Алексей Куликов - Дорога к дому (СИ)
— И не говори! — немедленно согласился хоттолен, усердно кивая. — Мы ж до того чуть не спали с оружием в обнимку, каждую неделю в караул очередь выпадала, и днем и ночью настороже. А нынче, право слово — будто на Большой земле живем, про тревогу и облавы и поминать забыли! Да вот, намедни прорвалась из шахт какая-то нечисть. Горняки и чихнуть не успели, а она прямым ходом к нам — мясо учуяла, не иначе, гнусь поганая! Мы и не сообразили-то толком, как на восточной стороне жуть какая-то сиреневая полыхнула, вой был — хоть стой хоть падай! А потом только кучки маслянистого пепла и нашли, штук шесть. Вот и кончилась вся нечисть! Даже и не поняли, что это за дрянь была.
Проговорив ещё некоторое время о том о сем, Безымянный, попросил хоттолена указать ему комнату, в которой можно расположиться.
— Давай я сам тебя провожу, — предложил радушный хоттолен и, не дожидаясь ответа, крикнул старшему из своих сыновей, похожему на отца — такого, каким тот, вероятно, был во времена своей боевой молодости, как две капли воды: — Митя, пригляди за порядком!
Глава 3
Разговор за ужином
Я играю роль? Или это роль играет меня…
Карл Оанаси, маршал объединенной армии филиалов, накануне битвы при Фриаэлле. Из мемуаров Тобиаса лейн Красета.Шустро выбравшись из-за стойки, Гаргарон приветливо махнул Безымянному и направился к двери, расположенной с правой стороны от входа и ведущей на небольшую площадку перед лестницей на второй этаж
Поднявшись по скрипучей лестнице с широкими, стертыми ступеньками наверх, они очутились в коридоре, освещенном единственным шаром-светлячком, укрепленным под самым потолком в плетеной — наподобие корзины — люльке. Восемь одинаковых, массивных дверей, лишенных каких бы то ни было украшений и ведущих в гостевые комнаты, располагались с каждой стороны. Остановившись возле четвертой комнаты по левому краю, хоттолен распахнул дверь и, посторонившись, пропустил Безымянного внутрь.
Комната оказалась небольшой, но весьма уютной. Стены были обшиты узкими, ладно подогнанными друг к другу панелями из старого мореного дуба, на полу лежала выцветшая шкура бурого медведя, упиравшаяся задними лапами в выложенное речной галькой основание широкого камина, большей частью упрятанного вглубь стены. Из мебели в комнате присутствовали: кровать, платяной шкаф, тумбочка с лежащим на подставке в форме руки с раскрытой ладонью бледно-голубым шаром-светлячком и небольшой стол с парой неказистых стульев, придвинутых вплотную.
— Как? Устраивает? — обведя своё хозяйство не лишенным некоей толики гордости взглядом, обратился к постояльцу хоттолен.
— Вполне, — удовлетворенно кивнул Безымянный.
В любом городе, подконтрольном Конфедерации, подобная комнатушка могла подойти разве что караванному стражу, даже успешные мастеровые вряд ли соизволили бы остановить на ней свой выбор, но в приграничье она казалась, чуть ли не пределом мечтаний.
— Ну, тогда устраивайся, гость дорогой, обвыкайся, примеряйся, а я пока за ужином твоим схожу. Да, совсем забыл, ты с дороги, верно, помыться хочешь? С этим у нас не шибко справно — звиняй! Баня есть, правда: спустишься вниз и сразу от лестницы направо, там и вода, и мыло и всё прочее, но одна она на весь хоттол, да и время позднее — поостыла уж, наверное. Ты ополоснуться — сходи, конечно, но с остальным лучше до завтра повремени.
— Спасибо, — поблагодарил заботливого хоттолена Безымянный.
Проводив глазами удаляющегося гиганта, он опустил возле кровати свой мешок, плащ набросил на спинку кровати и следом — верхнюю куртку. Поразмыслив немного, он решил последовать совету и помыться. Спустившись вниз и без особого труда обнаружив банную комнату, Безымянный с удовольствием скинул остававшуюся на нем одежду в небольшом закутке, служившем то ли гардеробной, то ли предбанником, и приступил к приятнейшему — особенно после нескольких недель, проведенных под открытым небом в дороге, занятию — омовению! Температура в парильне, как и предсказывал хоттолен, была так себе, да и вода порядком поостыла, и всё же, окатывая себя раз за разом еле теплой водой и размазывая клочья желтоватой мыльной пены по усталому телу, Безымянный чувствовал себя почти счастливым. Помывшись и как следует растеревшись грубым полотенцем, он вышел в предбанник и, окинув недовольным взглядом свою затасканную и пропыленную одежду, принялся с видимым отвращением одеваться. Запасных вещей у него не было. Всё то немногое, что успел нажить за время пребывания по ту сторону гор, он, по давней традиции возвращающихся из изгнания, оставил земле, пощадившей его. А новыми, хоть сколько-нибудь сносными вещами можно было разжиться только в городе. Вот и приходилось терпеть.
