Лев Вершинин - Сельва не любит чужих
Обзор книги Лев Вершинин - Сельва не любит чужих
Лев ВЕРШИНИН
СЕЛЬВА НЕ ЛЮБИТ ЧУЖИХ
От автора
Считаю необходимым предупредить: несмотря на то что действие романа происходит в 2383 году, любые геополитические реалии и имена действующих лиц являются вымышленными, а все возможные совпадения — не более чем случайность.
Кроме того, от души благодарю всех, помогавших мне при работе над этим романом:
Арину Львовну Вершинину — за то, что она есть, Виктора, Игоря и Васю — за то, что они рядом, Саню — за то, что не забывает писать письма, Дмитра, Устима и Юрка — за то, что с ними интересно, Гриню Кваснюка — потому, что он такой забавный, а также
«Суахили», которая стояла у истоков,
Леонида Шкуровича, который терпеливо ждал,
Александра Каширина, который тактично поторапливал,
Евгения Харитонова — просто так,
и, разумеется,
тебя, ЛЮБЕЗНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ, за правильный выбор!
Лев ВЕРШИНИН
Завоеванный рай — это уже не рай.
Рай не завоевывают, а обретают. В бою.
Лев ВершининПролог
ЗЕМЛЯ. Территория Лох-Ллевен. Резиденция.
Кабинет «А». Вечер накануне Дня Восстановления (8 мая 2381 года)
Большой рыхлый красиво-седовласый человек мучился, не умея найти нужных слов.
Он хмурился, шевелил толстыми бледными пальцами, поглаживал резные, обитые телячьей кожей подлокотники глубокого, на особый заказ сработанного кресла, удобно покоящего массивное малоподвижное тело, — и молчал.
Тишина чуть слышно звенела, словно туго натянутая струна, тишина становилась уже невыносимой, грозя оборваться истерическим всхлипом, и спокойное, вежливо-непроницаемое понимание в слегка прищуренных глазах посетителя, уменьшенных толстенными линзами окуляров, уже почти перестало поддерживать хозяина кабинета «А».
А ведь совсем еще недавно все и всяческие словеса были попросту ненужным излишеством; немногие, допущенные к личному лицезрению Хозяина, угодливо изгибались, и уши их делались слоновьими в небезуспешных попытках выловить для правильного истолкования обрывки коротких ворчливых фраз.
Да, было время, когда он умел, даже не глядя, держать их всех у ноги. Всю свору.
Было.
И прошло.
Ему было невероятно больно и стыдно сейчас.
Даже не перед посетителем, нет. Перед собою, мудро и немного устало взирающим на себя самого, постаревшего, с цветного официального портрета, копии которого в обязательном порядке красовались на стенах всех административных контор Восстановленной Федерации, от новеньких, сияющих стеклом и никелем офисов старушки-Земли до однотипных двухэтажных штамповок Внешних Миров; даже хижины, халупы, чумы, вигвамы и прочие времянки, приютившие администрации малоосвоенных планет, не составляли исключения…
Там, на портрете, он всего лишь на восемнадцать лет моложе себя нынешнего.
Строгий темно-серый костюм-тройка, неброский, с металлическим отливом галстук, гордый разворот головы, надменно изогнутая линия губ — и жесткий, почти хищный, все понимающий и не прощающий ничего прищур светло-голубых глаз.
«Посылающий Вьюгу», — так назвал его когда-то старый индеец, один из немногих чистокровных сиу, еще обитающих на старушке-Земле. Или это был вождь апачей? Теперь нелегко вспомнить наверняка; в последнее время и память, некогда более надежная, чем подвалы Банка Федерации, понемногу сдавала позиции, отступая под натиском возраста.
Впрочем, это неважно, сиу ли, апач или семинол. В любом случае, «Посылающий Вьюгу» — гораздо лучше на слух, нежели нудное, длинное и не им придуманное титулование.
Подумать только!
«Его Высокопревосходительство Президент Союза Землян, Председатель-Восстановитель Галактической Федерации, Протектор Внешних Миров, Первоприсутствующий Генеральной Ассамблеи гражданских представителей, Верховный Главнокомандующий, Почетный Секретарь Единой Лиги Реконструкции». И прочая, и прочая, и прочая.
Самое смешное, что все это — чистая правда.
Но до чего же бездарна и лжива самая святая истина, если ее формулируют льстецы…
Теперь он уже не тот. Он стар. И оттого — слаб.
Он более не в силах насылать на них вьюгу, такую, чтобы вся эта молодая шваль с раскормленными поросячьими рожами застывала, подобно ледяным изваяниям из древней сказки о Снежной Королеве.
