Евгений Шалашов - Хлеб наемника
— Жаль, нет закона, по которому клады отходят в собственность города.
— А есть шанс найти клад? — усмехнулся я.
— Ну вы же нашли, — уверенно заявил первый бургомистр и внимательно посмотрел на меня: — Был бы закон, вы отдали бы золото в городскую казну. Ну на крайний случай — половину! — мечтательно вздохнул он.
— И много я нашел? — полюбопытствовал я, сдерживая хохот.
— Кто говорит — сто золотых монет, а кто — тысячу. Но мне думается, слухи преувеличенны, и вы нашли не больше десяти, — авторитетно изрек Лабстерман.
— Вы угадали, слухи изрядно преувеличенны. Я нашел-то всего один золотой цехин. Извольте…
Бургомистр не удержался от искушения. Внимательно осмотрел цехин, изучая герб и портрет узурпатора Венедской республики. По глазам было заметно, что Лабстерман переводит стоимость золота в серебро. Налюбовавшись, со вздохом вернул золотой мне:
— Почему-то чужакам везет. Наши олухи не нашли ничего стоящего…
— Кстати, господин бургомистр, — сообщил я старику идею, которая пришла мне в голову. — Если будете вводить закон о кладах, следует ограничиться не более чем десятью процентами. Если городская казна будет требовать половину…
— О кладе никто и никогда не узнает… — понял мою мысль Лабстерман. — Да, господин Артакс, вы правы. Народ у нас жадный.
Я хотел было рассказать бургомистру одну историю, которую слышал еще в детстве. В кратком пересказе она звучит так: у деревенского богача было трое жадных и ленивых сыновей. Весной, когда пришла пора сеять репу, дети не хотели идти в поле. Старик внезапно почувствовал себя больным, лег на постель и принялся стонать: «Умираю, детушки дорогие!» Немного поохав, подозвал к себе сыновей и поведал им, что, закопал все сокровища, нажитые за длинную жизнь, в поле… Надо ли говорить, что поле под репу было перекопано, а старик благополучно выздоровел?
Подумав хорошенько, я не стал рассказывать бургомистру эту историю… Мало ли, а вдруг эта затея мне еще пригодится?
В те дни, что я возвращался с работ по «обустройству» рва, фрау Ута заставляла меня снимать одежду у входа, а на кухне всегда стоял «дежурный» котел с горячей водой. Правда, приходилось мыться одному. Эльза и Гертруда под бдительным присмотром сестрицы лишь приносили воду, забирали грязную одежду и немедленно уходили. Мне, кстати, пришлось обзавестись сменным гардеробом, потому что одежда, в которой я ходил днем, постоянно требовала стирки. Она пачкалась не только грязью из рва, а была вывожена в известке или цементе, испачкана маслом или еще невесть чем. Забавно, но, несмотря на то что наши отношения с хозяйкой уже перестали быть строго официальными, обращались мы друг к другу исключительно на «вы».
— Знаете, господин Артакс, — сказала мне фрау, когда мы лежали с ней рядышком на мягкой и широкой перине: — Господин патер принял ваш талер, отпустил мне грехи, но сказал, что и вам бы следовало сходить на исповедь. А еще лучше — если бы мы поженились.
— Конечно, лучше… — покладисто согласился я, поглаживая Уту по спинке и размышляя — удастся ли снять с нее сорочку, чтобы увидеть ее тело полностью…
— Пожениться? — оживилась она.
— Именно. Я с удовольствием женился бы на тебе.
Я нисколько не кривил душой. Такую хозяйственную и обстоятельную супругу нужно поискать. И, кроме того, фрау Ута была далеко не глупа.
— Вы, господин Артакс, сказали «женился бы», — тщательно взвешивая слова, проговорила она. — Что означает, подразумевали — не могу или не хочу жениться. Так?
— Вы — умная женщина, — вздохнул я.
— Мне почему-то казалось, что я вам не совсем противна… — заплакала фрау, как обиженный ребенок или девушка, которую только что лишили девственности.
— Что ты… — принялся утешать я Уту, от нежности перейдя на «ты». — Ты можешь составить счастье любого мужчины. Ну на что тебе нужен старый наемник?
— Дурак ты, — всхлипнула фрау, тоже переходя на «ты». — Когда я выходила замуж, мне было шестнадцать, а жених был старше на тридцать лет. Сейчас мне тридцать четыре. Тебе не больше пятидесяти… Если тебя не убьют, то ты доживешь хотя бы лет до семидесяти.
М-да. Что-то я раньше не задумывался, на сколько лет я выгляжу. А тут даже как-то и задело…
— Мне меньше пятидесяти, — ответил я, не уточняя, что до этой цифры мне еще семь лет…
— Еще лучше. Если мы поженимся, у нас могут быть дети. Если будет на то Божья воля, — поспешно уточнила Ута, осеняя себя крестом: — Я еще не так стара. А мне бы хотелось, чтобы мой ребенок имел отца до тех пор, пока не станет совершеннолетним, — со швабсонской педантичностью объяснила фрау.
