Георгий Пушнин - Заговор «Королей»
Не мигая и глядя в глаза собеседнику, он набрал на мобильном телефоне номер. Поступивший сигнал активизировал электронное устройство-усилитель, вмонтированное в лицевой нерв во время пластической операции. Далее сигнал был передан в мозг.
Смешной человечек вдруг побледнел, асимметрично дернул плечами, шмыгнул носом, закатил глаза и медленно откинулся на спинку венского стула. Его помертвевшие глаза уставились в одну точку где-то за плечами Периньи.
— Бай-бай, уродец, — воскликнул агент. — До сих пор удивляюсь, как ты купился.
Он покинул уличное кафе только после того как допил свой шоколад. Врач «скорой помощи», вызванной барменом полчаса спустя, констатировал смерть от инсульта. Вскрытие подтвердило диагноз.
* * *Периньи вернулся в свой отель системы «Маджик» в прекрасном расположении духа. Уже сегодня он покинет эту дикую страну с ее москитами, переворотами и наркотиками. Завтра он будет в Париже, возьмет заслуженный отпуск и отправится в Сен-Тропе: всегда предпочитал отдыхать на родине. Он не скоро захочет экзотики — никаких жарких стран, карнавалов, пахитос и этих псевдомачо, жадных до денег. А пока можно себя и побаловать. Он не позволял себе спиртного всю неделю. Агент сделал заказ в номер — двойной виски со льдом и минеральная вода.
Прошло не меньше четверти часа, прежде чем в дверь номера осторожно постучали. «Что еще можно ожидать от этой страны, — подумал Периньи. — Ползают, как прибитые мухи».
— Ваш заказ, сеньор. — Официант был подтянут и вежлив. Его зачесанные назад темные волосы и щегольская «эспаньолка» смотрелись импозантно.
Из номера 311, сектор «С» отеля «Маджик» официант вышел через десять минут, огляделся (коридор был пуст), сделал странный жест — медленно склонил голову сначала влево, потом вправо — и, помахивая подносом, быстро свернул в сторону служебного выхода.
Врач, прибывший вместе с полицией, установил смерть постояльца номера 311 от сердечного приступа.
* * *Трое суток спустя в маленькой квартирке в одном из окраинных кварталов Парижа два господина вели весьма напряжённый разговор. Один из них — постарше, — бывший служащий Интерпола, а ныне глава агентства «Карта мира» (туристические и информационные услуги), был бледен и безуспешно пытался обороняться от холодных обвинений собеседника — более молодого, напористого, даже наглого, русского, который говорил:
— Мне нужен убедительный результат. И совершенно не устраивают убедительные причины отсутствия результата. Вы хотите сказать, что заказ не выполнен, ваш агент умер или, того лучше, убит, а единственный экземпляр диска исчез в неизвестном направлении. Хотите знать мою интерпретацию? Воспользовавшись полученной от меня информацией, вы завладели диском и нашли другого покупателя.
Глава агентства дрогнул. Последствия подобных интерпретаций со стороны клиентов могли быть самыми неприятными. А с этим молодым нахалом и вовсе шутки плохи. Если бы не серьезные рекомендации, он вряд ли бы с ним вообще связался. Как сердце чувствовало, что здесь все гладко не пройдёт.
— Что вы?! Мы профессионалы. Мы прекрасно знаем, что затевать такие игры с клиентами губительно для нашей репутации.
— Это просто губительно, — констатировал русский. — И нет у вас никакой репутации. Вы сборище списанных в тираж шпионов и проштрафившихся полицейских под прикрытием бюро туристических поездок. Давайте договоримся так. Я оставляю вам уже выплаченный аванс, а вы навсегда забываете, зачем я к вам приходил. Учтите, если мне что-то не нравится, я имею привычку очень сердиться. Подавитесь авансом. Но если диск где-нибудь всплывет…
— Я ничего не могу гарантировать! — вскричал глава «Карты мира». — Диск пропал, испарился. Его мог взять кто угодно. Может быть, он до сих пор в каком-нибудь тайнике, известном только моему погибшему агенту. О чёрт, это был мой лучший агент! Я говорю правду.
— Я вам верю. Но поверит ли вам моё руководство? Как мне все объяснить?
— В следующий раз я сделаю для вашего руководства что угодно и без оплаты. Пусть это будет компенсацией за досадное недоразумение.
— Вы назвали это недоразумением? — Русский глянул на главу агентства так, что тому вновь стало не по себе.
Молодой человек спустился по тёмной безлюдной лестнице. Дом планировали на снос, и больше половины квартир здесь пустовало. Перед тем как выйти из подъезда, он пригладил волосы, разрабатывая шею, склонил голову вправо-влево и надел тонированные очки. В квартале отсюда его ждал темно-синий «пежо». Молодой человек сел на заднее сиденье, достал из внутреннего кармана пальто диск, положил его на ладонь, словно полюбовался.
