Андрей Годар - Под тенью Феникса
– Гм. А как же люди? Что, если многие не захотят вливаться в метрополию?
– Наверняка такие будут. На первых порах много, потом – единицы. Ты бы променял жизнь в развитом, сильном, защищённом городе на открытые всем невзгодам гектары земли где-нибудь в отдалении? Скорее, нам придётся поморочить себе голову насчёт интеграции слишком больших количеств людей. Вот увидишь – тысячами попрут.
И далее в том же духе. Слово за слово, я убеждался, что в этом плане гораздо больше разумности и перспективности, чем в пахомовских самогонных манипуляциях. Да, кстати, ведь действительно, остаётся ещё Пахом… и Краснинский.
– Томми, а как же я своих брошу? Их же тут передавят.
– Зачем бросать? Ты полностью выполняешь свои задачи по защите посёлка, только в составе нашей маленькой армии. Даже если мы будем на какой-нибудь крупной операции, как минимум один отряд быстрого реагирования будет нести службу под Верхнеуральском. Стабильное радиосообщение мы наладим первым делом, это я тебе гарантирую. А вообще, поверь мне, уже через пару лет вся наша область будет самым спокойным местом Евразии!
– Это хорошо. Но с Пахомом переговорить придётся в любом случае, без его согласия ничего не выйдет.
– Точно? – спросил Томми, прищурившись.
– Да точно. Я уверен, что кое-кто из ребят не пойдёт против его воли.
– Ясно. Ну, тогда действительно придётся. Сам справишься, или тебя подстраховать?
Это любезное предложение задело меня сильнее, чем самые изощрённые и ядовитые обвинения.
– Нет, спасибо, не нужно. Я сам решу.
С разговором я решил подождать до позднего вечера, как раз было время собраться с мыслями и с духом. Про момент истины принято много и важно говорить, но как часто он случается в нашей жизни? Живёшь и вроде не скучаешь особо – выживаешь, убиваешь, умираешь иногда. А потом ррраз – и понимаешь, что раньше это была не жизнь, а так, существование. Отбывание номера на тихой волне. И даже крупные решения, значительные поступки тоже были частью этого номера, чтобы самому актёру казалось, будто сюжет на самом деле вот как лихо закручен и непредсказуем. Но кому это нужно? Актёру? Ох, вряд ли. Зрителю? А кто зритель? Да и вообще, есть ли он? Никому это не нужно, просто живёшь, как живётся, и не задумываешься о том, что можно и как-то по-другому. Пассивность, вот. Пассивность и серость.
А потом, если повезёт, наступает Момент Истины. Такой очень конкретный, требующий от тебя совершить выбор – или-или. И от этого становится не по себе – страшно менять существование на жизнь. Как если сидеть всю ночь в прокуренной комнате, а потом выйти на улицу и удивиться странному запаху свежего воздуха.
Строго говоря, я свой выбор уже совершил, осталось подкрепить его поступком. Все эти годы я искренне считал, что мы с Пахомом на равных, просто я считал вмешательство в хозяйственные дела будто бы ниже своего достоинства, даже когда был категорически не согласен с происходящим. А вот сейчас ещё раз посмотрел вглубь себя и понял, что Пахома я просто боялся. По-детски так, на ровном месте и в обход всех мыслей. Тридцать четыре года знаю себя, и вот такое открытие. Вот удивительно: на волка в одиночку ходил, на медведя, бандюков в ближнем бою вот этими самыми руками кончал – и ничего, от стресса только более сосредоточенным делался. А тут какой-то штатский царёк и вдруг такая власть. Есть такие люди, которые от природы умеют психически давить – сначала запутает на эмоциях, на переключении тем, чтобы ты сам себя дураком начал ощущать, а потом гнёт твоё мнение как ему нужно. А ты киваешь и думаешь только о том, как бы побыстрее из этого дурдома свинтиться. И, раз за разом, случается так, как нужно Ему, а ты чаще говоришь себе: «Ну и ладно», «Да хрен с ним», «Что, мне больше всех надо?», и прочие малодушные слова, которые, по-хорошему, произносить вообще не следует.
Я понимал, что без Томми вряд ли получил бы этот Момент Истины. Он меня подтолкнул, и он был психологически ничуть не слабее Пахома. Значило ли это, что меня просто перетянули из одной песочницы в другую? Безусловно, так оно и было. Только ставить между ними знак равенства было совершенно неуместно, ибо я осознанно менял существование на жизнь, и мечтал сделать это как можно скорее и решительнее.
Понимание верности своей позиции отсекает любые сомнения, волнение остаётся лишь в виде поверхностного мандража, возникающего по привычке, но от него можно просто отмахнуться. И вот я подхожу к дому Пахома, шагая широко и непринужденно. Мои плечи расслабленны, голова совершенно естественно склонена чуть вбок, в душе – безграничное спокойствие и абсолютная решимость.
