Эйдзи Микагэ - Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 6
И вонзает ее Янаги в грудь.
– Мм… аа… АА! – стонет она.
Кадзу извлекает руку. Он сжимает очень колючую на вид, смахивающую на шипастый орех черную «шкатулку» размером с ладонь.
– Аааа… – Янаги теряет сознание и оседает на пол.
Кадзу смотрит на нее.
Его движения кажутся какими-то роботоподобными – запрограммированными.
Короткое молчание.
С запозданием до меня доходит, чего добивалась Янаги. Она хотела избавиться от «Тени греха и возмездия», чтобы я не мог [приказывать] ей. Она действовала быстро, чтобы дать Кадзу как можно большее преимущество.
Предвидеть ее действия я не мог; Янаги предположительно не должна была знать о новой способности Кадзу. Должно быть, она подслушала мой разговор с «О», но до сих пор скрывала свои знания.
Да, тут она меня сделала; впрочем, я все равно не собирался ее использовать. Ее поступок никак не повлиял на мои планы.
Однако, когда я увидел это, меня малость бросило в пот.
– Способность давить «шкатулки»…
Увидеть собственными глазами столь читерскую способность…
Есть колоссальная разница между тем, чтобы слышать о ней, и тем, чтобы реально наблюдать. Это как если бы он ткнул мне в лицо автоматом, держа палец на спусковом крючке.
Один неверный шаг – и моей «шкатулке» конец.
Но его невероятное умение действовать без колебаний, его безразличие, которое он демонстрирует после применения своей силы, вновь заставляет меня понять: Кадзу перестал быть тем моим другом, какого я знал когда-то. Идиотская рана, которую он нанес сам себе, доказывает, что он полностью изменился, что он переродился.
Как существо, разрушающее «шкатулки».
Как существо, противостоящее «О».
И именно поэтому он может улыбаться ровно так же, как улыбается «О».
Но, хотя свою силу он применил и глазом не моргнул, его лицо искажается, когда начинает говорить некая девушка.
– Что это за способность? – полный ужаса голос Аи. – Кадзуки Хосино, откуда у тебя такая – нет, это неважно. То, что я сейчас увидела, еще больше убедило меня, – и с горечью в голосе она выплевывает: – Ты враг.
Кадзу кусает губу.
Это, должно быть, больно – когда тебя называет врагом та, кого ты пытаешься спасти.
– Ая, мне необязательно говорить это тебе, но на всякий случай: держись от него подальше. Он уничтожит твою «Тень греха и возмездие» с легкостью.
– …Ты прав. Похоже, ему надо всего-навсего дотронуться до моей груди. «Ущербное блаженство» тоже в опасности.
– Нет, «Ущербное блаженство» Кадзу давить не станет. Он должен понимать, что если сделает это, то твое «я» развалится окончательно и бесповоротно, – судя по выражению лица Кадзу, я прав. – Конечно, и я не буду приближаться к нему.
Итак, я дал ему это понять. Теперь надо без единой ошибки перейти к следующей части плана.
– Кадзу, я требую, чтобы ты уничтожил «шкатулку» Кири.
– Дайя… – шепчет Коконе.
Я продолжаю излагать свой приказ, пока мои чувства не вырвались наружу:
– Ты ведь знаешь, что будет, если ты не подчинишься, да? Повторюсь: Ая Отонаси – мой [раб]. Я могу заставить ее сделать абсолютно все. Кадзу, даже и не думай выкинуть какой-нибудь фокус. Я назначаю крайний срок. Сейчас без двадцати двенадцать; «шкатулка» Кири должна быть уничтожена до без четверти!
– …
Кадзу молчит.
Его единственный выход – найти дыру в моей защите и уничтожить «Тень греха и возмездие».
Вот почему он взял с собой Коконе и Харуаки.
Он будет пытаться найти дыру, а я буду делать все, чтобы парировать эти попытки. Так наш бой и будет идти.
Его атака начинается.
– Дайян, давай уже прекратим это все. Я больше не могу на это смотреть.
Как я и ожидал, атака начинается с попытки Харуаки переубедить меня.
– Зачем ты все это делаешь? Кому от этого станет лучше? Тебе? Кири? Что за дерьмо – просто посмотри на себя! Если так и продолжишь, просто угробишь и себя, и Кири!
Но, хоть я и ожидал этого, хоть я и был готов к этому – слова Харуаки действуют; они ведь идут от самого сердца.
– Пожалуйста, прекрати! И ради Кири тоже!
Я не отвечаю.
– Пожалуйста… пожалуйста… – начинает плакать он, умоляя меня от всей души.
И снова я думаю…
Харуаки так сияет – я чувствую, что никогда не сравнюсь с ним.