— «Его мог взять кто угодно», — передразнил он хозяина агентства. — Но я ведь должен быть уверен, что он единственный. Кому кистень, а кому четки, — улыбнулся он и, достав из бокового кармана сигару, начал с удовольствием ее разминать.
ЭЛЬ-ТАРА, ЮЖНАЯ АМЕРИКА, 2008 ГОД
Пушкин приметил эту красотку издалека, как только ступил на стоянку, — яхта «Santa Cruz 52» девяносто седьмого года: формально — прошлый век, но до чего хороша. Малюткой она не была, однако определенным изяществом отличалась. Смирно покачиваясь с подобранными парусами в тихих прибрежных водах, в океане она обещала превратиться в легкую и быструю птицу. Остальные яхты на ее фоне смотрелись какими-то урезанными лодчонками, тоже, впрочем, симпатичными.
Как владелец небольшого питерского швертбота Пушкин был не склонен посмеиваться над тем, что в длину короче тридцати футов. Однако швертбот большую часть года проводил на приколе в Клязьминском водохранилище, пока ветреный хозяин то там, то здесь, по всему миру, отдавал предпочтение более габаритным и дорогостоящим плавсредствам.
В это утро в порту Эль-Парадизо было спокойно, как в обеденный перерыв в банке. Конец сезона бойкого спроса на прогулочные яхты не обещал. A «Santa Cruz» и вовсе обходили стороной — видимо, владелец запрашивал неумеренную арендную плату. Сам он — дородный, по всему судя, крепких нервов мужчина лет пятидесяти — дремал за складным столиком, выставленным прямо перед яхтой. И это Пушкину тоже понравилось. Другие владельцы зазывали, навязывались, униженно хватали редких туристов за руки и тащили к своим яхтам, по дороге то сбивая, то повышая цену. Хозяин «Santa Cruz», сдвинув на глаза капитанскую фуражку, плевал на весь мир — словно дожидался одного-единственного клиента.
И он его дождался. Пушкин, приобняв Марину, подошел к нему.
— Петр, он оставит нас без штанов, — попыталась остановить его Марина. — Эта штучка стоит не меньше шести — семи сотен долларов в день, помяни моё слово.
— Не время экономить. У меня романтическое настроение, — отбился Пушкин, вспомнив Остапа Бендера.
В результате они арендовали яхту на два дня — именно столько позволяла пауза в переговорах. Пушкин различил на борту яхты название «Казанова». Это соответствовало и настроению, и целям. Кяхте прилагалась команда из трех человек: сам капитан — как оказалось, итальянец, — матрос и стюард, знойные юные латиносы, похожие друг на друга, как близнецы-братья. Отбыли незадолго до полудня. И, пока покидали акваторию порта и ставили паруса, Душкин с Мариной оказались в каюте.
То, чем они там занялись, можно было поделывать и в номере гостиницы, и в деловом кабинете, и в авто, и просто на природе. Работать на переговорах приходилось по 10–12 часов — и все бок о бок. Возвращаться в отель хотелось не всегда. К тому же неизменно оставалась опасность, что номер напичкан «жучками». Сотрудники посольства чистили номера от подслушивающих устройств едва ли не раз в сутки. Но появлялись все новые и новые. В XXI веке обновление на рынке шпионской техники происходило чуть ли не каждые полгода, так что защититься от какой-нибудь новой модели стало практически невозможно. Так что Пушкин давно взял за правило ничего важного в отеле не предпринимать и ни о чём значительном не говорить. То, что происходило между ним и Мариной, было и важным, и значительным. А яхта совсем другое дело — она безусловно и беззаботно отрезала их от внешнего мира, от всего, что мешало им столько лет.
Через пару часов в дверь деликатно постучал стюард, чтобы напомнить об обеде. Трапезничали на корме вместе с капитаном. Вид, открывавшийся с борта, соперничал с полотнами Айвазовского: легкие, в стиле барокко волны будто играли друг с другом и с чайками, наслаждаясь чистотой лазурного неба. Потом бросили якорь и купались. Затем просто выпивали, ловили рыбу и загорали — то есть предавались обычным для всех выходящих на яхтах туристов занятиям. Но Пушкину они казались исполненными тайного смысла, словно что-то очень важное должно произойти вот-вот, с минуты на минуту этой безгрешной лени.
Марина после двух-трех коктейлей превратилась в поклонницу солнечных ванн топлесс. Хотя красный шнурок, которым она до того прикрывалась, и трудно было причислить к одежде, он все же создавал иллюзию ненаготы. Темпераментный капитан, и раньше украдкой разглядывавший изгибы Марининой фигуры, узрев её безупречную грудь, от избытка нахлынувших чувств затянул итальянские арии. Когда Марина начала подбадривать его аплодисментами, капитан и вовсе перестал отводить от нее взгляд, а на Пушкина накатил такой прилив ревности, что он отвернулся от Марины и начал вглядываться в размытую линию горизонта. Просто поразительно, как прежние чувства и эмоции могут мгновенно всплывать из глубин сознания, стоит их чуть расшевелить. Вот так, под итальянскую классику, и прошел последний день их блаженства.
