"Перевал Дятлова". Компиляция. Книги 1-9 (СИ) - Барчук Павел

Есть нюанс, портящий Ракитину всю картину.

Зачем нам все эти исписанные им страницы, посвященные «Маяку», его технологиям и мерам по поддержанию на нем секретности, если Кривонищенко там не трудился?

Зачем душераздирающий рассказ о ректальных и вагинальных обысках, если Кривонищенко им не подвергался?

Зачем вспоминать о 3–4 периметрах охраны с дозиметрами, если Кривонищенко и его одежда находились снаружи этих периметров?

Зачем?

Все десятки исписанных Ракитиным о «Маяке» страниц можно свернуть в трубочку и засунуть туда, где они очень удивили бы производящих личный досмотр вертухаев. Там этим страницам было бы самое место.

Кривонищенко на «Маяке» НЕ РАБОТАЛ. Да, он жил неподалеку, в Челябинске-40, ныне Озерске. Но он не был секретным физиком-ядерщиком. И ни на какой другой должности на ядерных объектах не трудился. Он был строителем.

Читайте по губам, тов. Ракитин: СТРО-И-ТЕ-ЛЕМ!

Он мог лишь строить ядерные объекты, то есть бывать на них ДО того, как там появлялись ядерные изотопы. Да и то едва ли. Слишком молодой — едва-едва со студенческой скамьи, — а на важнейшие для страны стройки уж наверное посылали более опытных. Жилье да объекты соцкультбыта в Челябинске-40 — вот где стоит набираться опыта молодому специалисту, а не на строительстве объекта, который может рвануть почище Хиросимы и который, тем более, один раз уже рванул, накрыв радиоактивным следом три области: Свердловскую, Челябинскую и Тюменскую.

Любопытно, что тов. Ракитин вроде бы понимает очевидные вещи, потому что пишет в упомянутой главе:

«Работал он (Георгий Кривонищенко — В. Т.) в «закрытой» организации, именовавшейся «почтовый ящик 404». В миру эту таинственную структуру называли немногим более понятно: Управление строительства № 859 (впоследствии — Южно-Уральское управление строительства). Эта организация не имела непосредственного отношения к производственному циклу получения плутония-235, но работала в интересах комбината № 817, возводя для него необходимую инфраструктуру — дороги, здания, линии электропередач».

Все правильно, все разумно: строитель, никакой не секретный физик, с ядерными изотопами дела не имеет: не нужны ядерные изотопы при строительстве дорог. При установке опор ЛЭП не нужны тоже.

Вот только строитель плохо вписывается в теорию «контролируемой поставки», и Ракитин упрямо лепит из него секретного физика, словно бы забыв о том, что сам же написал на соседних страницах.

«В числе погибших туристов, напомним, был Георгий Кривонищенко, работавший в закрытом уральском городе Озёрске, носившем тогда неблагозвучное название Челябинск-40 («сороковка»). Это был город атомщиков, построенный рядом с т. н. заводом № 817, известном в последующие годы как ПО «Маяк». На шести реакторах этого завода осуществлялась наработка оружейного плутония, т. о. Кривонищенко был из разряда тех людей, кого в те времена называли «секретный физик» и притом произносили слова эти только шёпотом.

<…>

Когда Георгий Кривонищенко, ушедший в турпоход с группой Дятлова, не вышел на работу, его непременно должны были хватиться. Не столько коллеги, сколько сотрудники отдела (службы) режима. Ещё бы — исчезновение секретоносителя, да тем более второй категории допуска (к совсекретным документам) — это ЧП в масштабах предприятия, как минимум!»

Вообще-то Кривонищенко с прежнего места работы уволился, а на новое, в Красноярске, не прибыл, и никаких секретов там не узнал. Из какого цемента замешивают раствор в городе Красноярске, какую арматуру кладут в фундамент при заливке и т. д. и т. п. — ничего из этих крайне важных для ЦРУ гостайн Кривонищенко на новом месте узнать не успел. Но все-таки его хватились, начали запрашивать Челябинск-40: где наш строитель, почему не прибыл? Челябинск-40 отпасовывал вопросы в прокуратуру Свердловска, и эта переписка отражена во втором томе УД дятловцев.

