Пол Андерсон - Операция "Хаос"
Затем наклонилась, чтобы укусить меня за ухо.
И тут мы услышали шаги.
Я вскочил на ноги. То, что я бормотал при этом, особым гостеприимством не отличалось. Под бархатным небом, по тропинке, змеей уходящей в глубь страны, к нам приближалась какая-то тень.
«Что за черт, — подумал я. — Кто-то из расположенной отсюда в десяти милях деревни? Но…»
Когда я человек, мой нос очень нечуток по моим же волчьим стандартам, но запах, который я уловил, мне не понравился. Не то чтобы это был неприятный запах. Наоборот, от его острого аромата полускрытое сумерками лицо Джинни сделалось еще прекраснее. И все же что-то во мне противилось.
Я шагнул навстречу входившему в патио незнакомцу. Он был среднего для мексиканца роста, то есть ниже меня. Вдобавок он двигался так грациозно, что производил шума меньше, чем струйка дыма, и я подумал: «Может, это ягуар-оборотень?» Его гибкое тело было облачено в безукоризненно белый костюм. Сверху — темная накидка, лицо затенено широкой шляпой. Пришелец снял шляпу и поклонился. Лицо его оказалось в луче падающего из окна света.
Я никогда не встречал такого красивого человека. Выступающие скулы, греческий нос, заостренный подбородок, широко расставленные глаза с зеленоватым оттенком, в которых прыгали золотые искры. Кожа белее кожи моей жены плюс гладкие, светлые, пепельного оттенка волосы. Мексиканец ли это? Скорее, последний представитель некогда существовавшей, а теперь начисто забытой расы.
— Buenos noches, senor, — грубовато сказал я. — Pardon, pero no hablamos Espanol.[11]
Это была не совсем правда, но мне не хотелось разводить вежливую болтовню.
Я не мог сказать, был ли ответивший мне голос тенором или контральто, но в любом случае в нем звучала музыка:
— Поверьте мне, добрый сэр, я владею всеми языками, какие мне могут понадобиться. Молю, простить меня, но увидев издали, что дом освещен, я взял на себя смелость предположить, что вернулся его хозяин. И я решил навестить его, дабы по-соседски поприветствовать.
Выговор был столь же архаичен, как и построение фраз. Гласные, например, звучали по-шведски, хотя в предложениях отсутствовал присущий шведскому ритм. Сейчас, однако, я был удивлен сказанными словами.
— По-соседски?
— Обстоятельства сложились так, что мы — я и моя сестра — живем в том древнем замке.
— Что? Но… — Я остановился.
Фернандес не упоминал ни о чем подобном, но, с другой стороны, он и сам не был здесь много месяцев. Он купил несколько акров у мексиканского правительства, которому принадлежали и Форталеза, и окружающие земли.
— Вы приобрели этот замок?
— Несколько комнат замка обеспечили нам вполне комфортное существование, сэр, — уклончиво ответил он. — Мое скромное имя — Амарис Маледикто.
Его рот был так четко очерчен, что было трудно заметить, как полные губы искривились в улыбке. Если бы не запах, бьющий мне в ноздри, я был бы окончательно покорен.
— Вы и ваша леди являетесь гостями сеньора Фернандеса? Добро пожаловать.
— Мы временно поселились в этом доме…
Джинни говорила как-то по-детски, задыхаясь.
Я украдкой бросил на нее взгляд и в желтом, падающем из окна свете увидел, что ее глаза блестят и что она пристально смотрит ему в глаза:
— Нас… Нас зовут Вирджиния… Стивен и Вирджиния Матучек.
С каким-то холодным недоумением я подумал, что новобрачным почему-то кажется, что если они теперь именуются «миссис», то это должно производить впечатление. «Миссис такая-то…» — и с этой уверенности их не сдвинешь.
— Это очень мило с вашей стороны, что вы навестили нас… Пешком в такую даль… Ваша сестра тоже придет?
— Нет, — сказал Маледикто. — И, честно говоря, ей было бы неприятно ваше общество. Весьма вероятно, что ее уязвило бы зрелище такой красоты, как ваша. Ваша красота породила бы у нее тоску и зависть.
Ночь была наполнена ароматами цветов. Над головой, над вершинами острых утесов, сверкали звезды; внизу шумело, окутанное туманом, громадное море. И, как ни странно, речь Маледикто не казалась ни дерзкой, ни надуманной. Я увидел, что Джинни залилась румянцем. Она отвела взгляд от глаз Маледикто. Ее ресницы затрепетали, словно птичьи крылья, и она смущенно ответила:
— Вы так добры. Не хотите ли присесть?
Он снова поклонился и мягко опустился на стул, перелившись, словно вода. Я дернул Джинни за рукав, подтолкнул ее к дому и зашипел с яростью:
— О чем ты думаешь? Теперь этот тип застрянет тут на час, если не дольше!
