Андрей Лестер - Москва 2066. Сектор
– Хорошо излагаешь, – сказал Виталий, переключая передачу. Под зеркалом заднего вида закачался амулет в виде игрушечного пластикового мобильничка. – Ход мыслей тебе немного подправить, и будешь незаменим. Мы с тобой горы свернем.
– А можно узнать поконкретнее, чем мне придется заниматься? – спросил Чагин.
– Поконкретнее тебе расскажет Хозяйка, когда приедем. Потерпи, дружище. Еще вопросы есть?
– Есть. Не возражаешь, если я тоже перейду на «ты»?
Виталий хрипловато засмеялся, откинув седой затылок на подголовник сиденья.
– А ты мне нравишься. Жалко будет, если с тобой что-нибудь не то случится.
– Ну что? На «ты»?
– Давай, дружище, не возражаю. Только когда приедем, при подчиненных будешь меня называть «господин полковник». Понял? Забавный ты парень. И как ты уживался с кретинами?
Вскоре показалась Главная Просека, самая широкая и непролазная. За ней, в ржавой дымке лежал, пока еще смутно различимый, Сектор.
– Вот мы почти и дома, – расслабленно улыбнувшись, сказал полковник. – Вот она, Россия!
Сердце Никиты сделало длинный прыжок.
Часть вторая
Прыгающий человек
Анжела
Просто исправили ошибку.
Регина
Даже лень сказать, что жизнь прекрасна.
Анжела
Хотя на этом нельзя успокаиваться.
Адамов
До Переворота (Потепления, Большого Ответа), думая о смерти, я хотел, чтобы обо мне забыли, как только я умру. Забыли навсегда и так основательно, как будто меня и не было никогда. Забыли все, кого я знал, и все, кто знали меня. Забыли те, мимо кого я случайно проходил, и те, кто, бросив свои дела, вслушивались в далекие звуки моих выстрелов где-нибудь в джунглях или в горах. Чтобы после меня не осталось ничего – чистый снег памяти. Как будто я вообще никогда не проходил этими улицами, не поднимался по лестнице, не касался перил и кнопки электрического звонка. Забыл мой отец, смеявшийся однажды над моим дневником, забыла мать, кокетничавшая в клубе с офицерами, забыла Регина. Забыла Катя. Дочь. Забыли Бур и Мураховский. Даже Саша Попов.
Иногда было так плохо, что только мысли об абсолютном исчезновении приносили временное облегчение.
А теперь пишу. Наверно, хочу оставить память. О чем?
В полуподвале явочной квартиры нашлось несколько старых общих тетрадей с Микки-Маусами на обложках. Одна исписана уже наполовину. Если проживу достаточно долго и если боль не сломает окончательно, надеюсь, меня хватит еще на парочку.
Я оказался стар для подвигов. Да, несколько человек я все-таки убил. За этим и пришел сюда. Но получил две ножевые раны… И, самое плохое, сорвался с крыши. Дерганые заслуживают смерти хотя бы за то, что не ремонтируют крыш.
Правое колено, как назло, именно то, которое тревожило меня уже несколько лет, теперь изуродовано навсегда. Я думаю, что порваны связки, разрушены суставы и расщеплена какая-то кость – внутри чувствуются мелкие осколки.
Рука порезана не сильно. Зато в боку приличная дырка. Но я все равно смог бы выбраться отсюда, если бы не колено. Громадная черно-фиолетовая опухоль. Сгусток боли размером с арбуз.
При падении вдребезги разлетелся мобильник, с помощью которого я мог связаться с Анжелой. Других средств связи нет. Я здесь один. Никто в Москве не знал, куда я направляюсь. Анжеле сказал, что еду на Север, посмотреть, приходят ли корабли. Поэтому меня еще долго не будут искать. Здесь, в явочной квартире, наши агенты будут не раньше, чем через десять дней: я сам отдал такой приказ, не хотел, чтобы мне помешали.
Лекарств на десять дней не хватит. Дня через три закончатся обезболивающие. Потом антибиотики. Об этом лучше не думать.
