Юрий Любушкин -Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД
А глаза собаки слез полны и горя. Знают, какая их ждёт участь. Да что там говорить… Лучше не смотреть в эти глаза вовсе. Не может бросить их Никита. Не может, и все тут! Хоть режьте его. И помочь ничем не может. И как тут поможешь, когда и так все ясно – не жильцы больше на этом свете Байкал и Алтай.
— Лейтенант, ты что? Не задерживать движение! Пристрели их… – гневно зазвучал на ходу голос майора. – Поторопись!
Понимая, что не подымется рука у Никиты и не прозвучит короткая очередь ППШ, облегчая страдание собак, ринулся майор в их сторону, срывая с плеча автомат.
— А ну‑ка, в сторону! – и не мешкая, в упор, не целясь, по одной, по другой. Секундное дело. – Давай поживей, Большаков, бой предстоит нешуточный.
…Вот такая короткая собачья жизнь. Секунды между жизнью и смертью. Всего лишь. И не могилки и не прощального салюта над ней. А заслужили по праву своему солдатскому и то, и другое. Но, видно, не судьба им такие почести на их коротком собачьем роду.
…И замечал Никита во время этих отчаянных собачьих бросков к наступающим немецким танкам, что нет–нет да и подёрнет влажная пелена глаза майора. Крякнет он, негодуя и досадуя, и матюгнётся иной раз залихватски. Такого от него раньше днём с огнём не услышать. А тут… А в коротких перерывах между атаками мрачно смолит одну за одной неизменную «беломорину», не глядя ни на кого, тяжело вздыхая.
Несладко ему, горше остальных – он командир, он за все в ответе. И судьба отряда, и судьба каждого в отдельности в его командирской власти. На смерть других посылать тоже его право. Тяжела ноша сия. Не каждому по плечу. На войне она в десятки раз тяжелей. Потому и неподъёмной для иных бывает. А когда выбор стоит между жизнью и смертью – оплошать никак нельзя. Тут уж секунды решают, потому и на раздумья мгновения отпущены. Но про то ни в одном Боевом уставе не написано. Сам все решай, на то твоя командирская власть. И ты, как никто, за Родину в ответе.
Глава 14 - Кровавая страда
В последний месяц боев они мотались, как заведённые, с одного участка фронта на другой, закрывая собой все бреши и прорехи на танкоопасных направлениях. А таковых с каждым днём становилось все больше и больше. Линия фронта неумолимо смещалась к столице. Все ближе и ближе… Беда!
А противотанковой артиллерии катастрофически не хватало. И они были стопроцентным шансом и мобильным резервом там, где, казалось, уже никто и ничто не сможет остановить стальные вражеские щупальца, хищно сминающие на своём пути к заветной цели хлипкую линию обороны. Рвутся, гады, к Москве, как оглашённые! Эх, сорокапяток бы сейчас сюда, да только где их взять?! Нет и не предвидится в ближайшее время. А пэтээры [12], чего греха таить, прозванные тут же пехотой «Прощай, Родина!», должного эффекта не имели, по сравнению с тем оружием, какое было в их спецотрядах.
Это оружие всегда «било» без промаха. И сам черт ему не страшен, не то что какой‑то там фрицевский танк. Эка невидаль…
Сколько сейчас было таких отрядов по всему фронту, он, конечно же, не знал. Не виделись они практически ни с кем. Не до того в такой адской круговерти, даже если б и захотели. По остальным отрядам – всего лишь скудные отрывочные сведения в штабных блиндажах. И все… И сведения такие, лучше бы о них не знать, одна кровавая мешанина. Этот отряд попал под бомбёжку, полностью погиб. Этот напоролся на засаду фрицевских диверсантов поздней ночью и понёс огромные потери. Этот ещё хуже. А получилось с ними так… В общем, безрадостные вести. Худо‑то как все, хуже не бывает. Выходит – не одни они горе мыкают. Война проклятая, мать её за ногу! Будь она трижды неладна, бесовское отродье!
…Вчера при подходе к передовой «мессеры» разнесли в щепки одну из их полуторок. Люди погибли, а вот несколько собак чудом уцелело. И по прибытии они тут же пошли в дело.
Фрицы весь день неистово штурмовали этот державшийся из последних уж сил участок стрелкового полка. Ещё немного, и все – хана. Но они вовремя прибыли. И ситуация спасена. Надолго ли?
И собак, и людей в их отряде практически не остаётся. Обещали подмогу. Да только где она, эта обещанная подмога? Жди её, как манны небесной, вовек не дождёшься. Хреновая ситуация! Паскудная.
В штабе армии перед их убытием командарм хмуро и веско бросал, как камни, слова:
— Держитесь, сколько можете, майор. Знаю, трудно, но надо. Артиллерия уже на подходе. Сами понимаете, передвигается только ночью. Как только прибудет, вас отведут с переднего края. Все, вперёд! По машинам!
