Ник Перумов - Гибель Богов - 2. Книга вторая. Удерживая небо
В эти часы сюда никто из монастырских чинов не явится. Но осторожность не помешает.
А вот и конторка отца Мерафе. Запертая. Правда, трудник, что замок ладил, не шибко искусным оказался — Матфей отжал край перочинным ножом, и ящик раскрылся.
Ключи. Все ключи от библиотеки. И от заветных сундуков!
Запор даже не щёлкнул — не зря же Матфей их все смазывал, и не по собственной воле, а поелику отец библиотекарь приказал!
Ух, ладони-то все мокрые…
Юноша тщательно вытер руки о рясу. Пальцы тряслись, дыхание прерывалось.
«Силы Додревние», огромный фолиант. Коричневая кожа, углы обиты чёрным железом. Замок… был когда-то, но сломан, к счастью.
Стой, стой, стой. Так дело не пойдёт. Где тут у нас заготовленные перья с пергаментом? Что-то самое важное наверняка надлежит себе переписать.
На первых страницах теснились изображения каких-то зубастых рыбочуд с крыльями и когтистыми лапами, на второй Матфей ожидал обычное для таких манускриптов обращение автора, что-то вроде «Ты, дерзнувший читать строки сии, внемли же вековой мудрости…», однако здесь не нашлось не только «предуведомления», но даже и имени создателя. Неведомый сочинитель сразу брал быка за рога:
«Не верь.
Ничему не верь, кроме глаз своих, рук своих и ушей своих. Если они и подведут тебя, то не желая солгать тебе, своему господину. Прошедший путём книги сей станет господином своей судьбы, а кто скажет, что ложь сие, пусть дочитает сперва до конца, а потом проделает здесь описанное.
Что есть Силы Додревние? Сие есть те, кто правит миром, только невидимы они для нас. Скажет читатель: „Зачем же речешь ты такое? Ведь узреть нельзя их? Очи наши обманут нас!“ — и я отвечу — нет! Можно узреть, можно пройти земной тропой и воздушным мостом, и тогда тебе откроется истина.
Неважны тебе, читающий, ни имя, ни происхождение мое, реку лишь, что все, изложенное на страницах сиих, аз проделал, рискуя плотью своей, а не списал из книг других. Не веришь? Чти книгу сию, там пространно уразумеешь».
Ох, руки-то как трясутся… Матфей перевернул страницу, смахнул проступивший пот.
«Силы Додревние. Перечислю их.
Ир-Йезг, чье жилище — дно морей.
Наам-Тал, на горных высях пребывающий
Димме-Эрг, из лесных глубин
Шаарш-Ге, что из пламени подземного
Иффе-Кабер, среди людей странствующий
И шестая, над ними стоящая, Аа-Тенне, мать их и всех нас.
Ты вопрошаешь, откуда известны мне имена сии, и места обиталищ, и кто есть кому прародительница?
Отвечу. Долго шел аз и к именам, и к прозваниям. Тебе же, читающий, облегчаю аз дорогу сию, в истинности же слов моих ты убедишься сам».
Аа-Тенне, старательно вывел Матфей. Но это же просто слова, слова, он таких «имен» сам накорябает столько, сколько захочет, и ещё позаковыристее!
«Трудно дозваться Сил Додревних, не помогают они никому и не отвечают на моления малых мира сего. Размысли если б и впрямь пребывали они там же, где и мы, разве ж не узрели б их люди? Все, что только есть в природе, описал человек, и занёс на страницы, преудивительные звери, птицы и гады попадались ему на пути, и всех их вписали в книги усердные путешественники. Сил же ни Праведных, ни Додревних не видали они, но то лишь прельщение, сиречь обман.
Не везде и не всюду можно узреть Додревних и слуг их, но токмо в местах особых, где аще старое волшебство употребно…»
Старое волшебство? По спине Матфея продрало холодом. Это ещё что такое? Ведьмы… правда, чтобы своими б глазами увидеть, как ведьма, скажем, обращается в ту же мышь летучую, тоже никому не удалось.
«Пути же ныне, что ведут к таким местам, все ныне забыты. И более того, явись ты, читатель, к ним неготовым, ничего не откроется тебе и магия останется сокрытой. Размысли: не узрев волшебства и чародейства воочию, мы перестаем верить. Сказки сиречь сказки, сколь бы искусно не излагали их сочинители. Прежде всего надлежит открыть глаза и уши, обрести вновь умение видеть и слышать тайное, сокрытое от нас. И для этого есть два средства:
Средство первое — Страх.
Средство второе — Отчаяние.
Темна и страшна истинная магия, великая власть, трудноописуемо убогими словами могущество Древних. Ты должен быть готов. Никто не ждет, что юный ученик сразу же и с легкостью исполнит все, доступное мастеру. Надлежит подготовить себя. Но первый шаг остается самым важным.
Чего мы боимся сильнее всего?
Смерти.
Кто враг, схватку с которым мы обречены проиграть, несмотря на все наши усилия?
Смерть.
Но, чтобы обратить Смерть в наше оружие, надлежит оставить все, удерживающее тебя в сием мире. Привязанности и обязательства, чаяния и расчеты. Если ты, читатель, полагаешь, что можно „сходить полюбопытствовать“ на Додревние Силы, словно в зверинец, и потом вернуться обратно — оставь сию надежду. Истинная магия не прощает измен и требует всего тебя. Но зато она и предлагает вместо одного мира, унылого и скучного, мало чем отличного от тюремной камеры, где автору сиих строк пришлось провести немало времени — все великое множество обитаемых сфер, как аз предпочитаю их именовать.
Остановись на месте сем, читатель, и размысли: желаешь ли ты и впрямь оставить все позади, дабы двинуться в неведомое? Голод, холод, нужда и жажда ждут тебя на сием пути; прежде, чем снискать богатства, пред коими померкнут сокровищницы всех королей земных, тебе предстоит пройти через нищету, и радостно принять ея, ибо в избавлении от алкания благ земных — один из корней твоего будущего успеха.
Верь мне, читатель. Аз совершил все сие. Аз знаю».
Матфей оторвался от покрытых мелкими буквами страниц. Лицо обильно покрывал пот, взмокли и ладони, сердце тяжело бухало в груди. Он не ошибся, он не ошибся! Не зря отцы монахи прятали под замками такое сокровище! Книга того, кто прошёл тайным путём и остался жив и написал эту книгу! И он наверняка добился богатства и почёта, потому что только очень, очень богатые люди могут позволить себе такие роскошные списки своих книг.
Хотя… Голод, жажда, нужда… Матфей поёжился. Житьё в монастыре, конечно, скучное, однако вполне себе сытное. Обжираться, само собой, молодым монахам не полагалось, кроме лишь Дней Воскрешения, когда все правоверные празднуют грядущую победу Шестерых — но и от голода никто не страдал. А поесть Матфей любил, ох, любил!
И холода он тоже терпеть не мог. Вспомнив о холоде, он бросил взгляд на пустой чёрный камин; разводить там огонь всегда было его заботой. Матфей вздохнул, с сожалением спрятал заветную книгу и поплёлся за углём и дровами. Скоро явятся писцы, начнётся обычный гвалт, почему, мол, в писарской холодно, так что и перья, мол, держать невозможно.
