Роман Куликов - Чистое небо
Глеб Ремизов, по произвищу Рамзес, застрял на Песках случайно. Вообще-то, кроме Кривоноса да пары его ребят, постоянно здесь не жили, но Глебу не повезло. Когда он почти месяц назад протиснулся в едва приоткрытые ворота, ни сил, ни патронов у него уже не было. А был только непогашенный, на двоих с Вороном долг перед Севкой.
— Пить… — прохрипел Рамзес.
Он стоял на четвереньках, чувствуя коленями асфальтовое крошево, сосал с урчанием из литровой фляги и ждал момента, чтобы упасть — и спать, спать, спать.
— Тащи его! — приказал Кривонос, когда Глеб с мучительным стоном оторвался от фляги. Глеба потащили, и он заснул прямо на плечах Севкиных бодигардов; шел, перебирая во сне ногами. Даже отвечал, почти не просыпаясь.
— Два дня без воды… радиация… — бормотал. — Эх, Ворон, твою мать… а воды совсем нет, дрянь дела…
Потом Глеб долго болел, несколько дней лежал без сознания и бредил. Севка качал бритой круглой башкой, отпуская в долг лекарства.
— Ворон прикрывать остался, — объяснил Глеб, когда очнулся в первый раз. — Вернется, ему не впервой.
Но Ворон не возвращался.
— Что интересное взяли? — наконец спросил небрежно Севка, намекая, что неплохо бы и расплатиться. Глеб, скрипнув зубами, отдал ему то немногое, что не украли, пока он лежал без памяти.
— Отдохни еще недельку, — смилостивился Севка. — За постой можешь не платить.
Глеб не обольщался. Его долг — за еду, лекарство и выпивку — рос с третьей космической, а Севка превращался в опасного кредитора, хитрого и неуступчивого.
В кабалу попадают именно так, отчетливо понял Глеб.
Самым веселым местом на Песках считался бар «Рассольник». Там пили, иногда дрались — когда по злобе, когда от избытка сил, и вели серьезные разговоры за жизнь, про баб и о хабаре. Глеб не чурался компании, но и коротко ни с кем не сошелся — лица, знакомые и незнакомые, мелькали, как в калейдоскопе. Посему Глеб обычно ужинал в одиночестве и, когда в один из дней над ухом раздалось звонкое:
— Вот интересно, почему «Рассольник»? — несолидно вздрогнул.
— Можно? — на его стол опустился поднос с одинокой плошкой.
Глеб пожал плечами:
— Традиция. Садись, коли пришел.
Парень сел напротив. Глеб скривил губы: совсем мальчишка.
Мальчишка сунул в плошку палочки. Вроде барабанных, только поменьше и острые. Пошуровал и вытянул нечто, похожее на червяка.
— Странная традиция! — мальчишка сглотнул червяка и заулыбался.
Хорошо заулыбался, дружелюбно, Глеб даже растерялся. Привык, что за улыбкой кроется вызов, что открытые зубы нужно вколотить весельчаку в глотку.
— Нормальная традиция. Началась с одной старой книжки, — объяснил Глеб, внимательно изучая пацана. Обычный подросток-переросток, с короткими рыжими волосами и богатой коллекцией веснушек на круглой физиономии. Глаза веселые, губы пухлые. Любопытный, непуганый щенок. Одет, кстати, богато. Родители подарили шанс почувствовать себя крутым парнем? Или папа-сталкер вывел сына в люди — слышал Глеб о таком. Ну, детсад!
— Не читал, — мотнул головой мальчишка. — Читать как-то вообще не в кайф.
Он достал из плошки комок белесой слизи и со свистом втянул. Глеб сглотнул и отодвинул почти полную тарелку рассольника.
— Тебе сколько лет, кайфовый?
— Мне? Восемнадцать, — соврал мальчишка и добавил: — Меня Григорием звать, позывной — Бой. А ты Рамзес?
— Я Папа Римский!
Мальчишка снова развеселился:
— Нет, я видел Папу, он старый.
Из плошки появилось что-то уж вовсе неаппетитное, и Глеб не сдержался. Тело сработало на автопилоте, левая рука резко пошла на перехват, и вот уже, казалось, чужое запястье хрустит в Глебовом захвате. Но парень качнулся вбок, словно брошенный пружиной, и Глеб, ухватив пальцами пустоту, невольно оперся ладонью о столешницу. И тут же зашипел от боли — острая палочка прихватила его за кожу у большого пальца, пришпилила к столу. Бой, держа на изготовку вторую палочку, смотрел на дело рук своих и стремительно краснел.
— Ой, извини, — произнес он, едва не плача. — Я не хотел, само собой как-то.
Глеб выдернул деревянный клинок. Прижал к ране салфетку. Досчитал про себя до двадцати и хрипло ответил:
— Все нормально. Не бери в голову.
— Тебе, наверное, японская кухня не нравится? — извиняющимся тоном спросил Бой.
— Если пришел в Зону, — досадливо ответил Глеб, — запомни самое главное правило: нужно много жрать. Тогда будет много сил. Оставь этих червяков птичкам.