Пахом стоял возле ворот и, пыхтя своей трубкой с какой-то вонючей смесью, не отрываясь, смотрел на меня. Он ждал. Он знал, что будет непростой разговор и тоже был к нему готов. Мы оба были готовы. Короткое приветствие, его приглашение войти внутрь, посидеть на лавочке. Моё согласие.
Он начал издалека, спросив, как заживает моя щека, и как расположились гости. Потом повосхищался совсем не по-мартовски тёплой погодой и предложил мне угоститься куревом из его кисета. Я отказался и сразу перешел к делу, сказав: «Пахом, я хочу уйти. Вместе со своим отрядом». Пока его лицо вытягивалось, я успел скороговоркой рассказать о том, что Краснинскому это пойдёт только на пользу, что отныне селение и все прилегающие области будет защищать организованный и сильный альянс из нескольких отрядов, число которых со временем будет лишь увеличиваться. Он слушал, краснея от возмущения и будто беспомощно вращая глазами, а когда я закончил, по-бабьи закатил мне настоящую истерику. Он вспомнил все свои заслуги и мои проколы, нажимая на самые болезненные точки и обзывая меня неблагодарным и высокомерным уродом. Затем, понемногу начиная брызгать слюной, называл меня предателем родного селения, которое я сейчас хочу оставить без атамана и без самых умелых бойцов. На все мои замечания касательно того, что селение только выиграет, так как получит серьёзную армию, которую даже кормить на первых порах не нужно будет, Пахом не реагировал никак. Он сейчас воевал на своем привычном поле – поле психологического давления и эмоций, и переходить на поле здравого смысла просто так не собирался. Я выдерживал его давление, что давалось мне далеко не просто, но не в пример легче обычного. Я больше не видел в нём всемогущего и всемудрого Пахома, я смотрел на царька, который не собирался мириться с мыслью о том, что кто-то пошёл против его воли и теперь, безо всякого согласования, просто ставит его перед фактом. Разумеется, ничего такого он не говорил, но вёл себя как отец, распекающий сына за то, что тот без спросу ушёл погулять в лес. Снова и снова он обрушивал на меня тонны обвинений, но я уже начал привыкать к этому, делаясь всё более собранным и невозмутимым.
Увидев, что давление на психику не приводит ни к какому желательному результату, Пахом достаточно гладко переключился на другую волну, начав рассуждать о том, что, как только мы покинем Краснинский, сюда сразу же заявятся налётчики. Он не смог, да и не пытался, ответить на вопрос о том, как бандюки узнают об отходе краснинского отряда. Но когда я напомнил ему о том, что в наших краях уже больше полугода не было видно ни одного из них, Пахом всплеснул руками:
– А про комплекс на трассе ты забыл? Возле Арсинского? А? Чего молчишь, Феликс ты мой железный?
Действительно ведь забыл. Точнее, не принял во внимание. Дорога, которая вела от нас к трассе, упиралась на перекрёстке в уничтоженный около пяти лет назад посёлок Арсинский, возле которого ещё до Удара была развёрнута стройка непонятного комплекса. Какое-то время там скрывались выжившие из Арсинского, но потом они исчезли. Заметный объект на трассе – не лучшее место для тех, кто не уверен в своих силах, даже с учётом того, что спустя все эти годы трассы стали куда менее пригодны для езды, чем грунтовки. Несколько лет частично приспособленный для жизни комплекс находился в запустении, но летом прошлого года там обосновались какие-то залётные ребята. Согласен, игнорировать их присутствие неразумно. Чёрт, что же делать…
– С чего ты решил, что их стоит бояться? Живут тихо, никого ещё не обижали…
– Ты действительно тупишь, или так, для виду только? – спокойно спросил Пахом. – Всё, что мы о них знаем, это то, что они живут исключительно захватом автомобилей. Предлагаешь и дальше их под боком держать, пока все машины в округе не закончатся? А что потом?
– Да все потрошат фуры! И мы тоже этим занимались! И будем заниматься, потому что иначе нельзя!
– Верно, Феликс, верно. Только мы ещё и скотинку растим, и на полях горбатимся. Имеем представление о честном труде и самодостаточной жизни, так сказать. В отличие от них. Люди, не имеющие земли, которую они могли бы назвать своей, и не умеющие делать ничего, кроме как стрелять и крутить баранку – бандиты по призванию. А сидят они тихо лишь потому, что пока ещё имеют лёгкую добычу. Но что будет дальше? Может, подскажешь, а? Давай, помогай мне рассуждать!