Поднявшись наверх и войдя в свою комнату, он застал там Гаргарона, выставлявшего с подноса на стол разномастные тарелки и горшочки, источающие ни с чем несравнимый аромат сытости. Среди принесенных хозяином блюд были кусочки шпигованной чесноком утки, золотистой горкой покоившиеся на тарелке; сильно прожаренная крупными кусками свинина с острым перцем; моченые яблоки и огурцы; небольшая тыква, фаршированная морковкой и пряной зеленью; отварной картофель и несколько видов салатов и холодных закусок в небольших мисочках. Довершал все огромный каравай ржаного хлеба, разрезанный напополам. Так же на столе высился здоровенный кувшин, до краёв наполненный пивом, и другой, поменьше, со свежим молоком.
— Ну вот, — заметив возвратившегося постояльца, пророкотал Гаргарон, довольно улыбаясь. — Чего ещё надо после долгой дороги? Помылся, наелся, продрых с добрый денек — вот оно и счастье. Разве не так?
— Верно, — кивнул Безымянный, подходя к столу и усаживаясь на услужливо пододвинутый к нему табурет. — Верно говоришь.
— Ты ешь, ешь, — довольно потирая руки, хоттолен уселся на заправленную войлочным одеялом кровать, — все прямо с пылу с жару, налегай. Да и приятеля своего не забудь кликнуть, а то эти бесы такие обидчивые.
— Это уж точно, — согласился Безымянный и позвал бесёнка: — Ноби!
— Я всё ещё злюсь! — пробухтела возникшая за его левым плечом голова беса с надутыми щечками, выражающими крайнюю степень недовольства. — И это целиком и полностью твоя вина!
Хитро поблескивавшие глаза бесенка тем временем проворно осмотрели комнату и, остановившись на могучей фигуре хоттолена, примостившего своё многокилограммовое тулово на краешке кровати, победно сверкнули: наступал час долгожданной мести!
— Вы не представляете себе, — плаксивым голосом обратился к нему бесенок, — как я счастлив наконец-то оказаться в приличном обществе! Это ужасный, ужасный человек! Изувер! — материализовавшаяся вслед за головой лапка принялась ожесточённо тыкать в Безымянного, норовя попасть в глаз. — Недавно он хотел заставить меня съесть трёх несчастных крестьян, вся вина которых заключалась в том, что они оказались у него на пути! А когда я решительно отказался принимать участие в таком зверстве, он задумал сдать меня в бестиарий храма для опытов! А ещё…
— Ноби, молоко, — Безымянный обреченно пожал плечами и вздохнул. Жаловаться и ныть по самому мелкому поводу — в этом весь Ноби! Правда, когда дело доходило до серьезных передряг, бесенок становился совсем другим: хитрый, по мере необходимости — отважный, сообразительный, изворотливый, он не раз оказывал «своему человеку» неоценимую помощь. Зато всё остальное время… Но Безымянный уже давно свыкся с привычками приятеля и научился им противостоять. — И свежий хлеб! Считаю до трех, если не успеешь их взять…
Договаривать не пришлось. Оскорбленно пискнув, Ноби материализовался полностью и, сграбастав со стола кувшин молока и полкраюхи ржаного хлеба, перелетел на высокий шкаф, располагавшийся у самых дверей. По пути он от натуги забавно подгребал задними лапками и, дрожа от возбуждения, расплескивал вожделенное молоко — любимейший свой напиток! Устроившись на шкафу, будто на насесте, бесенок жадно отхватил здоровенный кусок хлеба, с трудом запихал себе в рот. Торопливо жуя, он, брызжа во все стороны слюной, молочными каплями и хлебными крошками, заявил хоттолену:
— Вот видите! Этот жуткий человек только что на ваших глазах грозился уморить меня голодом, и…
Остальной его монолог потонул в чавкающих звуках, странном шипении и других, малоприятных шумах, так что для слушателей осталось неизвестным, чем именно из своих многочисленных выводов и рассуждений о несовершенстве человеческой природы их собирался порадовать бесенок. Что, без сомнения, было к лучшему.
Понаблюдав немного за прожорливым бесом, Безымянный и сам принялся усердно поглощать весьма вкусную, хоть и простоватую снедь, принесенную хоттоленом. Утолив первый голод, он решил возобновить беседу и задал очень значимый для себя вопрос, который никогда не решился бы выговорить в общей зале:
