Юрий Любушкин -Тайное оружие Берии. «Собачий спецназ» НКВД
; Кроме того, мною срочно отдано распоряжение, чтобы при любой возможности вывозить тела и вещи русских спецотрядовцев, убитых в бою, к месту постоянной дислокации диверсионных отрядов и только после этого подвергать их тщательному осмотру.
Убедительно прошу Вас выделить необходимое по штату количество переводчиков для диверсионных отрядов (желательно из числа прибалтийских–остейских немцев) в связи с гибелью нескольких человек (переводчиков) за последний период времени, о чем изложено выше.
«____» октября 1941 г.
Начальник Восточного
управления Абвера,
генерал–лейтенант
«__________»
Smolensk,
Восточный фронт.
Резолюция адмирала Канариса на данном докладе (внеочередном донесении)
Анализ последних событий показывает, что пленение их практически невозможно. Поэтому при обнаружении их открывать огонь только на поражение и полное уничтожение, самим избегая неоправданных потерь. В самое ближайшее время в Ваше распоряжение будет выделено необходимое количество переводчиков.
Руководство Абвера вышло с ходатайством к рейхсмаршалу Герингу о создании совместно с командованием Люфтваффе группы армий «Центр» специальных авиаподразделений по разведке, обнаружению и полному истреблению русских спецгрупп (отрядов) с собаками–минёрами. По необходимости Вы будете вправе активно задействовать такие силы Люфтваффе при проведении Вами совместных операций. И впредь использовать все приданные Вам подразделения, в том числе и Люфтваффе, по максимуму.
Раненых пленных русских не подвергать на месте захвата различным степеням устрашения, а передавать в ближайшие санитарно–госпитальные подразделения Вермахта.
Мною уже отданы на сей счёт распоряжения через объединённый штаб фельдмаршала фон Бока медицинской службе группе армий «Центр» всячески оказывать содействие по н ашей первой просьбе в лечении и спасении жизни доставленных Абвером раненых пленных русских, доводя их до полного выздоровления.
Адмирал фон Канарис
«____» октября 1941 г.
Берлин, штаб–квартира Абвера.
Глава 15 - Тайное становится явным
Наделал, конечно же… Не мог не наделать.
Помотала их фронтовая судьба за последние горькие безотрадные полтора месяца. Будь она неладна! И горя, и лиха – всего нахлебались. На всю оставшуюся жизнь. Люди извелись, с ног падают от смертельной усталости, а на собак и вовсе смотреть жалко. Каково им на войне? Не приведи господи… Но лучшие куски им из своего незамысловатого пайка отдавали проводники. Знали, какая им предстоит работа. Знали, что…
Да что говорить – оттуда не возвращаются. И этим все сказано. А слова… Слова – пустое.
…Вот и случилось у Леды и Бурьяна то, что и должно было случиться от недогляда и скученности людей и собак. Да и порой в укрытии, лесочке каком, при выдвижении на позицию собаки частенько были без присмотра. Не уследишь за всеми – хоть ты тресни! И как тут уследишь в изнурительной толчее, где смерть каждую секунду настойчиво дышит тебе в затылок. Где и бытовые условия – точнее полное отсутствие таковых – по принципу: не до жиру, быть бы живу. Это на «базе» все было по максимуму: ухоженные домишки для офицерского состава, обжитая, по–домашнему, казарма для рядовых и сержантов. А четвероногим питомцам и вовсе хоромы, не то что у них на заставе под Брестом. Чистенькие, ухоженные вольеры каждому псу. Загляденье!
…Первым заметил неладное Никита. Но решил до поры до времени ничего не говорить о своём открытии командиру отряда. Но шило, как известно, в мешке не утаишь. А тут такое…
— Леда у тебя щённая? Не уследил? Бурьян постарался? – от вездесущего майора Ковалёва, их Сан Саныча, ничего не скроется. – Не ко времени все это. Не ко времени.
Так тайное стало явным.
— Ну не казни ты себя так. – Майор решил приободрить захандрившего Никиту. – Что случилось, то случилось. Вспять не вернёшь.
И вдруг неожиданно улыбнулся, красивая была у него улыбка.
— Может, ещё все образуется, а–аа? Как сам‑то думаешь? И отправим Леду на базу. Щенки породные будут, классные. Вон Бурьян какой – и стать в нем и рабочие качества отменные. Любо–дорого посмотреть. Редкий, племенной пёс…
По глазам Никита видел, что хотел майор сказать – «жаль такого терять». Но промолчал, зная, что сейчас творится на душе у лейтенанта.