Дважды Ковалёву повторять было не нужно. И когда майор подымался по скрипучим ступенькам блиндажа к выходу, генерал окликнул его:
— Погоди, майор!..
— Лучше тебе знать, чем слухи разные дойдут, – генерал протянул ему черно–зеленую пачку «Герцеговины Флор». – Закуривай.
И когда оба сделали по первой затяжке, скупо сказал:
— Капитан Скворцов погиб. В одной из моих дивизий. Их оставалось всего ничего. Бои тяжёлые. В общем, прямое попадание снаряда в землянку. И собаки, и люди. Всех… Никого в живых… Вечером они должны были убыть с передовой. Артиллерию уже туда подтянули. Но, видать, не судьба. Нда–аа…
Колька Скворцов погиб? Да не может такого быть! Эх, Птаха, Птаха… Как же так? «Вечером они должны были убыть с передовой» и – на тебе. Крепко они сдружились за те несколько месяцев в учебном центре, «на базе», как говорили все они, бывшие пограничники. Когда это было? Совсем недавно, а кажется, целая вечность пролегла. И вот теперь и Птахи нет в живых. Колька, Колька! … Кто бы мог подумать? Эх–хе–хе–её…
Моложе был его капитан Скворцов, но дело своё обожал больше жизни. Пограничник, каких поискать надо. Прирождённый. На том, наверное, и сошлись сразу. Потому и дружба их была – не разлей вода. Ни в чем он не уступал Ковалёву: ни в мастерстве, ни в смекалке, ни в других армейских премудростях. Ни в чем. И тоже, как и его старший товарищ, начинал службу на маньчжурской границе. И кинологом был от Бога. Только теперь и навсегда – «был». Птаха, Птаха…
— Разрешите идти, товарищ генерал–лейтенанат? – Майор глыбой возвышался над дощатым столом у стены блиндажа.
— Иди, майор. И помни: до прихода артиллерии и моего письменного приказа – ни шагу назад. Держитесь!
…Сколько раз им уже говорили «держитесь!». И они держались. Держались и делали своё дело. Артиллерии по–прежнему было мизер, на все стрелковые части не хватало. Её попросту не было вовсе, как в этом, изрядно поредевшем за пару дней боев полку, истерзанном бесконечными атаками фрицев и непрерывной бомбёжкой. И им, спецотряду, сегодня порядком досталось, если не сказать больше. Личного состава раз–два и обчёлся. А собак – и того меньше. Как тут продержаться! Как?! Ну скажите на милость, как?!
…Вечерело. Хмурый октябрьский день угасал. Но фрицы и не думали успокаиваться. Сейчас очухаются и попрут по новой.
Так и есть, зашевелились, сволочи.
— Вот что, лейтенант. Я понимаю – тяжко тебе, но ситуация безвыходная. Сам понимаешь… Леда тоже пойдёт в «дело». Снаряжай её. – И будто ожидая от Никиты какие‑то возражения, майор резко развернулся и, пригнув плечи, шагнул по траншее к землянке комполка.
А на окраине деревни, вдруг разом заполыхавшей в ранних октябрьских сумерках, заурчали утробно фрицевские танки. Верный признак того, что сейчас они, сука, вновь полезут в атаку. Ну, гады! …
Никита понимал, что рано или поздно это случится. Чему быть, того не миновать. И майор здесь не виноват. Он и так, как мог, оттягивал момент и очередь Леды. …Её черёд оказался не бесконечным. Надо и ей идти на танки. Никуда не денешься – надо. Будь проклято это «надо!..»
Он держал на поводках Леду и Бурьяна, и слезы душили его. Он глотал и глотал разинутым ртом воздух, как контуженный, и кадык на худенькой, ещё мальчишеской шее ходил ходуном вверх–вниз, вверх–вниз.
Собаки притихли у его ног, будто понимая состояние своего обожаемого хозяина и всю ответственность предстоящей работы.
Размазывая ладонью слезы по грязным щекам, всхлипывая и шмыгая носом, Никита повторял одно и то же: «Эх, Бурьян, Бурьян, что же ты наделал…»
Сверхсекретно
Государственной важности,
экземпляр единственный.
Из внеочередного донесения №____
Адмиралу Канарису.
…Нами совместно с Вермахтом проведён ряд операций по поиску и уничтожению русских диверсионных отрядов с собаками–минёрами, осуществляющих нападение на нашу бронетехнику из засад, в том числе и в нашем тылу.
Днём «___» октября с. г. при получении сведений от воздушной разведки об обнаружении такого диверсионного отряда противника во время нападения на нашу бронетанковую колонну, действовавшего в нашем прифронтовом тылу (подчёркнуто адмиралом Канарисом), силами трёх спецподразделений Абвера и Вермахта (усиленного батальона на «Ганамаках») было организовано преследование русских диверсантов.
