Дмитрий Матяш - Z.O.N.A. АТРИум
Лена вопросительно посмотрела на бродягу, потом на черный, треснувший в углу экран компьютера и повернулась в сторону заходящего солнца.
— Долго еще? — спросила она.
— Сколько целей ты поражаешь за тридцать секунд? — поднял на нее глаза Кудесник.
— Не считала. Но, думаю, больше, чем ты из своего автомата, — кивнула она на доселе не почищенный «калаш».
— Очень надеюсь, — хмыкнул Кудесник и ткнул грязным указательным пальцем в кнопку включения.
Экран засветился синим, помчались вниз строка за строкой непонятные малосведущим в ай-ти-технологиях бродягам слова и символы, а потом появилось изображение Хаима, обнимающего за плечи раскосую девчушку.
— Кто это? — вглядевшись в незнакомое лицо, спросила Лена.
— Сын хана Айкара, — ответил Кудесник и, перед тем, как заглянуть в «Локации», перешел в раздел «Объявления», прощелкал вниз закладки сообщений о купле-продаже, найме на работу, приглашений на выполнение одноразовых миссий и наткнулся на то, чего опасался увидеть больше всего.
В закладке «Разное» пестрели на черном фоне красные буквы объявления: тому, кто принесет его голову в Ордынец, обещана награда; тому, кто укажет последнее место его появления, — награда; деревне, которая его задержит, — награда и протекция, статус охраняемой Ордынцем.
— У тебя проблемы? — спросила она. — Тебя ищут?
Кудесник не ответил. Он открыл «Локации» и нашел свое местонахождение. Как и предполагал, вблизи ни одной деревеньки, ближайший город на севере от них — Каран-Яма, но дойти туда за остаток вечера не получится, даже если бегом. Либо ночуй в лесу, либо, если хочешь хоть как-нибудь себя обезопасить, возвращайся на болота. Но при воспоминании о коричневой пузырящейся жиже Кудесника начинало тошнить.
«Нет, нет, куда угодно, только не на топи», — подумал он, еще раз прошерстил на экране местность, где они находились, определил ближайшие квадраты, и на его лице появилась улыбка. Увеличил изображение, насколько это было можно, кивнул.
— Есть, — сказал он и, забывшись, пихнул хрупкую девушку в плечо. — Прости… Идем.
Как бы там ни было, а к бункеру, хоть и расположенному на открытой местности, подходить не следовало ни в коем случае. Согласно неписаному закону бродяг, бункеры не могли принадлежать какой-то одной группировке и на ночлег там имели право расположиться даже враждующие и только что стрелявшие друг в друга стороны, но надеяться, что закон этот будут беспрекословно исполнять, не приходилось.
Бункеры нельзя было минировать и подрывать, даже если в них засел твой лютый враг, и это свято соблюдалось всеми группировками. Нельзя было не впускать человека, находившегося снаружи, если он был цел и при разуме. Нельзя было убивать находившихся внутри, даже кочевника или обворованного им бродягу, — впрочем, об этом пункте порой забывали. Поэтому бункеры часто называли «склепами», поскольку не раз в них находили мертвыми всех, кто сходился туда на ночь.
К тому же некоторые атрийцы практиковали расстановку растяжек на всех возможных подходах к бункеру. Поганое это дело — нарваться на растяжку, когда почти уже добрался до места ночлега. Никто не отворит и не втащит внутрь. И либо истечешь кровью до утра, либо, призывая на помощь, накличешь еще худшую смерть.
ГЛАВА 6
Чем ближе подходил Кудесник к означенному на карте серым квадратиком бункеру, тем больше ему казалось, что лучше бы он вернулся ночевать на болота. «Ну и плевать, что вонь, — думал он, — зато никакая тварь не привяжется».
Растяжек вроде бы возле бункера не было, и мин здесь никто еще не закладывал — слишком дорогое удовольствие.
Кудесник несколько раз стукнул прикладом в металлическую дверь. Тишина, никаких признаков жизни. Дверь оказалась незапертой, и они вошли.
Внутри витал привычный букет ароматов — пахло сгоревшими свечами, прелой травой, пороховой гарью, оставлявшей во рту металлически кислый привкус, и, казалось, навсегда въевшимися в стены перегаром и табачном дымом. Впрочем, Лена отнеслась к этому спокойно, видимо, запахи болот были не лучше.
Часа через полтора в бункер спустился высокий худощавый старик с красноватым от постоянного пьянства лицом. Это был единственный постоянный обитатель бункера, для определения деятельности которого лучше всего подходил термин «скарабей».
И хотя скарабеи не были хозяевами бункеров, в которых жили, и не они решали, кого впускать, а кого нет, их кормили, поили, снабжали всем необходимым. Их жизнь и здоровье строжайшим образом охранялись. Посягнувшего на них ждала незавидная судьба — все, от членов кланов и группировок до вольных бродяг и мародеров, считали делом чести отомстить «святотатцу». Это было понятно: скарабей зачастую был последним, кто провожал НА ТУ сторону, кто закрывал безжизненные глаза и заботился о том, чтобы бренная плоть не досталась на поживу атрийским тварям.
Коротко переговорив со стариком, Егор обменял десяток патронов на легкий ужин для себя и Лены. Стоило измученной пережитым, уставшей девушке вновь почувствовать сытость, как глаза ее начали слипаться, и она, расположившись на грубо сколоченных деревянных нарах, тут же провалилась в сон.
Егор тоже начал устраиваться на ночь, но тут в дверь требовательно постучали. Скарабей, уже было задремавший, нехотя разлепил веки, слез с нар и поковылял отпирать. Сердце у Егора екнуло, он сел на нарах, положив автомат себе на колени.