Но «все ещё образуется» так и не суждено было стать дополнением, как следствие, «к лучшему». За несколько часов обстановка на их участке фронта, как и на всем фронте, катастрофически изменилась. Немцы начали массированное наступление. Оборона трещала по швам. Да и швы те – жиденькие стрелковые части, обескровленные в предыдущих изматывающих боях. И всем казалось, что катастрофа неминуема… Немец прёт и прёт, как оглашённый. И танки у гада на острие атак.
До Леды ли теперь? А уж тем паче до будущих щенков… Здесь каждый пёс–подрывник на вес золота. Какие уж тут нежности, скажите на милость? А противотанковых средств по–прежнему с гулькин нос. Вовсе нет. Вот такая она страшная арифметика войны. Или – или… Все, предел! Отступать дальше некуда. А раз так, ПТРы пехоты не в счёт, вся надежда командармов только на них, спец. подразделения НКВД СССР. Выручайте, псы пограничные, из беды столицу–матушку. Час ваш пробил!
То, что он пробил, хорошо все понимали в отряде и мотались от одного участка фронта на другой, как заведённые. Где было тонко и где рвалось, как назло, чаще всего. Хоть и падали с ног от смертельной усталости. Но…
— Не ныть, не хныкать, не поддаваться обстоятельствам. Делать своё дело, чему вас учили, товарищи лейтенанты. Вбейте это себе в голову до самого окончания войны. – И эти слова майора в прифронтовом лесочке перед выходом на позицию и приказ, и наставление, и напутствие. И не только для них. Для него самого тоже.
И не хныкали, и не ныли, и не поддавались обстоятельствам. Но силы отряда таяли не по дням, а по часам. Велики были потери. Слишком велики. И не только в их отряде…
Цена их потерь мало кому ведома, на то они и секретные спецподразделения грозного ведомства. Их учёт по «л/с» не в армейских штабах вовсе. Прибыли, сделали своё дело и дальше. Если есть ещё кому делать. Но ни один вражеский танк не прошёл, где были они. Люди и собаки делали своё дело. А для этих немногословных людей все же собаки были на первом месте. И не потому, что каждый выход на цель – это смерть, и не потому, что… и не от того, что… а исключительно по велению души. Только так, а не иначе. А иначе им было прос то не победить в этой смертельной мясорубке, когда на карту было поставлено все: Родина или смерть.
Любовь… Душа…
Лихая година, кровавая страда – до любви ли тут? А–аа? Да и цена ей, где смерть лютая постоянно с тобой в жмурки играет и, не церемонясь, обжигает лицо своей гиблой ледяной близостью, совсем ничтожная. Грошовая. А уж тем паче не до собачьей любви. Это уже точно. До них ли, до собак, когда – куда ни кинь взор – человек хлебает лихо горькое через край, взахлёб? Не время разбираться в их собачьих чувствах, не время.
Но как знать, как знать… Ведь у жизни, как ни крути, свой расклад имеется. Непридуманный. И для любви в нем всегда есть место. Особое. Даже на такой страшной войне, как эта. И даже для бывших пограничных псов, ныне по воле человека ставших смертниками. Эх, собаки, собаки – цены вам нет…
А что касается виновника «торжества», то Бурьян просто герой. Потому и рассказ об этом особый .
…Покрошили они тогда «бранденбуржцев» в капусту. Было дело… Никому уйти не удалось. Всех положили на той лесной поляне, где они устроили засаду на их отряд. Ещё бы немного и…
Но исход скоротечной схватки «кто кого» оказался не в пользу спецподразделения Абвера. Наша взяла! Ну а по большому счёту все это благодаря Бурьяну. Честь ему и хвала. Он и потом выручил их, когда они чуть было не нарвались на немецкую разведгруппу.
…В общем, досталось «бранденбуржцам» на все сто. А дело было так… Выходили они, как всегда, лесом, возвращаясь после удачного рейда по фрицевским тылам, когда, успешно подкараулив на просёлочной дороге танковую колонну, всю её и уничтожили. А часть танкистов, в спешке покидавших свои горящие машины, расстреляли в упор. Сан Саныч, как окрестили в отряде Ковалёва, строго–настрого приказал Бурьяна в дело не пускать: «Успеется. Не минируй его». Леда в этот раз на дело в рейд с ними не пошла. По известной п ричине. Осталась за линией фронта при водителях, охранять их бесценные полуторки.
Зная, что Бурьян чужого определяет за версту, а то и за три («Ну чисто волк – ты только посмотри на него!» – цокали языками от восхищения в отряде), Никита по приказу Ковалёва шёл с ними впереди в группе из трёх человек. Что‑то наподобие разведдозора. По подсчётам оставалось до своих позиций недалече. Какой‑то час–два скорой ходьбы. И тут… Замер Бурьян. Встал как вкопанный. Скалит пасть. Клыки показывает. Все ясно Никите: впереди затаился чужак, их караулит.
