Олег Будилов - Далекие острова. Трилогия (СИ)
Я еще побродил немного по узким улочкам, поднялся на вершину и полюбовался чудесным видом, выпил в кафе холодного лимонада, купил в винной лавке три бутылки коньяка, и тяжело нагруженный отправился в казарму, жалея, что не взял с собой денщика в качестве вьючной лошади.
В кают-компании Бад и доктор играли в шахматы. Они опять надымили. Все окна были раскрыты, но горячий воздух, казалось, вообще не проникал в помещение. Я сложил покупки в кабинете и присоединился к ним.
— За кого будете болеть, Бур? — спросил доктор.
— За Вас.
— И правильно, — доктор взял у Бада пешку, — не прогадаете. Я выигрываю.
Бад почесал кончик носа и сдвинул фуражку на самые глаза, — посмотрим, посмотрим, — сказал он.
Суперинтендант Кос вернулся в половине пятого. Он занял мой кабинет, где разложил на столе бухгалтерские книги и деньги. Офицеры по очереди заходили к нему получить жалование.
В пять часов я выслушал доклад подчиненных. Морина была готова к походу, раненых и больных не было, кое-что из имущества требовало починки, но за вечер все должны были успеть сделать. После совещания я отпустил офицеров по домам.
Бад поехал попрощаться с сыном и передать деньги родственникам жены. Свою дорожную сумку он уже приготовил.
Кос отправился разбираться с квартирной хозяйкой, на обратном пути он собирался купить ром и папиросы. Интендант занимал маленькую квартирку, состоящую из гостиной и спальни, в двух шагах от казармы, в старом кирпичном доме. Хозяйка жила этажом выше и внимательно смотрела, чтобы он не водил в дом женщин и собутыльников, поэтому для интимных свиданий с барышнями, Кос обычно снимал номер в отеле.
Я тоже собрался домой.
В кают-компании доктор пил кофе и читал газету, уютно расположившись на диване.
За окном, во дворе, Люм мыл оставшуюся после обеда грязную посуду, вытирал ее и сразу убирал в походный ящик.
— Как дела доктор? — спросил я, — Вы уже собрались?
— Соберусь ночью. У меня мало вещей.
Доктор жил в отдельной комнате при лазарете. Все его вещи умещались в небольшом чемодане, который обычно лежал под кроватью, правда был еще объемный мешок с книгами по медицине. Я знал, что раз в месяц он отсылал часть жалования родным, которые жили на одном из дальних островов. Еще у доктора была жена, с которой он развелся перед войной. Ей он выплачивал минимальную сумму, положенную по закону и отношений не поддерживал. По крайней мере, я никогда не видел, чтобы он отправлял ей письма.
Доктор сложил газету и поднялся.
— Провожу Вас и куплю кое-что в дорогу.
Мы вышли во двор. Дневная жара спала. В карауле стояли два моряка и сержант. Ворота были закрыты на засов, а подворотня перегорожена цепью.
— Старшие офицеры! — скомандовал сержант. Часовые встали по стойке смирно и отдали честь.
— Пропустите нас, — сказал я.
Часовой снял кольцо с крюка и положил цепь прямо на брусчатку.
— Все в порядке? — спросил я сержанта.
— Так точно! Дежурим. Приказано никого не выпускать, только господ офицеров.
— Правильно. Вот никого и не выпускайте.
Мы вышли на улицу и часовые опять натянули цепь.
Дома разразился скандал. Жена очень расстроилась. Она не желала слушать мои доводы, и в конце разговора, хлопнула дверью и ушла в детскую. Дети плакали. Мне было жалко Эн. Она была умна и хорошо образована. Благодаря своему легкому характеру, она быстро освоилась в столице и завела новых друзей. Ей нравились наряды и танцы в центральном парке, духовые оркестры и занятия живописью. Красивая жизнь поманила нас красочной оберткой, но шоколада внутри не оказалось. Всего чуть больше года мы прожили в столице. Не знаю, повезет ли нам так еще раз.
Служанка восприняла сообщение о нашем отъезде философски. От моего предложения поехать с Эн и детьми, Мая отказалась.
— Я здесь хочу остаться, — твердо сказала она, — Вы не беспокойтесь, господин лейтенант. Я во всем помогу и вещи соберу, и в порт провожу.
— И куда ты пойдешь?
— Пока у свояченицы поживу, а там видно будет. Я служанка хорошая, меня во всякий дом возьмут.
Я рассчитал ее и дал немного денег сверху за старание. Мая сделала книксен и пошла собирать свои пожитки.
Хозяин квартиры остался очень недоволен, даже не предложил мне сесть и содрал лишние деньги за неожиданный отъезд.
На душе было нехорошо, но времени для страданий, адмиралтейство мне не оставило, так что я тяжело вздохнул и отправился в кабинет готовиться к отъезду. Долго собираться не пришлось. Перед встречей с адмиралом Мецем, не зная, чего ожидать, я уже собрал походный саквояж со всем необходимым. Я открыл верхний ящик стола и достал пятизарядный револьвер, который когда-то мне подарили друзья. Эта маленькая, и безобидная с виду, игрушка могла очень пригодится в дальнем походе. Патроны хранились в запертом отделении, а ключ я всегда носил с собой. Когда у вас маленький сын, быстро привыкаете к осторожности. Револьвер и коробочку с патронами я положил в боковой карман саквояжа, рядом с бритвенным прибором, зубной щеткой и мыльницей.
— Вот так, — сказал я вслух, застегнул саквояж и достал из ящика стола старое портмоне.
Я переложил в него две сотни бумажными деньгами и пять золотых. Этого мне хватит на все случаи жизни. В походе, в океане негде тратить деньги. Оставшееся жалование я положил в новый кошелек.
Часы за моей спиной пробили семь.
В дверь постучали.
— Открыто!
Вошла Эн. Она закрыла за собой дверь и встала возле стола, прямая и очень серьезная.
— Извини, что накричала на тебя.
— Ничего страшного. Я понимаю, что тебе не легко.
— Неужели нет никакой возможности остаться здесь? Мы только зажили нормальной жизнью.
Я подошел и обнял ее. Эн была напряжена и мне показалось, что я обнимаю камень.
От нее пахло духами и немного потом. Белое платье, пошитое портнихой неделю назад, удивительно ей шло.
— Все будет хорошо, — тихо сказал я.
Она отстранилась.
— Пойми меня. Я не хочу стареть на окраине мира и обсуждать с женами рыбаков наряды, вышедшие из моды десять лет назад. Не хочу видеть свою мать. Не хочу слушать ее указания и упреки.
Я взял ее за руку, она попыталась вырваться, но я не пустил. Ладонь была холодной.
— Я все понимаю и знаю, что ты не хочешь уезжать, но Вам не хватит денег, чтобы остаться в столице.
— Неужели ничего нельзя сделать? — она с надеждой смотрела на меня. Она была зла, растеряна и испугана. Все шло не так, как она себе представляла. Мечты рушились.
— Ты сможешь снять маленький домик на побережье, такой же, как мы снимали когда-то. Тебе не обязательно жить у матери. У тебя будут деньги, золото. Ты будешь получать половину моего жалования. Для жизни на острове этого вполне достаточно.
Она отдернула руку.
— Я не могу больше видеть этот остров! Я хочу жить полноценной жизнью. Я два года ждала тебя с войны. Я это заслужила. Я никуда не поеду.
Кровь ударила мне в голову. Я всегда считал себя мягким человеком, но сегодня с меня было довольно. У меня не было ни времени, ни желания повторять все это еще раз.
— Делай, что хочешь, — резко ответил я, — Если ты решила остаться, оставайся. Живи в столице, пока тебе хватит моих денег. Когда они кончатся, ты всегда сможешь попросить в долг у своей мамы или у моих родных, которые за всю нашу совместную жизнь не дали нам не гроша.
Она хотела что-то возразить, но меня уже было не остановить.
— Ты должна думать не только о себе. Я решил все проблемы, расплатился с долгами, рассчитал служанку, купил билеты на корабль. Теперь поступай, как хочешь. Но я больше не смогу тебе помочь. Ты поняла, что завтра утром я отправляюсь в экспедицию, из которой могу не вернуться, и тогда уже за все, что произойдет ты будешь отвечать сама?
— Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю? Я думаю о своей семье. Ты уходишь, а мы остаемся, и я хочу, чтобы моим детям было хорошо! В столице им будет лучше, чем на крошечном островке, где вечерами даже некуда пойти.
Она не услышала. Я сказал, что могу не вернуться, но она никак не отреагировала на мои слова. Ах, женщины, женщины.
— Вам не хватит денег для жизни здесь. Если хочешь, отвези детей к моему отцу и возвращайся в столицу. Я не буду препятствовать. Да и не смогу.
— Я не брошу своих детей, — ее лицо полыхало от гнева, — все, что я делаю, я делаю ради их блага.
— Хорошо, — я сдался — Делай, как считаешь нужным. А сейчас извини, мне надо собраться. Ты позволишь?
Она вздрогнула. Что-то мелькнуло у нее в глазах, но так быстро, что я не успел уловить, что.
Она развернулась и вышла.
Я открыл саквояж и стал аккуратно все из него выкладывать, руки у меня дрожали. Я еще раз все проверил, уложил поудобнее и застегнул замок. В голове была полная каша. От злости я стукнул кулаком по столу. Нужно собраться с мыслями. В таком состоянии я точно, что-нибудь забуду.