Он украдкой огляделся; на них смотрели. Конец репутации, подумалось горько.
— Не скажи! — заспорил Бой. — Мы с ребятами из… одной японской секции на три месяца ходили в джунгли. Чисто себя проверить. Я тогда понял: восточная жрачка рулит!
Глеб смерил мальчишку оценивающим взглядом.
— Зона, мать ее, — не джунгли! Врубился?
— Конечно-конечно, — зачастил Бой. — Я понимаю. Но я во многих местах бывал: в тайге, в горах. По Африке автостопом катался…
Глеб поднялся, не дослушав.
— Жрать нужно от пуза, — повторил он. — Успехов тебе. В Африке.
Кривонос настоятельно просил зайти, «как пожрешь», и Глеб заторопился. Гришка-Бой нагнал его уже за дверями бара, зашагал рядом, торопливо дожевывая.
— Скоро в Зону, — сообщил буднично. Словно в киношку собирался.
Мир сошел с ума, сделал вывод Глеб, но промолчал.
— Ты не думай! — в Гришкином голосе прорезались задиристые нотки. — Я много чего умею. Стрелять, драться — да ты сам видел! Выживать умею: в джунглях, в горах, в снегу, где хочешь. С парашютом могу. На воде держусь долго, когда триатлоном занимался, пятьдесят километров плавал…
Глеб молчал.
— У меня батя с мамой клевые. Сами экстремальщики и меня с детства приучали…
Глеб молчал, и Гришка сбился.
— В конце концов, они просто богатые люди, — закончил растерянно. — Сделали нормальную экипировку.
Глеб резко притормозил, и Гришка по инерции проскочил вперед, остановился, перегородив дорогу. Запыхтел обиженно.
— Твои клевые экстремальщики знают, во что ты вляпался? — спросил Глеб.
— Не-а, — Гришка беспечно мотнул головой. — Они сейчас кругосветку замутили, на яхте. А я сказал — не хочу. Как-то вообще не в кайф. Ты что?
— Да так… — Глеб отвел взгляд. Выпороть его, что ли? Может, поумнеет. — Ну, сделали тебе экипировку. Я здесь при чем?
— Так мы же вместе идем! — Гришка растерянно заулыбался. — Тебе разве Кривонос не сказал?..
Кривонос сидел в собственном кабинете, узкой глухой комнатушке, рядом с огромным сейфом советских еще времен. В сейфе, по слухам, хранилось кощеево сердце, то бишь Севкина казна и долговые расписки. Глеба хозяин изволил принять, но слушал невнимательно, скучающе изучал ногти — на тех немногих пальцах, что ему оставила Зона. Ждал, когда Глеб выдохнется. А Глеб выдохся не скоро.
— Проболтался сопляк, — сделал вывод Севка, когда сталкер умолк, и сбросил с лица скучающее выражение. Придвинулся, задышал Глебу в лицо. — У меня к тебе серьезное дело, Рамзес, — зашептал интимно. — На прошлой неделе открылся проход к Ангарам, мне знающие люди свистнули.
Глеб, сморщившись было от нечистого Севкиного дыхания, разом забыл о брезгливости. Севка подержал многозначительную паузу и продолжил:
— Туда бегал один — ты его не знаешь, кое-что взял и вернулся почти целый. Сечешь, фартовый?
— Что взял?
— Не то важно, что взял, а то важно, что видел. А видел он «Тюльпан».
Глеб настороженно посмотрел на Севку.
— Не врет?
— Может, и врет, да уже не спросишь. Перепил на радостях, царствие ему небесное! — Севка обмахнулся-перекрестился куцей клешней и предложил будничным тоном: — Сходишь, возьмешь «Тюльпан» — спишу долги и сверху еще накину.
«Тюльпан»?! Да ты, Севка, оптимист!» — подумал Глеб. Но уже представлял, как из уст в уста, горячечным шепотком разносится заманчивая весть среди «ходоков». Как лихорадочно скупаются по «точкам» провиант и боеприпасы. Как самые отчаянные уже спешат по опаснейшей тропе от Агропрома к Ангарам и многие наверняка погибнут, ибо тропа эта, словно балованная красавица, не каждому дается.
— …я тебе так скажу, Рамзес, — Севка тем временем быстро шептал, не давая Глебу думать, хватал за коленку и заговорщицки подмигивал. — Такая масть не каждый заход выпадает. Ты везунчик, тебе и карты в руки. Я тебе припасов дам, патронов. Сопляк этот… как его?.. отмычкой пойдет. А?
— Я не хожу с отмычками. Принципиально.
— Хорошо, не отмычка. Напарник. Соглашайся, Рамзес!
— Слишком молодой, сломается, — еще чуть поспорил Глеб. — К мамке запросится, что мне делать?
Севка небрежно отмахнулся.
— Пристрелишь! Не обманывай меня, Рамзес, не это тебя заботит. А что?
«Он хорошо улыбается, — мог бы сказать Глеб, — искалечит его Зона. Слишком самоуверенный — подставит, — мог бы добавить. — И еще он меня раздражает, если не сказать бесит».
