Александр Афанасьев - Зона заражения
Миллиардер кивнул.
– Никогда не задумывались над тем, почему все так вышло? Почему эти люди взяли в руки оружие и пошли убивать? Только не говорите мне, что они чертовы сукины дети. Не разочаровывайте меня.
Я насторожился – вот это и есть проверка. Ответь правильно – и получишь работу. Если неправильно… тейк ит изи, тут так говорят.
– Сэр… конечно, нельзя сбрасывать со счетов экономические факторы. Нищета, полная неконкурентоспособность, распад государства. Устаревшая структура общественных отношений с опорой на общинные формы. Но главное все-таки – это радикальный ислам. Не думаю, что они искренне верят в Аллаха, у них просто нет времени и жизненного опыта, чтобы искренне верить. Ислам – единственная религия, разрешающая делать то, что они хотят, – грабить и убивать неверных, и подводящая под это морально-нравственную основу. Если бы ислам проповедовал «подставь другую щеку», а христианство говорило «убивай во имя господа!» – они были бы христианами. Религия для них – это способ оправдать то, что они делают, не более того.
Миллиардер откинулся на спинку кресла, забарабанил пальцами по столу.
– Уже лучше. Вы даже упомянули главную проблему, просто не выделили ее. Главная проблема этого места, равно как и всех других, от которых мы огораживаемся Периметром и Зоной отчуждения, в том, что там невозможно выжить в одиночку. Сама жизнь диктует способ выживания – общиной, и никакой другой. У этих людей нет личной собственности, поэтому они не уважают и чужую. Если разрушить общину, позволить людям выживать в одиночку и дать им хоть какую-то личную собственность, что они могли бы защищать, вот увидите, все это мракобесие рухнет. Как карточный домик.
Я не улыбнулся. Я слышал такое много раз. Люди говорили, что знают, как решить проблему Периметра и Зоны отчуждения, как сделать тех, кто обитает за ними, частью нормального человеческого общества. Об этом говорили на многочисленных конференциях, в том числе международных, это обсуждали по телевидению, это провозглашали с трибун. Но все это так и оставалось словами, потому что люди по эту сторону Периметра не знали, о чем вообще говорят. А тех, кто был по ту сторону, с трудом можно было назвать людьми – они не понимали человеческих слов даже на своем языке, не владели диалектикой, риторикой и приемами доказывания, но это не делало их тупыми, отнюдь нет! Просто они не хотели понимать и принимать нас. У нас были цели – у них была мечта. У нас был разговор – у них была проповедь. У нас было доказывание – у них была вера. Так было и раньше, но сейчас, после войны… хотя какой к чертям после – все это обострилось до предела. Им нельзя было что-то доказать, они не шли на компромиссы – у них была правда. Правда есть правда, она бывает только стопроцентной. Не бывает правды на пятьдесят, девяносто и даже девяносто девять процентов.
И сейчас то, что говорил Крайс, ничуть не отличалось от того, что говорили политики и аналитики. Разница была в том, что это говорил Крайс. Билл Гейтс современной эпохи, сумевший изменить этот мир в одиночку.
Именно поэтому мне было интересно слушать.
– Суть моего проекта, господин Волков, в том, чтобы дать людям источники энергии. Бесплатной энергии, которую они смогут использовать, чтобы немного приобщиться к нашей цивилизации. За источниками энергии пойдут гаджеты, за ними – Интернет. Мы сможем напрямую общаться с ними, и одновременно мы начнем совместный бизнес с ними. Мы будем покупать у них то, чего не хватает нам, – полезные ископаемые, немного нефти – возможно, даже больше, чем нам нужно, чтобы заинтересовать их. Таким образом, мы создадим что-то вроде зачатков нормального общества внутри их убогой и мракобесной общины. Заняв плацдарм, мы постепенно начнем расширять его – и так, пока не обрушим всю эту гнилую постройку в целом и не выведем их из тьмы веков…
Выведем из тьмы веков – хорошо, кстати, сказано. Очень хорошо…
Их мир – мир тупой, нерассуждающей злобы. Знахарей и многократного повторения первой суры Корана вместо медицинской помощи. Вшей, грязи, хижин с земляным полом, вони от ослиной мочи. Паранджи, скрывающей прекрасные черты, убожества, скрываемого маской традиционализма, завывания муллы с минарета и перерезанного горла. Ханжества, скрывающего невообразимое скотство: сношений с ослами, с маленькими мальчиками, с маленькими девочками, друг с другом.
