Лев Вершинин - Сельва умеет ждать
Смысл увиденного понятен.
Равнинный воитель не просто назвал побежденных друзьями, но и подтвердил слова делом. Его широколицые воины помогли отстроить ими же сожженное Дга-хойемаро, а сами, как подобает, обустроились в шалашах за пределами поселка. Они почтительны с женщинами дгаа и уважительны со стариками, а детишкам нет-нет, да и перепадает от них ломтик-другой равнинного лакомства анго. Они не входят в хижины дгаа, не посягают на имущество, а десятинная дань, установленная Большим Чужаком, вполне терпима. Что же касается бедных Мбамбанго и О-Ктити, да улыбнется им Тха-Онгуа, то им, говоря откровенно, просто не повезло: в их селениях были убиты воины-пришельцы. Разве не бунтовали жители Мампуку, разве не выгнали отряд чужаков из Гамаплу? Бунтовали. И выгоняли. Но там не пролилась кровь равнинных, и старосты М'Аппиа и Самури отделались лишением бус власти. К тому же, наказав мвамби. Большой Чужак не стал карать их сородичей ни резней, ни пожаром. А ведь великий Дъям-бъ'я г'ге Нхузи, герой, объединивший горных дгаа, убивал в непокорных поселках каждого пятого, и еще не все старики, помнящие это, ушли на Темную Тропу. Хотя, конечно, Дъямбъ'я г'ге Нхузи не был чужаком…
Никогда вольные люди дгаа не назовут другом незваного пришельца, никогда не забудут кровь и огонь вторжения. Но хорошо уже и то, что он справедлив и держит слово.
Может быть, он даже вскоре уйдет, как обещал… Большой Чужак смотрел вслед гостям из окна своей хижины, чуть отодвинув тростниковый занавес. И улыбался. Великий изицве Ситту Тиинка умел слушать безмолвие. Он понимал мысли старейшин дгаа так, словно сам был одним из них.
Седовласые горцы правы: разумеется, он уйдет. Эти ущелья не нужны ему, во всяком случае — пока. Опустившись на огромную, прекрасно выделанную шкуру пятнистого мвиньи, Ситту Тиинка, Засуха-на-Сердце, Правая Рука Подпирающего Высь, откинулся на подушку, заложил руки за голову и потянулся всем телом. Ласковый мех, нежный. Да, звери здесь хороши, не то что на равнине. Большие, свирепые, в роскошных шубах. Таких красавцев следует приручать понемножку, не озлобляя. Баловать. И кормить. В особых случаях — даже провинившимися полусотниками. Которых вообще-то следует беречь. Впрочем, бедняга Мту Оклулу — как раз особый случай. Его отличил и возвысил прежний Начальник Границы. Так что он, хоть и провинился меньше прочих, вполне своевременно вытянул смертный жребий, избавив от казни шестерых индун, отмеченных и возвышенных Ситту Тиинкой.
Видимо, такова была воля Тха-Онгуа.
— Великий? — послышалось из-за входного полога.
— Говори, — позволил изицве, не меняя позы.
— Прибыл Ккугу Юмо.
— Пусть войдет.
Доверенный сотник вполз в хижину на четвереньках, как велит устав, и замер, склонив голову почти до земли.
— Сядь.
Ккугу Юмо медленно и почтительно выпрямил спину.
— Если великому изицве…
— Ты грязен, — оборвал сотника Засуха-на-Сердце. — Почему?
Потрескавшиеся губы Ккугу Юмо дрогнули.
В нарушение всех приличий он предстал перед Правой Рукой Подпирающего Высь, не омывшись как следует после долгого и трудного пути; велел лишь, соскочив с оола, окатить себя водой. Слишком важны новости, доставленные им из столицы, и, сообщив их без малейшего промедления, он готов подвергнуться каре за неучтивость.
Сотник молчал, ибо отвечать было нечего. Но великий изицве и не нуждался в ответе. Не глядя пошарив за спиной, он швырнул индуне лоскут тонкой светло-синей ткани:
— Утри лицо. Ты воин Сияющей Нгандвани, а не ночной вырру.
Тонкие брови Ккугу Юмо приподнялись. Вытирать дорожную грязь и пыль головной повязкой изицве? Он не мог решиться на такое, и Ситту Тиинке пришлось нахмуриться:
— Утрись!
Бережно приложив к лицу благородную ткань, сотник исполнил приказ.
— Теперь говори.
Глаза Ккугу Юмо застыли, как лед, и попрозрачнели, как ветер. Текст, составленный мудрым Кпифру, Главным речеговорителем Подпирающего Высь, был затвержен наизусть, и посланцу позволили уйти не раньше, чем, трижды выслушав, убедились: хитро увязанные бусины слов не будут ни утеряны, ни перепутаны в дороге.