Внутрь, грубо отстранив старика, ввалились четверо. Егор сразу узнал их, одного взгляда хватило, чтобы понять: ничем хорошим теперь ночевка в бункере не закончится.
Первым вошел Кишар — беглый зек, мародер, известный в средней полосе своей «отмороженностью». За ним следовала свита: Ржавый, Рыба и Зомборез. Ржавый и Рыба, тоже беглые рецидивисты, были редкостными подонками и вполне заслуженно считались беспредельщиками. Зомборез не принадлежал к числу осужденных и не имел столь дурной репутации, однако его присутствие в кишаровской кодле говорило о многом. В общем, компания для совместного ночлега подобралась не самая лучшая, но обратного пути отсюда уже не было.
При виде спящей Лены на лице у Кишара появилась мерзкая похотливая улыбка. Остальные бандиты тотчас обменялись с главарем многозначительными взглядами.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить как будут развиваться события в подобной ситуации. Будь у Егора под рукой исправный АКСУ, он бы чувствовал себя увереннее, но в том-то и дело, что грязи в автомат набилось слишком много, и даже известный своей неприхотливостью «Калашников» мог сейчас подвести.
— Здорово, Кудас, — сказал Кишар, сбрасывая амуницию и присаживаясь за стоящий посреди бункера стол. — Поговорим?
Кишаровские тоже поснимали снаряжение и распределились по бункеру так, чтобы Егор не мог видеть их всех одновременно.
— О чем? — спросил Егор, поднимаясь на ноги.
— Да ну брось ты. Неужели нам не о чем с тобой побазарить? Присядь-ка сюда.
— А о чем мне базарить со стервятником? Кто на какой койке спать будет? Так это мне фиолетово, лишь бы не приставал ночью.
— Умничаешь, значит. Не хочешь с хорошим знакомым за один стол присесть?
— Ты мне никто, уясни себе это раз и навсегда, — твердо сказал Кудесник. — Ни хороший, ни плохой, ты для меня — марод…
— Чего заладил?!! — Кишар громко стукнул по столу банкой кильки. — Мародер, мародер! Есть что предъявить — валяй, нет — не трынди!
На какое-то время в бункере воцарилась тишина. Потом старик снова лег на лавку и захрапел. Одна толстая свеча на столе догорела до основания, вторая лишь наполовину, но в помещении вдруг стало темно, будто кто-то прикрутил фитиль в керосиновой лампе.
— Предъявить? — Губы Звягинцева скривились в жесткой усмешке. — Скольких бродяг ты на тот свет отправил, а? Леньку Сумоиста, Плута, Саксонца, Бина, Витьку Сказочника, Панкихоя, Ямайца — всех ты со своими дружками под нож пустил. Вы стервятники, ссыкуны и гниды. Сами в глубинку не ходите, пасетесь по границе периметра, поджидая очередное мясо с полосы. Может, кто-нибудь и принесет что-то толковое! Не так, скажешь? Не то предъявляю, может?
В ответ Кишар прыснул со смеху:
— Ты уже сколько лет в Атри, малыш? Пять, шесть? Думаю, даже все восемь, а так и не научился разбираться в людях. Ты до сих пор считаешь, наверное, что вольный бродяга — это твой друг и брат, никогда не воткнет тебе нож в спину, а я, как ты выразился, стервятник — убийца и грабитель. Если так, то тебе еще многое предстоит узнать о людях, которые тебя окружают. Так кого ты там называл? Давай разберемся с «предъявленными». Ямайца? Ямаец не был бродягой, он был растаманом, и ты знаешь это не хуже меня. Мы нашли его уже окоченевшим в Чижовом лесу. Как он туда попал, мы и сами понять не могли, он же никогда не покидал белый периметр. Но какой-то придурок увидел, как мы стояли над его телом, и вот, на тебе, мы уже убили Ямайца. Колька Плут проиграл мне в карты две штуки бакинских. Дело было еще в десятом месяце, я его просил вернуть долг, обещал на счетчик кинуть, если не вернет. Он не возвращал, а из полосы тащил нормально всякого хабара. Вот и пришлось его «писануть». Саксонец дал мне «кривую» карту и наводку на «скопление цацек», откуда я еле унес ноги. В собачий квартал меня, сука, загробить хотел. Бин, недомерок пидорский, у которого мозгов хватало только дрочить на параше и притыкаться к разным группировкам, чтоб у них отсасывать, был у меня в группе. То есть он тоже был стервятником, если ты так это называешь. И убить его, поверь, было за что. Кто там еще? Панкихой, этот клоун, ты его тоже сюда приписал? Так вот, да будет тебе известно, мой друг Кудесник, что Панкихой тоже шастал только по периметру и, как ты понимаешь, отнюдь не в поисках цацек. Захотел быть бандитом-одиночкой, придурок, и знаешь, кого первого он решил обчистить? Ржавого, остановившегося поссать у куста. Ха! Тот ему заточку и вогнал в шею. А слухов-то, слухов понеслось… у-у-у. — Он покачал головой, вставил в зубы сигарету, чиркнул перед ней спичкой. — Кто еще? — В облаке сизого дыма лицо Кишара было суровым и неподвижным, как у снятого с постамента бюста вождя. — Ммм, напомни, вылетело с головы. А, Плут. Хороший был парень, ничего сказать не могу, да бабу не поделили с Рыбой, подрались. По глупости как-то вышло, но Рыба проворный парень, он семь лет на «строге» сидел, а там, знаешь, никто с тобой не панькается. Либо спи с открытыми глазами и заточкой в руке, либо спи в гробу. А Плут был домашний парниша, дезертировал с «вованов», потому и слабее оказался.
