Александр Зорич - Гипершторм
— Для меня — хорошо. Для тебя — не знаю… Так вот, именно благодаря Пенни мы имеем массу полезного. Например, рецепт содержимого этой канистры, — продолжал Штурман. — А происходит содержимое этой канистры как раз из научных архивов, доступных лишь спецслужбам. Говорят, в те архивы наш чудо-рецепт попал из хранилища одной заштатной научной библиотеки в занюханном европейском городишке Копенгаген, где лежал-полеживал под грифом «Материалы, не имеющие реальной научной ценности»… Если бы не Пенни и ее связи в информаториях ООН, я бы никогда не добрался до такого раритета.
— Что ж, подобное иногда случается. — Вырин задумчиво поскреб пальцем щеку.
Он — по всему было видно — всегда втайне мечтал наложить лапу на какие-нибудь архивы. Пусть даже «не имеющие реальной научной ценности».
— Помимо связей Пенни, нам понадобились пара звонков в Южную Америку и доступ к дипломатической почте. Результат же, как видишь, намного превзошел все наши ожидания…
Штурман подхватил с земли канистру и дружески протянул ее Вырину.
— Вот он, жидкий привет с далеких берегов перуанской реки Пирене! Внутри этой емкости плещется реальный шанс захватить Тройку. Захватить малой кровью!
Прежде чем навсегда бесследно сгинуть в дебрях Латинской Америки, бравый полковник британской армии и один из лучших военных топографов начала двадцатого века Харрисон Фосетт успел снарядить семь экспедиций. Немало свободолюбивых, но не слишком богатых государств бассейна Амазонки и ныне обязаны ему точностью своих государственных границ.
Восьмая экспедиция стала для него последней: Фосетт пропал вместе со старшим сыном и верным помощником. Чтобы пролить свет на исчезновение «южноамериканского Ливингстона», его младший отпрыск Брайан впоследствии опубликовал отцовские дневники с подробным описанием всех семи предыдущих экспедиций.
Оказалось, что кавалер Золотой медали августейшего Королевского географического общества в Лондоне и высших наград целой кучи южноамериканских правительств, плативших ему жалованье, многие годы искал на этом континенте свидетельства существования великой працивилизации, которая вполне могла положить начало государствам тех же инков и майя. В одном из таких путешествий полковник услышал странный рассказ человека, совершившего рейд по перуанским джунглям в бассейне реки Пирене.
— Лошадь этого человека потом весь день хромала, — говорил Штурман, глядя в недоверчивые, сощуренные глаза Вырина. — Оказалось, что ее подковы проржавели в хлам. Всего за несколько часов! Так, что в них зияли сквозные дыры! Подобное произошло и с его шпорами. Полковник спросил одного местного, и тот, знаешь, что ему ответил?
Вырин на минуту смежил веки, пожевал губами как карась. А затем бросил одно лишь слово:
— Трава.
Штурман посмотрел на своего коллегу с нескрываемым уважением.
— Точно. Как ты догадался?
Разумеется, ответом ему было насмешливое молчание.
— Местный спросил, не продирался ли тот часом сквозь густые кусты со стелющимися по земле ветками и очень мясистыми листьями, — сказал Юл. — Путешественник и впрямь вспомнил такие листья. А местный тут же уверенно заявил, что именно эти кусты сожрали железо шпор и подков. По его словам, сок мясистых листьев использовали еще инки, когда строили свои пирамиды. Чтобы размягчать камень и наносить на него барельефы.
— И все это тебе рассказала госпожа Квин, — после короткой паузы полуутвердительно произнес Вырин.
— Все это я прочел в архивах отца биомеханики Йозефа Дирле, который немало сил положил на исследование этого загадочного сока. А вот архивами я завладел благодаря госпоже Квин.
— Я и до всяких архивов слышал, что в природе будто бы существуют растения, сок которых способен растворять поверхность твердых горных пород, — задумчиво произнес Вырин. Его сигаретка давно погасла, и теперь он рассеянно гонял ее по углам рта, нервно кривя губы. — Возможно, гранит. Болтают даже о базальте. Хотя этому я не верю. Но я собственными глазами видел древний храм-крепость инков…
Вырин говорил бесстрастно, но по ритмичным сжатиям его кулаков Штурман знал: Вырин сейчас нервничает. И размышляет о своей выгоде — впрочем, это уж как всегда.
— Стены храма были сплошь украшены резными барельефами, сложными и разнообразными — причудливыми, как татуировки на руках у дуролома Семенова. Линии барельефов были тонкими, по-ювелирному тонкими!
Вырин усмехнулся.