Она, не обращая внимания на сказанное, стряхнула мою руку с таким гневным жестом, которого я не помнил со времен нашей последней ссоры.
— Не выпьете ли немного коньяка, сеньор Маледикто? — спросила она, улыбнувшись ему своей лучезарной улыбкой. — Я принесу. Или, может быть, хотите сигару? У Стива есть «Префектос».
Я сидел, пока она суетилась внутри дома. Какое-то мгновение я был слишком разъярен, чтобы выговорить хоть слово, но первым заговорил Маледикто:
— Очаровательная девушка, сэр. В высшей степени восхитительное создание.
— Она моя жена! — взорвался я. — Мы приехали сюда, чтобы провести наш медовый месяц в одиночестве…
— О, прошу вас, не подозревайте меня в дурных намерениях! — его самодовольный смех смешался с бормотанием моря.
Он сидел в тени, и я мог разглядеть только нежные, расплывчатые очертания — черное и белое.
— Я все понимаю и не осмеливаюсь испытывать ваше терпение. Не исключено, что позже, когда вы познакомитесь с моей сестрой, вам доставит удовольствие…
— Я не играю в бридж.
— Бридж? А, верно, вспомнил. Это новая карточная игра, — он небрежно отмахнулся. — Нет, сэр, мы ни других, ни себя не должны заставлять делать то, чего они не хотят. И с другой стороны, мы должны прийти с визитом туда, где существует некто, желающий — пусть даже и невысказанно — нашего появления. И теперь я не в силах ответить на вежливое приглашение вашей леди неблагодарным отказом. Не беспокойтесь, сэр, мой визит продлится очень недолго.
Что ж, как всегда, вежливость смягчает гнев. Маледикто мне по-прежнему не нравился, но теперь я мог анализировать свои мотивы, и моя враждебность по отношению к нему уменьшилась. Ярость превратилась в какое-то громадное неприятное чувство третьего лишнего. Что-то исходящее от него — возможно, его духи — заставляло меня желать Джинни более, чем когда-либо прежде.
Но ярость вновь вспыхнула, когда принесшая коньяк Джинни начала вертеться вокруг него. Она щебетала слишком громко и слишком много смеялась и, наконец, принялась настойчиво зазывать его к нам завтра пообедать.
Я угрюмо прислушивался к их беседе. Он говорил гладко, вкрадчиво, остроумно, но ни разу не ответил прямо на касающиеся лично его вопросы. Я сидел и про себя повторял все, что скажу Джинни, когда он уберется.
Наконец он поднялся:
— Не смею больше вас задерживать. Кроме того, дорога на Форталезу проходит по скалам, а я знаком с ней недостаточно хорошо. Так что для того, чтобы не сбиться с пути, придется идти немедленно.
— Но это может быть опасно! — Джинни обернулась ко мне. — Ты должен проводить его до дома.
— Не осмелюсь позволить себе доставить вам подобное затруднение, — возразил Маледикто.
— Это минимум того, что мы можем для вас сделать. Я настаиваю. Это не займет у тебя много времени, Стив. Ты говорил, что тебе хочется пробежаться в лунном свете? Глянь — луна почти поднялась.
— О'кей! — весьма нелюбезно рявкнул я.
Действительно, на обратном пути я смогу превратиться в волка и несколько сбить свою злость. Если же я попытаюсь с нею спорить прямо сейчас и выскажу все, что чувствую, остаток ночи будет… Это будет уже не ссора, а целый Армагеддон.
— Пойдемте.
Он поцеловал ей руку. Она попрощалась таким нежным, таким дрожащим голоском, словно влюбленная в первый раз школьница.
У Маледикто был фонарик, который бросал на дорогу маленькую прыгающую лужицу света, выхватывая из сгущающейся перед нами темноты то камни, то кусты полыни. Лунное зарево над восточным кряжем разгоралось все ярче. Я чувствовал, как звенят мои натянутые нервы. Какое-то время мы наискось поднимались по склону. Тишину нарушало лишь поскрипывание наших туфель.
— Вы не побеспокоились взять с собой светильник, сэр, — сказал наконец Маледикто.
Я хмыкнул. С какой стати говорить ему о колдовском зрении? Я также ничего не сказал ему о том, что я волк-оборотень, которому, чтобы переменить обличье, не всегда нужно использовать фонарик.
— Итак, вам придется взять мой, — продолжал он, — в противном случае обратный путь может оказаться чрезвычайно опасным.
Я знал это. Обычный человек был бы подобен слепому на этой тропе — даже при ярком лунном свете. Тропа почти стерлась, разглядеть ее было трудно, и все вокруг сделалось искривленным и заполнилось тенями. Если человек потеряет голову, он будет бродить, сбившись с пути, до самого рассвета или скорее всего свалится в пропасть и разобьет себе череп.
