Александр Афанасьев - Россия 2020. Голгофа
Наверное… если бы прошло время… лет двадцать-тридцать – ваххабизм адаптировался бы к татарским условиям. Превратился бы примерно в то же самое, во что ваххабизм превратился в богатейшей Саудовской Аравии. Религия для внутреннего пользования, с мракобесием, со скотским отношением к женщинам – но в то же время более-менее пристойная. Ведь в Саудовской Аравии никто не идет в пустыню воевать, мало кто вовсе идет на джихад. Если не считать джихад-туризм: это когда богача с сильной охраной перевозят куда-нибудь в Афганистан или Йемен, подвозят на безопасное расстояние к посту миротворцев или правительственных войск, он делает несколько выстрелов из автомата «в белый свет как в копеечку» и возвращается домой к своему ловчему соколу и гоночному верблюду. Уверенный в том, что он делал джихад – и значит, его ждет рай, даже несмотря на то, что он каждый день из-под полы пил харам, насиловал маленьких мальчиков и давал деньги в рост. Сказано ведь, что джихад смывает все грехи. И вот за фасадом такого внутреннего ваххабизма скрывается жесточайшая эксплуатация в Саудовской Аравии миллионов и миллионов гастарбайтеров из Пакистана, Йемена, Сомали, Палестины точно таких же мусульман, как и сами саудиты, но которые живут в Саудовской Аравии на положении рабов. Вот такой вот «ваххабизм» очень устроил бы верхушку татарского общества, татарский истеблишмент. Вот ради такого джихада они и молельни покупали, и в сомнительные фонды отстегивали, и на джихад ездили.
Но в это самое время в республике рос другой джихад. Джихад окраин. Джихад тех брошенных, всеми забытых, озлобленных пацанов, которых лишили их места в жизни. Они готовы были бороться за это место сами, и инструментом борьбы был джихад…
Переезжая в Татарстан, «лесные люди», джамаатовцы из Дагестана словно оказывались на другой планете, в другом времени. Уж точно в другом государстве. Для того чтобы чувствовать это, надо побывать в Дагестане не раз. Дагестан – это не Россия. Уже не Россия. Там живут намного беднее, чем в России: зарплата в шесть-семь тысяч рублей считается нормальной, и даже такую попробуй найди. На улицах Махачкалы, вопреки тому, что пишет Юлия Латынина, не так-то много иномарок, дорогих джипов и «шестисотых» «Мерседесов». Гораздо больше там «Лад»-«шестерок», ижевских «каблучков». Встречаются микроавтобусы «РАФ», которые прекратили производиться с распадом СССР, значит, им как двадцать с лишним лет, и там они вовсю работают, перевозят людей! Самое распространенное средство для перевозки мелких партий грузов и людей знаете какое? Мотороллер «Муравей», который тоже лет пятнадцать уже не производится, а в Дагестане их полно, латаных-перелатаных, с кузовами, переделанными под двух-трех пассажиров, как в Индии или Пакистане, но не как в России. Дагестан словно застрял в девяностых, из которых Россия давно вышла. Там почти ничего не строят, несмотря на то, что жилья катастрофически не хватает. Вместо бутиков там одеваются на вещевых рынках, женщины точно так же ездят в Турцию и Китай за дешевым тряпьем. Там почти нет супермаркетов, вообще почти нет сетевых магазинов – одному хозяину принадлежат максимум две-три лавки, и он знает всех покупателей в лицо. Там до сих пор процветает давно изжитый в России рэкет – просто слишком много сильных молодых людей, которым нечем заняться и негде заработать. Наконец, там еще во что-то верят, в то время как в России давно не верят уже ни во что…
Первым делом начинали заниматься рэкетом. Криминальные традиции в Татарстане богатые, но джамаатовские дали им новое наполнение. Теперь рэкет назывался или джизья, или закят. Означает это вот что: в один прекрасный день успешный бизнесмен получает диск или флешку. На ней правоверный в маске на фоне флага сидит и говорит: ты такой-то, жена у тебя там-то работает, сын в такую-то школу ходит, дочь в такой-то садик. Мы знаем, что ты дела делаешь… – дальше в зависимости от того, кому послали флешку. Если неверному, ты должен платить джизью, налог на немусульман, потому что живешь и работаешь на мусульманской земле. Если правоверный, значит, ты должен платить закят, или ты, получается, нарушаешь Коран и Аллах тебя накажет. Дальше к тебе начинают приходить молодые люди, у которых была борода, но не было усов, и они этот налог собирали. Все просто, только это называлось не рэкетом, а богоугодным делом.