Но тов. Ракитин продолжает нагнетать:

«Первый вопрос, который решается при исчезновении секретоносителя — это установление списка информационных материалов и документации, к которым тот имел допуск, с которыми работал или брал для ознакомления. Изучается формуляр секретной библиотеки, осматривается рабочее место, производится обыск по месту жительства, вскрываются связи…»

Можно предположить, даже не заглядывая в формуляр библиотеки, с какими документами работал «секретоноситель» и «секретный физик» Кривонищенко незадолго до похода. СНиПы он изучал, те их разделы, что касаются техники безопасности. ЧП случилось у Кривонищенко на работе.

Нет, не ядерный реактор забарахлил — работяга-строитель уронил металлическую деталь на ногу — дело закончилось переломом. И начальник пострадавшего, прораб Кривонищенко, получил строгий выговор с предупреждением — что предусматривало внеплановую проверку знаний по охране труда. Сомнений нет: за бесценные эти сведения любая разведка мира выложила бы много-много инвалюты и отправила бы на Северный Урал за ними лучших своих агентов. Но лежали СНиПы, тов. Ракитин, все-таки не в секретном фонде.

На одежде искали и обнаружили бета-активность, что указывает на ВУРС, на стронций-90, составлявший большую часть выброса радионуклидов при аварии на «Маяке». Альфа- и гамма-излучение у этого изотопа практически отсутствуют, и главный радиолог Свердловска Левашов их не обнаружил. На одежде Кривонищенко искали именно то, что следовало искать, учитывая то, откуда он приехал. А если бы прокуратура позабыла, откуда, — им бы напомнила строительная контора, где трудился Кривонищенко, трижды (!) присылавшая запросы о судьбе своего сотрудника.

Илл. 26. Фрагмент из затянувшейся аж до лета переписки между Свердловской облпрокуратурой и отделом кадров организации, где трудился Георгий Кривонищенко. Почему ответы прокуратуры не попадали в Челябинск-40 — одна из многих неясностей дятловской истории, никак не относящихся к загадке гибели туристов.

Так что и этот факт противоречит версии «контролируемой поставки». Стронций-90 (и ряд других изотопов, в меньшем количестве) — это отходы при производстве оружейного плутония. Именно они хранились в емкости, взорвавшейся во время аварии 1957 года на «Маяке», — аварии, породившей ВУРС, Восточно-Уральский радиоактивный след.

Утверждение Ракитина:

«Происхождение радиоактивных пятен на одежде также невозможно связать и с ВУРСом — в первые годы после аварии 1959 г. там была очень заметна гамма-активность и чистого бета- излучателя просто не могло быть», — показывает либо его некомпетентность, либо сознательное искажение им фактов в угоду своей теории (неправильную дату аварии, так и быть, спишем на опечатку, хотя опечатывается в датах Ракитин на удивление часто).

Большую часть выброса составлял стронций-90, на втором месте — цезий-137. Оба изотопа опасны именно бета-распадом, причем период полураспада у них долгий — десятилетия. Изотопами, порождающими гамма-излучение, «Маяк» тоже «облагодетельствовал» три соседствующие области, хоть и в меньшей степени. Но они — т. н. «короткоживущие», срок полураспада у них — считанные дни, а то и часы. Не дожили бы те изотопы до дятловского похода.

«Изотоп чистый, высокой концентрации, с довольно большим периодом полураспада и «жестким» бета-излучением», — сообщает нам тов. Ракитин, а позже повторяет: «У погибших оказались найдены три разнородных предмета одежды со следами некоего высокоактивного изотопа высокой чистоты», — и это опять-таки образец так называемого вранья.

Откуда у Алексея Ивановича информация о чистоте и концентрации изотопа? Из пальца? С потолка? Рептилоиды с Нибиру шифровкой сообщили? В акте физико-технической экспертизы ничего похожего нет. Наоборот, эксперт Левашов указывает, что определить и назвать изотоп он не может. Дословно:

«Отсутствие соответствующих приборов и условий в лаборатории не позволило провести радиохимический и спектрометрический анализ для определения химической структуры излучателя». (лист № 273 УД)