Они почуяли свою силу. И обнаглели. Четыре дня назад, когда он, Хозяин — Хозяин!!! — пришел в себя после пятого за полгода приступа, оказалось, что ему уже не так-то легко пригласить для секретного разговора нужного человека без согласования с начальником собственной администрации.
Можно ли представить?!!
Врачи отводили глаза, секретари — кстати, кто посмел поменять всех секретарей?! — бубнили нечто невразумительное, и в косеньких, исподтишка бросаемых взглядах ясно читалась скука, смешанная с презрением и почти Нескрываемым досадливым вопросом: когда же ты сдохнешь, наконец, маразматик?..
И тот же самый вопросец, чуть-чуть прикрытый официозным почтением, висел на пухлых губках начальника администрации, откормленного свиненка сорока с небольшим лет, приближенного за исполнительность и полнейшую безликость.
Свиненок был безупречно вежлив и каменно непреклонен.
Никак нет, Ваше Превосходительство, ваше здоровье слишком дорого для Федерации. Нет, ни в коем случае. Только с разрешения врачей. Именно так, Ваше Превосходительство, предписана полная изоляция. И я, как ответственный за нее…
Вот эта, последняя, фраза решила все.
Начальник администрации был чересчур уверен в себе. В запуганных врачах и сестричках. В проверенных до седьмого колена, лично отобранных секретарях. В готовых на все охранниках, взять которых с собой не постеснялся даже сюда, в святая святых Резиденции, в кабинет «А».
Он не учел лишь одного: изгрызенный старостью, шаг за шагом сдающий позиции в неравной борьбе с маразмом, перед ним за широким письменным столом сидел тот, кого вовсе не зря некогда прозвали Посылающим Вьюгу.
И потому он умер, розовощекий мозгляк, умер, даже не успев сообразить, что же такое случилось и почему стены перед глазами взорвались кровавыми кляксами. Он умер мгновенно и безболезненно, а на исполосованный труп его кулями рухнули все пятеро верзил с тупыми, ничего не выражающими лицами.
А стрелявший, жестко усмехнувшись, положил на широкий стол никелированный сороказарядный «олди» с еще дымящимся дулом и, глядя прямо в перепуганные глаза вбежавших на выстрелы секретаришек, четко и внятно, почти не пришепетывая, перечислил имена тех, кого следовало арестовать немедленно.
Что ж, каждому свое.
Свиненок переоценил себя. Он был скверным политиком, если за все время болезни Президента не удосужился перетряхнуть ящики хозяйского стола. И то, что в ящиках этих давно уже не было никаких важных бумаг, вряд ли могло послужить радикально уволенному мозгляку утешением…
Большой рыхлый красиво-седовласый человек в нелепом бесформенном свитере, пижамных брюках и мягких войлочных шлепанцах на опухших ступнях не был трусом. Он всегда умел смотреть в лицо опасности. И — правде, которая, в сущности, та же опасность.
Вот оно, главное! Видимо, с нее, с самой важной правды, и следовало начать. Тогда найдутся и слова…
Это было своевременное, верное решение. Ибо официальные приветствия давно отзвучали, молчание сделалось неприличным, пожалуй даже вызывающим, и сидящий напротив коренастый, наголо бритый толстяк в безупречном смокинге уже дважды позволил себе слегка, совсем-совсем незаметно пошевелиться.
— Э-Э-э… — обронил Хозяин, и посетитель замер в кресле, словно школьник, застигнутый врасплох.
Отлично. Все под контролем. Можно начинать.
— Я… — все-таки он едва не сбился на первом же слове, но невероятным усилием воли заставил голос звучать, — я, судя по всему, скоро… умру. Так, во всяком случае, полагают мои врачи.
Настолько обыденно было произнесено это, что верилось сразу. И все же посетитель попытался соблюсти необходимые в подобных случаях правила.
— Полноте, Ваше Превосходительство! Эти лекари…
Бледная голубизна полыхнула из-под кустистых бровей, обрывая поток бессмысленной и неконструктивной фальши.
— Вы не поняли. Так говорят мои врачи…
И это тоже была чистейшая правда. Не молоденькие, суетливые, на все готовые сукины детки в белых халатиках, сросшиеся с компьютерами, а седые сгорбленные ровесники, знающие тело Хозяина лучше, чем собственные имена, ворчуны, носящие в кармашках старинные деревянные стетоскопы и владеющие забытым искусством пальпирования, балагуры, отстраненные «по дряхлости» покойным свиненком и возвращенные с дач по личному приказу из кабинета «А». Вчерашним вечером они провели консилиум и, привычно ежась под проницательным взглядом вновь обретенного пациента, не стали скрывать ничего.