Я мысленно «переварил» все вышесказанное и, надеясь отвлечь фрау от трудной темы, задал вопрос, который надо было бы задать раньше:
— Прости, а что стало с твоим мужем?
— Мой супруг, царствие ему небесное, — вздохнула Ута, — отправился в паломничество. Увы, его избили и ограбили в двух милях от города. Хорошо, что несчастного нашли угольщики. Они-то и привезли господина Лайнса домой. Ансель долго болел, а потом — умер…
— В паломничество? — удивился я.
Фрау Ута смахнула набежавшую слезинку:
— Мы прожили с мужем десять лет, но детей у нас не было. Вначале Ансель думал, что это я бесплодна. Но однажды в город приехал знаменитый лекарь мэтр Сигель. Господин лекарь сказал супругу, что это он не может иметь детей из-за какой-то болезни, которую перенес в детстве. Но я-то и так знала, что дело не во мне, потому что и Эльза, и Гертруда тоже не смогли забеременеть…
— Так, что-то я не очень понимаю, — удивился я. — При чем тут Эльза и Гертруда? Он что, был женат на всех сразу?
— Быть женатым на трех сразу — это грех, — рассудительно ответствовала Ута. — За это можно угодить на виселицу. Я пять лет не могла забеременеть, поэтому мы с сестрами решили, что если одна из нас понесет ребенка от Анселя, то я выдам его за своего.
— И сестры согласились?
— А что нам оставалось делать? — пожала плечами Ута. — Когда умерли родители, я была еще совсем ребенком. Отец оставил нам только домик и огород, поэтому приданого на троих бы не хватило. Брать бесприданниц никто не хотел. Когда ко мне посватался Ансель, он согласился взять меня без приданого. Но даже когда я вышла замуж, то землю и дом на двоих сестер было не поделить… Хотя если бы нашлись двое почтенных людей, с достатком, то можно было бы продать и дом, и землю, а вырученные деньги поделить. Но, увы, сразу двух женихов не находилось. Если бы я не смогла родить ребенка, то герр Лайнс был бы вправе развестись со мной и взять себе новую жену. Тогда бы мне пришлось возвращаться и жить вместе с сестрами…
— А муж? — полюбопытствовал я. — Как он к этому отнесся?
— Герр Лайнс ничего не заметил. Все было в темноте.
«Здорово! — присвистнул я про себя. — Такое счастье привалило — жить с тремя бабами сразу, а он, болван, даже не заметил!» Но я не стал обсуждать с Утой некоторые тонкости, которые меня могли бы интересовать…
— Ты не ревновала?
— А зачем? — хмыкнула фрау, уставившись в потолок. — Это мои сестры, моя плоть и кровь. И если мой муж спал с ними, то значит, он спал со мной.
— То есть ты не возражаешь, если я начну спать с твоими сестрами? — полюбопытствовал я.
— Ш-што? — зашипела Ута как рассерженная кошка. — Только попробуй! Я не знаю, как я пережила то, что ты переспал с Гертрудой… Да и Эльза мне недавно высказала претензии, что я одна пользуюсь тобой.
— А ты? — заинтересовался я.
— А что я? Сломала о сестру половую щетку, — дернула плечиком Ута. — Теперь надо идти на рынок, тратиться на новую.
— Запиши стоимость щетки на мой счет! — засмеялся я.
— Думаешь? — недоверчиво спросила Ута и расхохоталась.
Впрочем, отсмеявшись, она подумала-прикинула и кивнула:
— Запишу!
Немного помолчав и собравшись с мыслями, она вернулась к теме, которую мне не хотелось бы обсуждать:
— Почему ты не хочешь на мне жениться? Чем я плоха для тебя? Конечно, я не юная девушка, но, кроме мужа, у меня не было мужчин.
— Видишь ли… — начал я свой ответ со слов, которые произносят мужчины, когда не знают, как бы половчее соврать: — Что я буду делать здесь, в этом городе, когда война закончится? У меня и имущества-то всего — конь да доспехи…
— И триста талеров, на которые можно отстроить еще одну гостиницу, — продолжила за меня Ута. — И еще семьсот, которые герр Лабстерман обещал выплатить. Значит, твой капитал составляет тысячу талеров. А на тысячу можно жить до конца дней! А можно… — оживилась она, — если мы заключим брачный контракт, сделать тебя совладельцем гостиницы, а сестер выдать-таки замуж! Даже если положить им в приданое… — задумалась она, подсчитывая, — хотя бы по пятьдесят талеров, то можно выдать их замуж за ремесленников. Ну а если по сто — их возьмут в жены вдовые купцы!
