебная группа пятьсот?
Несмотря на команду «без чинов», было не по себе.
— Так точно.
Адмирал молча подошел к своему столу, отпер один из ящиков. Достал небольшую коробочку, затем еще одну…
— К сожалению, с награждением у нас дело затягивается. Особенно с награждением героев, — адмирал сделал акцент на последнем слове, — поручик Борецков!
— Я!
— За мужество и храбрость на поле боя, намного превышающие то, что требовалось от вас по службе, за ваши одиночные действия, обусловившие успех спасательной операции, Его Величество благодарит вас и награждает орденом Святого Георгия четвертой степени. Военным министерством вы производитесь в звание гвардии штабс-капитана досрочно. Помимо этого, Военная Разведка Империи отмечает ваше старание, приведшее к добыче стратегически важной информации особым знаком — Черным крестом. Штабс-капитан Борецков…
Сашка Борецков, уже переставший быть Сашкой и ставший Аскером, чье имя и чей позывной уже успели узнать боевики, отрицательно покачал головой.
— В чем дело, штабс-капитан?
— Я… не могу принять эти награды, господин адмирал.
Он ожидал всего, чего угодно… в его понимании адмирал — это кто-то вроде директора училища, который только и знает, что орать и наказывать. Но адмирал — кстати, Сашка теперь понял, почему боевики боялись его как смерти, — подтянутый, со светло-русыми волосами и бледно-голубыми, внимательными глазами — нет, адмирал не стал на него орать. Он просто положил коробочки на стол и спросил:
— Почему?
— Понимаете… — Сашка просто ничего не продумывал дальше, он вообще ничего не продумал и поступил так, как подсказывало сердце, как всегда и поступал, — если я возьму эти награды… получается, что я был прав… Я сделал все правильно… А как правильно… если столько человек погибло… как я в глаза потом посмотрю… вдовам, детям… за что все это? За что эти награды… так нельзя…
Адмирал покачал головой:
— Выслушайте меня внимательно, штабс-капитан. Вы слушаете?
Сашка кивнул.
— Так вот. Любая военная, любая разведывательная операция не зависит и не может зависеть от одного человека. Ни один человек не способен сражаться в одиночку в современной войне. Любая операция — это цепь действий, каждое из которых должен выполнять какой-то конкретный человек — и выполнять их правильно. Понимаете, о чем я говорю?
Сашка снова кивнул.
— Цепочки бывают очень длинные, штабс-капитан, очень-очень длинные. В них задействовано очень много людей, и тот, кто командует, вынужден полагаться на каждого из них. Так бывает всегда. Так было и в этот раз.
Если каждый сделает то, что нужно, скорее всего, мы победим. Или, по крайней мере, не проиграем. Но если в цепочке один человек — хотя бы один, штабс-капитан, оказывается предателем, то цепочка рвется. И люди гибнут. Так было в этот раз. Кто-то предал — и люди погибли. Но это не отменяет мужества, чести, доблести всех тех, кто дрался в этом бою, ожидая победы. Нельзя судить о всех лишь по одному подонку. Поняли?
Сашка молчал, стараясь не заплакать.
Адмирал взял коробочки, протянул ему — и на этот раз штабс-капитан Борецков взял их. Отдал честь.
— Служу России и Престолу!
— Вот так. Это уже намного лучше.
Сашка развернулся, сделал шаг назад — но тут же остановился и повернулся снова.
— Так было предательство?
Адмирал улыбнулся, но невесело.
— Конечно же, было. Когда происходят такие дела, штабс-капитан, всегда бывает предатель, не надо себя обманывать.
— А как же… этот предатель?! Он что, останется безнаказанным?!
— А вы знаете, кто он, штабс-капитан?
Молчание.
— И я не знаю. Безнаказанным он, конечно, не останется. Рано или поздно все предатели получают свое. Вопрос в том, когда.
— Господин адмирал, я…
— Хотите отомстить? — понимающе прищурился адмирал.
— Да!
Сашка снова не раздумывал. Просто выпалил — «да!» — и все.
Адмирал понимающе кивнул:
— Что ж, в этом вы не одиноки. Я тоже хочу отомстить. В конечном итоге из-за этой мрази… Знаете, как вы можете отомстить?
— Как? — Сашка подался вперед.
— Служите честно. Служите честно, оставайтесь в живых… и не делайте такое лицо, я вполне серьезно. Служите, заслуживайте новые звания, продвигайтесь вперед по командной лестнице. Полковник Тимофеев уходит по ранениям, он признан негодным — на свое место он рекомендовал вас… вы не знали? Не спешите отказываться. Потому что когда-то — не знаю, может быть, это будет скоро, а может — совсем не скоро — к вам приду я. Или кто-то от меня. Он напомнит вам о словах, произнесенных в этом кабинете. И назовет имя предателя. Или предателей…
Сашка кивнул. Он вдруг понял… что все то, что он думал про штабы и про штабных, — чушь собачья. Он представил, каково сейчас этому человеку… он-то сам просто принес раздолбанный компьютерный диск, сам не зная, что там находится, правда или ложь. А этот адмирал послал шестьдесят человек в бой на основе этой информации — и половина из них, даже больше — погибла. И каково это?
— Я все понял. Однако…
— Что — однако?
— Я не могу притворяться, господин адмирал.
Наместник посмотрел на него, как будто видел впервые, покачал головой:
— И что же мне со всеми с вами делать…
Борецков стоял навытяжку, ничего не отвечая.
— Притворяться не можете… а воевать можете? По-настоящему.
— Так точно.
— Я не знаю, сколько все это займет. Будет плохо — я не знаю, насколько.
— Неважно, господин адмирал.