Вот что они несут нам. Теперь мы должны воевать не за то, чтобы нести свет туда, где раньше была только тьма, мы должны воевать теперь за то, чтобы наш свет не поглотила их тьма. Но сколько воюет? Сколько стоит у них на пути? И сколько бьет защитникам в спину, сажая их в тюрьмы, приглашая гастарбайтеров, признавая все больше и больше этих беженцами. К чему это приведет? К чему мы идем?
Не помню автора… кто-то написал на русском еще до Третьей мировой. Хорошо было написано. Было…
– Ну как? – Крайс пристально смотрел на меня, улыбаясь одними губами. – Я мог бы спросить, сколько стоят ваши услуги, но купленный человек – совсем не то же самое, что единомышленник. Совсем не то же самое. Разумеется, вы получите полную оплату за свои услуги – но главное ли это? Я предлагаю вам изменить этот мир, по крайней мере, попробовать. Может быть, у нас получится. А может, и нет.
Твой жребий – Бремя Белых!
Мир тяжелей войны: Накорми голодных,
Мор выгони из страны; Но, даже добившись цели,
Будь начеку всегда: Изменит иль одурачит
Языческая орда.
…
– Но это лучшая месть за тех, кто погиб, верно?
Голова кружилась… я давно завязал с этим. Я не пытаюсь изменить мир – я просто работаю. Мне плевать, что там происходит, мне вообще на все плевать, кроме своих людей и своего банковского счета. Я не хочу больше помнить.
Не хочу!!!
Но, к сожалению, помню.
Я вспомнил своего первого командира у погранцов, капитана Бекмурзина – его выследили и убили уже в Москве… было за что. Мы не лезем за Периметр, не вмешиваемся. Но для них – нет ничего святого.
– Я с вами, сэр, – сказал я.
– Уверены?
– Да. С вами.
Насте я позвонил, когда обналичил чек в Барклайс-банке. Сумма со многими нулями – часть из нее я перевел в золото и пока оставил в хранилище, часть пустил дальше. Не то что я не доверяю своему новому работодателю – просто есть вещи, которые нужно делать в любом случае. Это как у хирурга – он всегда делает одно и то же, даже если это не вызвано насущной необходимостью.
Через картинку виртуального экрана была видна дорога, впереди был полицейский блокпост на въезде в Мейфер, машины двигались в час по чайной ложке. Она не видела входящего звонка, сидя за столом в своем офисе, просматривала какие-то альбомы, закусив губу от усердия. Портфолио начинающих – ее хлеб.
Снова посетило чувство, что я делаю что-то не так, что я в чем-то не прав. Только как это исправить, я не знаю.
– Настя… – позвал ее я.
– А… – Она вдруг поняла, что я смотрю на нее какое-то время, и почему-то покраснела. Люди не любят, когда на них смотрят тайком, хотя другие люди зарабатывают этим на хлеб. Странные все же существа, эти люди.
– Как насчет ресторана?
– Сейчас?
– Ну, если ты не возражаешь…
– Сейчас не могу… – Она как-то беспомощно огляделась, хотя в кабинете никого не было. – Давай через два часа, а? У меня куча портфолио к показу.
Я двинул машину вперед, уже была видна стена и хромированная вертушка. Мейфер еще оставался относительно нормальным районом – и чтобы оставаться таковым, пускали туда далеко не всех желающих…
– Я заеду за тобой.
В ресторан «Гаврош» – один из лучших, кстати, в Лондоне – поморщились, но пустили. Вероятно, во многом из-за моей спутницы. Она была своей здесь, ее вид не оскорблял убранства старого, заслуженного ресторана и не отпугивал посетителей. Меня же вряд ли можно назвать желанным посетителем места с двумя звездами Мишлен. Например, потому, что я убиваю людей, а в высшем свете не рады тем, кто убивает людей. Здесь скорее примут с распростертыми объятиями главу благотворительного фонда, благотворительный рис и юнимикс[28] которого продадут на базаре и на вырученные деньги купят оружие.
Настя была в красном платье с очень глубоким вырезом слева, открывающим ногу целиком, я – в костюме, который надел на встречу и называл похоронным. И все это походило на сцену из Джеймса Бонда – только меня вряд ли можно было назвать сердцеедом. Скорее всего я тот, кто упустил нечто очень важное в своей жизни и никак не могу это найти.
Подошел официант. Я заказал не глядя…
– Ммм… что-то празднуем или это извинение?
– Зависит от тебя, – сказал я, не хотел начинать сразу. – Я уезжаю.
– Надолго?
– Да…
Я не знал, что сказать… и она, наверное, тоже не знала. Как-то все у нас… неправильно, что ли. Не так должно быть, наверное.
Она не стала задавать глупых вопросов типа «я тебе надоела?» или что-то в этом роде. Вместо этого она улыбнулась.
