Карен Трэвисс - Республиканские коммандо: Тройной ноль
Для Этейн это выглядело множеством смертей. Так и было. Но большинство вырвалось; ей надо было довольствоваться этим.
— Тогда — назад, на Тройной Ноль, — раньше она по-уличному называла его «ноль-ноль-ноль», но солдаты пояснили, что это сбивает с толку и по комлинку будет непонятно — имеется в виду Корускант или просто обычный военный прием тройного повторения важных данных. Все равно "Тройной Ноль" ей больше нравился. Так она себя чувствовала частью солдатской культуры. — И не торопитесь.
— Очень хорошо, генерал, — сказал Гетт. — Сообщите, когда захотите привести себя в порядок, и я позову стюарда.
Этейн не хотелось возвращаться в каюту в одиночку; только не сейчас. На переборке над маленькой ванной висело зеркало, и она не хотела сейчас смотреть себе в глаза. Так что она просто принялась бродить по заполненному ангару.
Похоже, что цистерны с бактой будут полностью забиты по пути домой.
А клон-солдаты "Сорок Первого Элитного", пытавшиеся отыскать место и поспать несколько часов, казались другими, чем четверо почти-мальчиков, которые дали ей такой грубый, но эффективный урок командования на Квиилуре.
Люди меняются за год, а солдаты вокруг были людьми. Какие бы наивность и чистота — та самая «котэ», слава — ни наполняли их, когда они в последний раз покидали Камино — с тех пор поверх этого наложился горький опыт. Они многое видели, многое прожили, теряли братьев, разговаривали, сравнивали впечатления. И они больше не были одинаковыми.
Они шутили, сплетничали, создавали маленькие субкультуры, горевали. Но у них никогда не будет жизни вне боя. И это казалось неверным.
Этейн это чувствовала почти на вкус, пока бродила по ангару, глядя, кому из солдат она может помочь. Ощущение «ребенка», которое ее так озадачило при первой встрече с Дарманом на Квиилуре, полностью исчезло. Только две тени существовали в Силе в ангаре — смирение и переполняющее все чувство самосознания и принадлежности к обществу.
Этейн чувствовала себя лишней. Клоны в ней не нуждались. Они были уверены в своих возможностях, очень сосредоточены на своей индивидуальности, несмотря на каминоанские воззрения, что они — предсказуемые и стандартные «единицы»; и они были несомненно связаны друг с другом.
Она слышала тихие разговоры. Тут и там мелькали слова на мандо'а, которому вряд ли учили обычных солдат, но что-то просочилось от людей вроде Скираты и Вэу. Они за это держались. Судя по тому, что она знала о мандалорианах, это имело смысл.
Единственное логичное объяснение, которое придавало смысл тому, что ты сражаешься за дело, не имеющее для тебя никакой выгоды. Самоуважение наемника: внутреннее, неоспоримое, основанное на мастерстве и товариществе.
Но наемники получают плату и в конце концов отправляются домой, где бы он ни был.
Один из солдат терпеливо ожидал врача. На плече у него была нанесена метка — "?5" — ходячий раненый. По доспеху стекала кровь от осколочной раны в голову, и он держал шлем на коленях, пытаясь отчистить его куском ткани. Этейн присела рядом и коснулась его руки.
— Генерал? — сказал он.
Она уже так перестала обращать внимание на их внешность, что лишь через несколько секунд увидела в нем черты Дармана. Конечно, они были одинаковыми, исключая тысячу и одну маленькую деталь, которые делали их совершенно разными.
— С тобой все в порядке?
— Да, мэм.
— Как твое имя? Не номер.
— Най.
— Что ж, Най, держи, — она передала ему флягу с водой. Только фляга у нее и была, кроме двух световых мечей (ее собственного и погибшего учителя), контузионной винтовки и комлинка. — Больше мне нечего дать. Я не могу тебе заплатить, не могу дать повышение в звании, не могу дать пару дней отпуска, и даже не могу наградить за доблесть. Мне действительно жаль, что я не могу. И мне жаль, что тебя так используют; хотела бы я положить этому конец и изменить твою жизнь к лучшему. Но не могу. Могу лишь просить тебя простить меня.
Най выглядел ошарашенно. Он посмотрел на бутыль, и сделал большой глоток; выражение внезапно сменилось на огромное облегчение.
— Все… в порядке, генерал. Спасибо.
Неожиданно она поняла, что весь ангар погрузился в тишину — немалый подвиг, учитывая огромное пространство и количество людей в нем — и все слушают.
От нежданного внимания она густо покраснела; а потом по рядам прокатилась небольшая волна аплодисментов. Этейн не была уверена — согласие это, или они просто поддерживают офицера, который (как она со всей внезапной ясностью поняла) выглядит как ночной кошмар, и у которого явные проблемы с постбоевым стрессом.