— Знаешь, когда наш индеец-проводник по имени Мануэль сказал мне, что в округе их чудо-храма во времена его строительства отродясь не слыхали о металле, я даже не удивился, Штурман. Одного взгляда на эти стены было достаточно, чтобы понять: вырезать, вырубить или вытесать все это великолепие — не-воз-мож-но! Невозможно, Юл. Ни тогда, ни сейчас. Потому что никакой резак не сумеет покрыть подобными узорами такие площади камня менее чем за полтысячи лет. А Мануэль сказал, что в двадцати милях вниз по реке есть еще один такой «татуированный» храм инков. И там барельефы еще похлеще, представляешь!
Он истерически хохотнул, но глаза его при этом оставались спокойны и холодны.
— Индеец Мануэль тоже говорил про сок. Будто бы с помощью сока каких-то растений можно размягчать камень и ваять на нем узоры, как будто перед тобою сырой гипс. Но я его тогда не понял. Или просто не захотел понять. Подумал, что речь шла о кактусах. Тамошние индейцы буквально помешаны на кактусах. Они их жуют, они настаивают на них свою водку, пекут с ними пироги, а иногда курят. Вот ты, Клевцов… Ты курил когда-нибудь кактус?
— Я не курю, — ответил Штурман.
И снова накрыл пластиковым колпаком свою металлоделянку.
Пару минут они молчали, испытующе глядя друг на друга.
Первым, как всегда, не выдержал Штурман, и не потому, что смалодушничал. Он просто устал! Общаться с Выриным один на один было физически нелегко даже такому закаленному инженеру человеческих душ, каким мнил себя Юл Клевцов. Потому что Вырин был самым настоящим энергетическим вампиром. Притом вечно голодным!
— Три дня, — сухо произнес Юл, чувствуя, что на него наваливается усталость и что надо побыстрее оканчивать этот разговор. — Через три дня я проверю стены Тройки на прочность.
— Уж не надеешься ли ты проделать это в одиночку? — недоверчиво хмыкнул Вырин. — Хочешь заграбастать себе все плоды успеха? Сорвать жирный куш? И меня даже свечку подержать не позовешь?
— В Тройке меня ждут только маслины из «карташей», а также добрые порции содержимого созревших н-капсул… Тоже мне, «жирный куш», — утомленно скривился Штурман. — Что же касается тебя… У тебя ведь даже имплантатов нет! Так, Герман? А твою задницу защищать, когда начнется заваруха, у меня не хватит ни сил, ни возможностей!
О том, что помимо сил и возможностей у него отсутствует также и желание защищать эту задницу, Юл тактично умолчал.
Но Вырин не отступался. Как видно, до скрежета зубов хотел получить свою долю добычи!
— Имплантаты у меня есть. Пусть и не такие могучие, как твои. Если ты будешь шибко занят — не проблема. Я легко найду себе персонального телохранителя. Одним человеком больше, одним меньше… Ведь не собираешься ты захватывать Тройку в гордом одиночестве?
Что-то вроде этого как раз и планировал Штурман, уже второй день разрабатывая эффективный план нейтрализации руководства клана «Уроборос» и захвата полумифического пи-генератора. Но он слишком хорошо знал Вырина. Этот ни в коем случае не отвяжется.
Значит, придется включать и его в группу проникновения.
Штурман усмехнулся.
При всей неуживчивости характера Вырина он считался везунчиком. Рано или поздно все, что Вырин затевал, оканчивалось успехом — будь то выезд на шашлык, любительский футбольный матч или сражение с враждебным кланом.
«Получается, в скором времени в этом предстоит убедиться и мне лично», — вздохнул Штурман.
…Трое последующих суток прошли в беспрерывных атаках союзных кланов. Но технокрепость «Уробороса» оставалась неприступной: ее внутренний двор от ракетно-минометного обстрела был надежно защищен генератором пи-волн. Именно этот генератор служил главным залогом неколебимости Тройки и источником непреходящей головной боли для предводителей союзников.
Что же касается «Могеры» и «Утюга», попытавших счастья еще дважды, они тоже не принесли ожидаемого успеха.
Против подземоходов Перси Красавчик выделил специальную группу из бывших метростроевцев, и те весьма удачно рыли контрэскарпы. Заложенные туда заряды в мгновение ока сводили на нет результаты многочасовой работы землеройных машин, и Гидеону Крамеру приходилось все начинать сначала.
В стане союзников уже начинали открыто роптать, интересуясь: зачем эмиссар Ордена так расточительно расходует энергию общих аккумуляторов? Зачем заставляет сталкеров вместе с боевыми механоидами заниматься ерундой?