На самом деле ситуация эта не была новой. В Дагестане лишь один из десяти подпольщиков живет на нелегальном положении, остальные живут в городах и под видом джихада занимаются банальным рэкетом. Отстегивают настоящим джихадистам, чтобы те не имели претензий и поддерживали страх в обществе актами устрашения. В Пакистане ситуация точно такая же, дошло до того, что в две тысячи двенадцатом начальник полиции Карачи отдал приказ расстреливать религиозных рэкетиров на месте. В Татарстане изначально никакого джихада, кроме такого вот рэкета и еще убийства священнослужителей, не было вообще, не хотели рисковать, связываться с государством. Но тонкость в том, что если ты причисляешь себя к подполью, если говоришь, что ты подпольщик, боевик, дать заднюю ты уже не можешь, хода назад нет. Сначала вымогаешь деньги. Потом тебя попросят укрыть разыскиваемого, подержать на квартире взрывчатку или автомат. А потом принять участие в теракте: и вот ты из мелкого бандита превращаешься во врага государства, хода назад из леса уже нет.
Некоторые бизнесмены из тех, кому пришла флешка, заявляли в полицию, и религиозные рэкетиры оказывались на скамье подсудимых, а потом и в тюрьме. Каждый салафит – пристойное название ваххабитов – готовый религиозный наставник. Одного салафита на тюрьму хватает, чтобы ислам приняло полтюрьмы. Вышел такой вот… голубь – герой асфальта, можно сказать. За веру отсидел! Не за бабло – за веру!
В две тысячи двенадцатом убили заместителя муфтия Валиуллу Якупова, только тогда кто-то что-то начал понимать. Резко усилили контрразведывательную и профилактическую работу по линии «терроризм». Беда была в двух вещах. Первая – было поздно, салафизм уже пустил корни в республике, в Казани были уже мусульманские стоматологии, парикмахерские, аптеки, где тебе могли подобрать лекарство от сглаза. Вторая – салафизм имел глубокие социальные корни, и корни эти были в укоренившейся несправедливости, в выброшенности из жизни целых социальных слоев, в том, что одна часть общества давно махнула рукой на другую. Другая же решила, что если в новом мире не предусмотрено место для них, значит, надо просто сломать весь новый мир и построить другой. Простой и понятный для них.
В две тысячи тринадцатом году произошел первый серьезный теракт. Подрыв шахида в супермаркете. Так и не удалось установить, был ли это сознательный акт смертника или просто бомба, сделанная не совсем опытным минером – взорвалась раньше, чем было запланировано, на входе. В пользу второй версии говорило то, что бомба взорвалась не в толпе, не при скоплении народа – всего двое погибших, не считая самого смертника, и шестнадцать раненых. А вот через несколько дней могло произойти кое-что более серьезное: смертника удалось остановить на станции метро, вернувшийся из Дагестана боец внутренних войск заподозрил неладное.
Сразу после этих событий власть приняла обычное в такой ситуации решение – закручивать гайки. Чесать мелким гребнем. При облавах использовались части внутренних войск. Это привело к тому, что те, кто собирал закят и джизью, были поставлены перед необходимостью определиться. Их конкретно считали бандитами и террористами, готовы были поступать как с бандитами и террористами. Так в республике появилось подполье, в том числе и лесное. Поскольку сам Татарстан в большей его части безлесен – лагеря боевиков появлялись на границе с Башкортостаном, в Удмуртии, даже в Пермском крае. Там лесов было вполне достаточно. Неизведанных, непуганых лесов…
В две тысячи четырнадцатом году в Казани произошли три теракта, еще несколько удалось предотвратить. В две тысячи пятнадцатом – уже одиннадцать…
Марат Каримович Тайзиев, бывший полковник полиции, помощник министра внутренних дел Республики Татарстан по спецоперациям, борьбе с терроризмом, а ныне амир вилайета Идель-Урал, выгрузился из «Ленд Крузера», раздраженно поправил болтающийся на груди автомат, подтянул ремень. К гостинице было не пройти – настоящий шабаш. Молодые, бородатые, вооруженные, хвастающиеся друг перед другом своей удалью и своим оружием, гортанно произносящие славицы Аллаху. В кои-то веки ставшие сами собой. Невысокие и злые пацаны окраин, промышленных пригородов. Этот город был чужим, он был не для них, он строился не для них, он развивался не для них. Теперь он принадлежал им, целиком и полностью. Прав был тот, у кого был «стечкин», автомат, граната. Москва – умная, Казань – сильная. И эти пацаны, с грехом пополам окончившие девять лет изуродованной реформой школы, сейчас на подступах к гостинице хвастались перед другом оружием и говорили о том, что надо идти и брать на абордаж Москву…
