"Фантастика 2025-105". Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Дмитриева Ольга

На тысячу с маленьким хвостиком километров пути остановок не очень много: Потсдам, Магдебург, Ганновер, Кельн, Ахен, Льеж, Брюссель, Амьен. Поужинали в вагоне-ресторане, утром выпили по чашечке кофе с пирожными – и милости просим, Северный вокзал. Меньше суток понадобилось.

На ночь в поезде нам постелили просто королевские ложа. По крайней мере для вагона – точно. С попутчиками я не знакомился, настроения не было. Судя по внешнему виду, какие-то финансовые тузы и аристократы, у которых нижняя губа вот-вот лопнет, такая надутая. Зато Агнесс в предвкушении посещения французской столицы пребывала в прекрасном расположении духа, болтала без умолку…

Мне трудно понять столь привлекательный флер этого города для дам. Увидеть Париж и умереть? Тьфу! Мачу-Пикчу – вот, где можно умереть. Да даже Питер дает сто очков форы французской столице. Но, увы, это так не работает. Те же тряпки или парфюм можно купить в других местах, ровно то же самое изделие будет, но стоит даме сказать «Я эту шляпку в Галери Лафайет купила, когда мы последний раз в Париже были», и всё – зависть окружающих женщин обеспечена, даже если головной убор не очень удачный. Короче, Агнесс Григорьевна сразу была нацелена на завоевательный поход по модным лавкам. А у меня программа проще: выступление в Сорбонне, визит в институт Пастера, где у меня должна состояться долгожданная встреча с Мечниковым, и принятие трудного решения, что делать с бесконечными шляпными коробками.

Всего на французов было запланировано десять дней. Погуляем по городу, может, купим в подарок Склифосовскому какого-нибудь Ван Гога или Сезанна, которые стоят сейчас сущие копейки. Только вот где найти? Решил, что попрошу помощи у местных. Или найму профессионала, потому что из меня знаток живописи примерно такой же, как и танцор.

Оказывается, я Северный вокзал видел уже не раз. В кино. Этот стеклянный потолок забыть трудно, тем более, что лучи солнца весьма эффектно подсветили наш приезд. Впечатляет. Из всех нас французским в объеме гимназического курса владела только Агнесс. То есть могла сказать носильщику, чтобы взял наши вещи, а извозчику – название отеля. Впрочем, даже она, судя по взгляду, была не уверена, понял ли он ее. Но маршрут она ему втолковывала долго, явно больше, чем пара слов названия гостиницы. Наверняка решила сразу и экскурсию устроить.

Франки я не менял, сказали, что немецкие марки возьмет любой извозчик. Курс простой: шесть франков за пять марок. До гостиницы доехать пары марок за глаза хватит. А будет выкобениваться, так портье кого-нибудь в банк отправит, никаких проблем. Пока носильщик грузил чемоданы, мы разглядывали толпу. Парижская мода была на каждом втором – узкие фалды мужских пиджаков, широкие женские шляпы, подбитые кружевом, а на каждом третьем – очевидное отсутствие денег, несмотря на попытки скрыть это приличной одеждой.

По дороге поглазели на достопримечательности. Бульвар Магента – оживленный, шумный, с рядами магазинов и кафе. Статуя Республики на одноименной площади – это уже серьезно, с намеком на историю и величие. Агнесс даже попыталась объяснить мне, что написано на пьедестале, но из-за скрипучего хода повозки разобрать ее слова было трудно.

Потом мы вдохнули дух времени на Рю дю Темпль. В основном, конечно, время интенсивно пахло канализацией и помоями. Агнесс прикрыла лицо платком, на который щедро вылила духи, но эффект был сомнительным – местный запах явно побеждал. Пришлось дышать редко и задерживать дыхание. На этих улочках кино про средние века снимать хорошо, но жить можно только с отсутствием обоняния.

После района Марэ благоухание речной тины и дохлой рыбы с Сены показалось весьма пристойным. Даже каким-то родным, будто снова ощутил свежий бриз у себя дома. Закрыть глаза, и запах тот же, что и с Фонтанки или Обводного канала. Когда на горизонте замаячил величественный шпиль собора Парижской Богоматери, стало ясно – вот оно, настоящее сердце Парижа. Даже Агнесс временно перестала жаловаться на духоту и канализацию.