— Устрашителю границы, усмирителю ущелий, восседающему справа от великого владыки, Повелителя Нгандвани, этот самый Повелитель, тот, кто ныне, впредь и вечно будет властвовать на Тверди, в чем не может быть сомнений, потому что так велели лучезарный Тха-Онгуа и Большой Отец Могучих, обитающий над Высью, шлет свое благоволенье…
Какое-то время изицве бесстрастно внимал. Сдержанный и скупой на речи, он не любил прелюбословия. Сотник, конечно, ни в чем не виноват, но, окажись тут сам речеговоритель Кпифру, Засуха-на-Сердце, безусловно, приказал бы его высечь: болтун, украсивший себя крестом Могучих и сменивший честное имя Ктту на нелепую кличку Реджинальд, подавал дурной пример молодежи. Здесь, в горах, Ситту Тиинка не посмотрел бы и на то, что поганец Кпифру — любимчик Могучих.
— …пусть, услышав это слово, — нараспев продолжал Ккугу Юмо, мерно раскачиваясь взад-вперед, — устрашающий границу соберет отважных импи, самых лучших и надежных, а собрав, пускай ведет их к нам в столицу, ибо очень нужно войско нам в столице…
Изицве вздрогнул.
— Что? — переспросил он. — Повтори кратко! Глаза индуны оттаяли, налились испугом. Сломать гладкий текст, красиво уложенный самим речеговорителем Кпифру? Доверить своему косноязычию послание Подпирающего Высь? Сумеет ли он передать его истинный смысл, не исказив сути?
Но командир смотрел на него строго и требовательно, а командира сотник боялся, да и уважал более всех, обитающих на Тверди, включая и Подпирающего Высь, и даже Могучих, Пришедших из Выси, поскольку не Подпирающий и не Пришедшие, а именно изицве Ситту Тиинка отличил Ккугу Юмо, выделил его из прочих импи и дал несколько важных и сложных заданий, убедившись же в отваге, верности и сметке избранника, сделал его не десятником и даже не полусотником, а сотником первой сотни.
Всего лишь шаг отсюда до Правой Руки Начальника Границы, и пусть изойдет холодным потом Ккугу Юмо, если хоть на миг умедлит исполнить ясный приказ благодетеля!
— В Большой Хижине довольны великим, — заговорил сотник, вдумываясь в каждое слово и удивляясь их связному звучанию, на его вкус, получалось не хуже, а даже лучше, нежели у речеговорителя, и, похоже, изицве придерживался того же мнения. — Сам Подпирающий Высь хлопал в ладоши, узнав, что горцы дгаа смирились и стали друзьями людей нгандва. И вторично хлопал в ладоши Подпирающий Высь, узнав, что люди дгаа, живущие в Межземье, отныне платят дань Сияющей Нгандвани. Теперь Подпирающий Высь хочет, чтобы великий покинул усмиренные горы и вернулся в столицу, ибо на южных окраинах беспокойно. Там бродят шайки смутьянов, не чтящих ни Сияющую Нгандвани, ни даже Могучих. Подпирающий Высь уверен: его Правая Рука легко уничтожит бунтовщиков. Вот что слышал Ккугу Юмо в Большой Хижине!
— Это все?
— Это все, что сказал Подпирающий Высь. Но Ккугу Юмо, исполняя желание великого, подружился со служителями Высокого Порога. Ккугу Юмо угощал их холодным пивом. И слушал.
— Дальше…
— Многие напуганы. Говорят, что на юге, за Ууррой, бродит М'буула М'Матади, который раньше звался Канги Вайакой и был Левой Рукой Подпирающего Высь. Говорят, что Тха-Онгуа вывел его из позорной ямы, и голос Творца повелел ему изгнать с Тверди Могучих. Говорят, что он убил нескольких Могучих, а одного из них водит на поводке. И еще…
— Ну, ну, — поощрил изицве, — продолжай.
— Кое-кто говорит так: уже близок день, когда М'буула М'Матади перейдет Уурру и убьет Подпирающего Высь вместе со всеми советниками, потому что они служат не Творцу, а Могучим, которым нет места на Тверди. — Сотник помолчал. — О великом изицве у Высокого Порога не говорят вовсе.
— Теперь все? — подождав некоторое время, спросил Ситту Тиинка.
Бледные, в потеках грязи, скулы индуны напряглись.
— Ккугу Юмо не имел приказа великого, — тихо сказал он. — Но Ккугу Юмо подумал, что так будет правильно. Он вымазал лицо грязью, ходил по улицам и угощал пивом живущих в пыли. Почти все простолюдины хвалят Могучих за щедрость и боятся их. О М'буула М'Матади говорят мало, но никто не говорит плохо. Бесед о великом изицве Ккугу Юмо услышать не довелось. Но Подпирающего Высь, — сотник опустил голову и понизил голос до шепота, — чернокостные не любят.
— Вот как? — переспросил Ситту Тиинка. — Почему же?
Щеки Ккугу Юмо порозовели. Он понимал, что наговорил уже на три показательных казни. Но командир, похоже, не станет казнить его немедленно, как велит закон. А ведь каждый Высокий, промедливший с казнью низшего, оскорбившего Подпирающего Высь, становится соучастником преступления…
В этот миг индуна как никогда обожал своего командира, в котором, слава Тха-Онгуа, не ошибся!
