Ник Перумов - Череп на рукаве
Это было разумно. Пусть трус и негодяй, он рассказал. мне не хватающее для завершения мозаики. Он заслужил жизнь.
Я поднял пистолет и повернулся к Дарк. Она уже не билась, она просто обвисала на цепи, приковавшей ей к позеленевшему медному ободу. Сейчас она смотрела на меня исподлобья, с яростью смертельно раненной волчицы.
— Стреляй, щенок, — выхаркнула она. — Стреляй, падаль. Жаль, что я…
Она не договорила. Я нажал на спуск — и понял, что промахнулся. Пуля вошла Дариане в правое плечо, пониже ключицы; обильно брызнуло кровью, тело женщины мотнуло, с хряском ударив о броню. Голова её бессильно мотнулась, падая на грудь.
Теперь оставалось только сделать контрольный выстрел. То есть подойти вплотную, приставить ствол к затылку и спустить курок. Мне предстояло хладнокровно пристрелить — вернее, дострелить бесчувственную, безоружную и беспомощную женщину. По моему мнению, эта женщина — буйнопомешанная, угрожающая жизням сотен тысяч и миллионов людей; её даже нельзя уподобить бешеной собаке, потому что собачье бешенство — это беда, а не вина, болезнь, а не сознательное действие. Нажать на курок — спасти десятки, если не сотни тысяч жизней, которые бросит в костёр войны эта психопатка, даже одержимая изначально самыми высокими идеалами и намерениями. Именно одержимая. Бешенство тоже может рядиться не в свои одежды.
Однако доселе я если и убивал — так только в бою. Палачом быть не приходилось. Дариана Дарк получила священный дар жизни от Бога, и мне ли отбирать его, раз уж Божья воля отвела от Дарианы первую пулю?
Тем не менее я шёл. И, наверное, я всё-таки разнёс бы ей затылок, если бы в этот момент дверь наконец не поддалась автогену и верные последователи госпожи Дарианы Дарк не разразились восторженными воплями.
Я выстрелил почти в упор и бросился обратно, к ограждению резервуара. Моя пуля не попала в голову. Она попала в грудь, и я надеялся, что эта рана окажется смертельной.
А последние секунды я потратил не на третий контрольный выстрел, а на то, чтобы сказать пару слов так ничего и не понявшему Кривошееву. Он даже стал вполголоса благодарить меня.
— Выметайтесь все отсюда, быстро! — заорал я, прыгая через перила. — У меня вакуум-бомба! Сейчас тут будет ад!
Кривошеев позеленел.
А я, не тратя больше слов, одним движением махнул через низкие перильца — прямо в объятия тёплой массы грядущего «биоморфа». Я не мог рисковать. Зараза должна быть уничтожена в зародыше. Честно говоря, втайне я надеялся, что госпожа Дарк тихо и мирно скончается от потери крови, прежде чем её успеют откачать, — или что бомба взорвётся прежде, чем её освободят от наручников. Коричневая упругая масса сомкнулась над моей головой, и человеческое моё сознание тотчас померкло. В мозг хлынул поток видений, настолько ярких и сильных, что я едва не закричал от боли — даже сохранять в себе способность мыслить по-человечески оказалось настоящей мукой.
Я видел Вселенную. Миллиарды миллиардов миров, звёзд, галактик. Я видел непонятные картины планеты, от полюса до полюса покрытой чёрной жижей, на поверхности которой плавали громадные живые острова; видел бесчисленные скопища «маток», медленно поднимающиеся над планетами, и чёрная вода стекала по их бокам, точно кровь матери с рождающегося младенца. Я видел армады в глубине космоса, ждущие в глубоком сне, вращаясь, словно пояса астероидов, вокруг равнодушных звёзд; я видел многое, чего не мог понять. Я видел силы вторжения, но не видел, что ими движет. Видел громадные живые корабли, в сотни, в тысячи раз громаднее «маток», медленно и величественно выныривающие из «кротовых нор» и опускающиеся на поверхности планет; я не видел лишь одного — тех, кто руководил и направлял эти бессчётные орды.
Но в тот миг я не сомневался, что они есть. Они есть, «маленькие зелёные человечки», и они объявили нам беспощадную войну. Войну без всяких причин; войну на уничтожение. Было в этом что-то от той равнодушной мощи, с какой иммунная система нашего тела атакует случайно оказавшихся в крови «агентов вторжения», чужеродные бактерии и вирусы. Организм тоже не ведёт переговоров с врагами и не проводит демаркационных линий. Он просто борется до конца — и либо побеждает, либо погибает в неравной борьбе, сдавшись под натиском метастаз.
Я подчинился инстинкту. Я не то плыл, не то брёл в коричневой жиже, то погружаясь на дно, то вновь всплывая наверх. Я знал, что у этого резервуара есть выход. Есть фильтры, заглушки, тому подобное — и что я пробьюсь к свету. Непременно пробьюсь. Я не имею права не пробиться. Потому что теперь я знаю точно — Империи предстоит война. Наверное, самая страшная из войн, которые знало человечество.
Мне не хватало воздуха, я задыхался. Давно уже я оставил позади бомбу с тикающим часовым механизмом, и сейчас шло состязание — между мной и бездушным секундомером. Я должен найти выход. Я обязан. Его просто не может не быть….
…И когда я, обессиленный, выполз наконец наружу из смрадной трубы, темнота за моей спиной взорвалась, словно тысяча тысяч солнц.
Я искренне надеялся, что погибли не все мальчишки и девчонки Шестой интернациональной.
А теперь мне следовало отыскать отца.
Потому что черепу, что на моём рукаве, предстояло отправиться теперь в самую дальнюю из всех возможных дорог — в небеса.
Даллас, 2000–2001.
Примечания
1
нем. — «C нами Бог». Надпись на бляхах армейских ремней фашистского вермахта.
2
нем. — батальон, имеющий в составе менее пяти рот. Battalion — батальон пятиротного состава.
3
имперск. — госпожа.
4
«Сомкнув ряды, подняв высоко знамя,
Штурмовики идут, чеканя шаг…»
Начальные строчки «Хорст Весселя», одного из «гимнов» Третьего Рейха. Автор приносит свои извинения всем, кого могло оскорбить приведение этих строк в романе, однако в данной ситуации они совершенно необходимы.
5
Начальная строфа «Стражи на Рейне». Автор счёл за лучшее вставить это без перевода.
6
Тигр, тигр, жгучий страх,
Ты горишь в ночных лесах.
Чей бессмертный взор, любя,
Создал страшного тебя?
7