А потом осталось прокатиться по Латинскому кварталу. Здесь уже другая жизнь: лавки с книгами, уличные художники, небрежно расставившие свои мольберты прямо на мостовой. В кафе на углу, несмотря на ранний час, шумно гульбанили молодые люди. Наконец, остановились у гостиницы Сен-Андре-Дез-Ар. Хоть здесь пахло зеленной лавкой, открытой рядом с гостиницей, и то счастье. Снова дышать полной грудью было почти праздником.

Вот как знал! Две марки, щедро предложенные мной извозчику, понимания не нашли. То ли профиль на реверсе не нравился, то ли серебро неправильное. А может, сам извозчик чтил только франк, остальные валюты за деньги не считая. Понять трудно. На помощь призвали портье. Несмотря на рязанскую физиономию, скорее всего, полученную его прабабкой в подарок от заезжего молодца лет восемьдесят назад, по-русски тот не знал ни слова, а немецкого едва хватило, чтобы объясниться. Можно попробовать английский, но это вряд ли помогло бы, тут островитян любят еще больше, чем в России. Кое-как рассчитались и приступили к заселению.

И нас потащили – ни больше ни меньше – на четвертый этаж. Последний, блин, выше только крыша!

– Дружок, а что это ты нас в комнаты для прислуги привел? – возмутился я, рассмотрев низкие потолки и мизерную площадь помещений. – У вас тут лучше ничего не нашлось?!

Беллбой сделал виноватое лицо, ничего не понял, кроме явно недоброго тона, и поспешно метнулся за портье. Тот появился через минуту и принялся радостно объяснять, что комнаты отличаются бон вью дэпи ля финет.

– Мне твой вид не нужен! – перешел я на немецкий, стараясь вложить в голос все накопившееся раздражение. – Давай хороший номер! А то я сейчас в «Гранд-отель» поеду, или в «Континенталь»!

В итоге чемоданы мгновенно переместились на второй этаж, в пристойный двухкомнатный номер. Мелковат, конечно, по сравнению с берлинским «Бристолем», но если не понравится, то извозчик довезет нас до неприличного уровня роскоши в любое время суток. А вот Жигану с Васей достался, увы, тот самый номер с отличным видом из окна.

– Берегите головы! – предупредил я акселератов. – Зашивать не буду, отправлю в больницу!

В Сорбонне встреча оказалась чуть менее восторженной, чем в Берлине. Декан медицинского факультета, Шарль-Жак Бушар, смотрел на меня как на студента, опоздавшего на лекцию. Руку подал, но не предложил даже чая или кофе. Видимо, знаменитое французское жлобство имеет глубокие корни в веках. Профессор, совершенно седой дядька, имел выражение лица настолько суровое, что я даже не мог представить его улыбающимся. Стало интересно – а какое у него персональное кладбище? Такие «гранитные» морщины на лице возникают, когда зарезал немало народу. Хотя он вроде инфекционист? Ну тогда спишем на жестоких родителей и доминирующую жену.

Согласовали детали. Поскольку французским я не владею, говорили на немецком, именно он сейчас для ученых всего мира лингва франка, а вовсе не английский. Но лекцию я заявил на русском. Пусть тащат переводчика. Если не найдется в Сорбонне, то можно попросить в институте Пастера, там есть как минимум один мой соотечественник. Это вызвало гримасу недовольства. Видать, у них тут нешуточная борьба за научные приоритеты.

– Впрочем, если вас не устраивает, лекцию можно и не проводить, – предложил я.

– Не может быть и речи! – декан даже привстал немного, возмущаясь. – Сегодня же переводчик будет у вас в гостинице, чтобы вы могли поработать вместе над выступлением.

Видать, он представил сплетни, которые обязательно начнут циркулировать после такого афронта, мол, французы не смогли устроить нормальное чествование убийцы сифилиса. Авторитет подобное не поднимает.

На выходе из университета, купил французские газеты. Языка не знаю, но на заголовки эрудиции хватит. Тем более на фотографии. Вся пресса писала о полете самолета Яковлева. Публиковались фотографии планера Жуковского, отдельно винт и хвост самолета. Такой секрет сохранить в тайне невозможно – «бомба взорвалась». Я быстро пролистал газеты. О царской семье ни полслова. Закопали Аликс – и все, Европа уже поехала дальше – к первому русскому полету. Романовы интересовали примерно никого. Ну, французов понять можно – они уже как сто с лишним лет как отрубили бедному Людовику голову и ничуть по этому поводу не сожалели. А нам все эти «ипатьевские подвалы» только предстоят. Или уже нет? Отличный вопрос, на который у меня не было ответа.