— Каф и смена одежды, генерал, — Гетт возник из ниоткуда, нагнувшись над ней. — Вам станет гораздо лучше, когда вздремнете несколько часов.
Гетт был хорошим командиром и исключительно компетентным офицером флота. Он руководил кораблем. Он был, в полном смысле этого слова, командующим офицером. Она — не была. И если бы он родился в семье на Корусканте, Кореллии или Альдераане, то сделал бы блестящую карьеру. Но он появился из цилиндра на Камино, и потому его искусственно укороченная жизнь была совершенно другой.
Когда она вернется, то отыщет Кэла Скирату и упросит его придать всему этому смысл. Найдет отряд «Омега» и в лицо им скажет, как много она о них думает, пока не стало слишком поздно. Больше всего она скажет Дарману. Этейн никогда не переставала думать о нем.
— Вы действительно имели в виду то, что сказали, генерал? — заметил Гетт, провожая ее к каюте.
— Да. Именно так.
— Я рад. Как бы вы себя беспомощно не чувствовали, но единство для нас очень важно.
Неожиданно Этейн захотелось увидеть, как Гетт возвращается домой, к семье и друзьям, и она удивилась: хотела ли она такого для него или для себя?
— Однажды меня научили видеть с закрытыми глазами, — сказала она. — Это был куда более важный урок, чем я когда-либо представляла. В то время я считала, что это лишь метод обучения — как ударить световым мечом, пользуясь только Силой. А теперь я знаю, какое применение есть у Силы. Я заглядываю за лица.
— Но вы ничего не измените, обвиняя себя.
— Так. Вы правы. Но также я ничего не изменю, притворяясь, что не несу ответственности.
К этому времени она твердо (так твердо, как возможно) знала, что Сила сняла ее с одного пути, повернула и поставила на другой. Она могла что-то менять. Она не могла изменить нечто немедленно, и не могла ничего поменять для любого из солдат здесь, но каким-нибудь образом она изменит будущее для людей вроде них.
— Если это вас успокоит, генерал, то я не знаю что бы мы делали не на этой работе, — сказал Гетт. — И вам предстоит выслушать огромное количество шуточек.
Он коснулся пальцами брови и оставил ее у каюты.
Они умели находить поводы для смеха даже среди боли и смерти. Гетт обладал этим грубым, изобретательным и непочтительным чувством юмора, казавшимся обычным для любого в униформе: если ты не понимаешь шуток, то не надо было влезать. Она не раз слышала, как «Омеги» цитировали эту фразу Скираты. Надо уметь смеяться, или слезы тебя научат.
Этейн уставилась на испачканную засохшей кровью мантию, и, ужасаясь своим воспоминаниям, не смогла заставить себя ее выстирать. Она сунула одежду под матрас своей койки, закрыла глаза и даже не поняла, как заснула.
А потом вздрогнула и проснулась.
Этейн проснулась, а корабль сменил курс и увеличил скорость: это она чувствовала. И разбудило ее не это, а какое-то возмущение в Силе.
Дарман.
Она чувствовала очень слабую дрожь, говорившую, что двигатели «Бесстрашного» выжимают максимальную скорость.
Этейн села, свесила ноги с койки, и тут же ощутила болезненную судорогу. Чистая мантия висела на крючке у двери каюты; она не знала, где команда ее раздобыла. Этейн умылась в ванной и наконец взглянула в зеркало — увидев исцарапанное, мертвенно-бледное, быстро стареющее лицо незнакомки.
Но по крайней мере, она могла смотреть себе в глаза.
Она натянула чистую мантию и уже вешала на пояс свой меч и оружие мастера Каста Фульера (которое всегда носила из чистой сентиментальности и практичности разом), когда снаружи по коридору протопали сапоги. Кто-то постучал в люк; она открыла его Силой. Было приятно, что ее сейчас хоть на это хватает.
— Генерал? — это был Гетт. Он передал ей кружку кафа; выглядел удивительно расслабленно для человека, чей корабль явно сорвали с пути для нового задания. — Извините, что потревожил вас так рано.
— Очень любезно с вашей стороны, коммандер, — Этейн взяла каф и поняла, что руки у нее дрожат. — Я что-то почувствовала. Что-то неладное?
— Я взял на себя смелость кое-что сделать, генерал. Надеюсь, вы не оскорбитесь, но я отменил ваш приказ.
Этейн и представить не могла, чтобы это ее волновало. Однажды она приказала Дарману делать то е самое, если он почувствует, что она на неверном пути. Клоны знали свое ремесло куда лучше, чем она когда-нибудь узнает.