Он первый человек, на которого я когда-либо смотрел снизу верх. Не только из-за бейсбольных талантов – но за его прямой, искрений и решительный характер. Этот характер позволяет ему всегда выбирать то, что он считает правильным, – даже ценой своего шикарного будущего в бейсболе или девушки, которую он любит. Харуаки всегда обладал достоинствами, которые мне и не снились.
Вот почему я не смог заставить себя сделать его [рабом].
Эх, Харуаки… я уважаю тебя сильнее, чем ты можешь себе представить.
– Ну скажи же что-нибудь, Дайян!
Но все равно.
Я не могу отказаться от своего «желания».
– Кто-то должен действовать, – без колебаний отвечаю я. – Кто виноват в том, что произошло с Кири? Я? Сама Кири? Рино? Да, мы все виноваты, но корень проблемы в другом. И поэтому я собираюсь изменить мир. Это мой путь.
Харуаки запинается, потом все же возражает:
– Это просто нелепо. Даже со «шкатулкой» у тебя ничего не выйдет!
– Выйдет или нет – я просто сделаю это.
– Для чего тебе это, Дайян? Для чего тебе еще больше страдать?
– Я принял решение принести себя в жертву.
– А о моих чувствах ты подумал?! Я не хочу смотреть, как ты и Кири разваливаетесь на части! Эти чувства ты тоже решил принести в жертву, да, Дайян?!
Я отвечаю мгновенно.
– Да.
У Харуаки глаза на лоб лезут.
– Это и называется «приносить себя в жертву».
Я оставляю его в полной растерянности.
Да, это и называется «приносить себя в жертву». Я это прекрасно знаю.
Жертвовать приходится и чувствами других ко мне.
Вот почему я разорвал все связи с ними обоими – с Коконе и с Харуаки.
– Ты же это не серьезно… – бормочет он, сжимая дрожащие руки в кулаки. – Блин, ну ты же не можешь это серьезно… Дайян…
Похоже, атака Харуаки на этом заканчивается.
Я отворачиваюсь от него и мрачно смотрю на Кадзу.
– Кадзу, не тормози. Давай дави «Кинотеатр» побыстрее.
Я незаметно вытираю холодный пот со лба.
Хоть я и держусь спокойно и неприступно, на самом деле я понес урон.
Из-за откровенной мольбы Харуаки «тени греха» внутри меня начинают бушевать. Вот-вот они вырвутся из своих оков и разорвут мое тело в клочья.
Мой разум на краю пропасти. Одно-единственное слово может скинуть его за этот край.
Отшвырнуть все прочь – какая приятная мысль.
Но я –
Я смотрю на Аю Отонаси.
Я собираюсь умереть вместе со всеми этими «грехами».
Я жестко давлю на собственную разрывающуюся от боли грудь.
Я должен приготовиться…
Следующая атака уже на подходе. Он сожрет меня, стоит мне лишь на секунду расслабиться.
…к главной атаке.
– Дайя, спасибо тебе за мэйл.
Коконе Кирино.
Кири идет ко мне.
– Это была всего лишь ловушка, чтобы заманить тебя сюда. А ты попалась, – выдавливаю я, стискивая себе грудь.
– Я знала, что это ловушка.
– Я так и думал.
И все равно она пришла – ее привели невероятные чувства, которые она ко мне испытывает.
Шаг за шагом она подходит ближе.
И с каждым ее шагом все новые воспоминания о нашем прошлом мелькают у меня в голове.
4 года – в детском саду мы ссоримся из-за какой-то конфеты, и она начинает плакать. Я тоже начинаю плакать, когда воспитатель меня ругает.
7 лет – мы на море; я спасаю Кири, бросив ей спасательный круг. Она плачет, я утешаю ее.
9 лет – во время праздника я нахожу ее сжавшейся в комочек на обочине и плачущей в свою юкату, потому что она потерялась. Я беру ее за руку и отвожу домой.
11 лет – чтобы надо мной не издевались одноклассники, я говорю ей разные гадости, от которых она плачет; позже я прихожу к ней домой и извиняюсь.
12 лет – Кири начинает прогуливать уроки, когда я говорю ей, что мне разрешили поступать в знаменитую частную среднюю школу. Она плачет от облегчения, когда я сообщаю ей, что не пойду туда.
14 лет – мы впервые поцеловались. Сразу после этого она разревелась; я не знал, что делать, и потому лишь гладил ее по голове, пока она не перестала плакать.
Почему-то в каждом из этих воспоминаний она плакала. Мои самые сильные воспоминания о ней – те, где она на меня опиралась.
Аах, как же это больно.
Каждое из этих воспоминаний превращается в атаку, которая пытается приковать меня к нормальной жизни. Каждое из них добавляет веса на мои плечи.
Пока я мучаюсь, Коконе Кирино подходит ко мне и останавливается перед соседним с моим креслом – перед оболочкой самой себя, созданной «Кинотеатром гибели желаний».