Единственный выход – выбраться на улицу, к телефонам-автоматам. Ближайшие – в соседнем переулке, метрах в двухстах. Я мог бы доползти до них, но улицы полны народа. Они никогда не пустеют. В этом районе, похоже, вообще никто не ходит на работу. Даже ночью на улице почти столько же людей, сколько и днем: стараются развлекаться.
И везде расклеены мои портреты. В зарешеченное окно вижу несколько штук на стенах домов с той стороны улицы. Один совсем рядом, на столбе. «Разыскивается». И такая сумма, за которую любой дерганый продаст на органы всех своих родственников, не то что раненого врага.
Удивительно, как много людей мечтает написать книгу о своей жизни. При этом подавляющее большинство не писало никогда ничего. Даже писем. Многие никогда ничего не читали. А книгу о своей жизни тем не менее хотели бы написать. Или хотя бы продиктовать. Или чтобы кто-нибудь за них написал. С их слов. Парадокс.
Хорошо, что мечты – такой слабый мотив. Какой процент людей способен преследовать свою мечту или бороться за нее?
Иначе нас завалило бы книжным мусором посильнее, чем перед Потеплением.
Другой парадокс. Люди хотели оставить книгу о своей жизни даже в те времена, когда еще работали компьютеры. Почему не блог, а именно книгу? Ведь не стыдно же было рекомендоваться блогерами, хотя это было все равно, что дать визитку, где под твоим именем было бы написано «болтун».
Может быть, они хотели обеспечить себе какую-никакую Вечность? И верили почему-то, что книга может в этом помочь. Именно книга, а не блог. Не слышал, чтобы кто-нибудь, желая остаться в памяти навечно, завел себе соответствующий блог.
Но мне кажется, что я пишу не для вечности. Кажется, что у меня более простые, практические цели…
У генерала Изюмова хватило ума не прислать за нами вертолет.
Не столь сообразительным оказался заместитель министра обороны, который, решив, что «Шатуны» деморализованы и не справились с заданием, выслал в район «Фенолита» несколько бортов с десантом и разведкой. Двигатели отказали, как только воздушная техника пересекла линию, отделявшую внизу под ними заснеженную мерзлую территорию от раскисшей, теплой земли, с невероятной скоростью зарастающей зеленой травой. Погибли почти все. Это были первые, но не единственные жертвы Переворота.
Анжелу я передал отцу с рук на руки. Доложил. Провели летучку.
Отсчет пошел на часы и даже на минуты. Понятно было, что в окрестностях Орехово-Зуево люди очень скоро узнают о происходящем, слухи полетят к Москве со скоростью верхового пожара, начнется паника. Больше нельзя было прятать информацию в недрах одного-двух ведомств. На Старой площади собрали большое экстренное совещание.
На нем присутствовали: первые лица министерства обороны, администрации президента, ГРУ, ФСБ, МЧС, милиции, ученые из центра ядерных исследований, специалисты по космосу, какие-то политики, зачем-то патриарх, несколько губернаторов. Президент и премьер-министр принимали участие заочно, по видеосвязи из бункера, каждый из своего: решили, что не стоит в таком угрожающем положении класть все яйца в одну корзину, то есть в один бункер.
Премьер на экране выглядел абсолютно растерянным. Игра желваками на этот раз никак не помогала, а нам с Буром, видевшим, что на самом деле происходит в Орехово-Зуево, казалась попросту неумной. Президент же просто круглил глаза и лепетал, что он понимает серьезность вызова, и мы все должны объединиться перед лицом, и, конечно, мы преодолеем, как и всегда раньше преодолевали…
А суть-то была как раз в том, что никто не знал, перед лицом чего «мы» оказались. И, может быть, совсем не стоило перед лицом «этого» объединяться. Может быть, как раз совсем наоборот, нам всем (пока не поздно) стоило разбежаться подальше. Рассеяться, разойтись «кто куда», как это сделала группа Попова, и Химик с водителем, и, в конце концов, сам президент с премьером, благоразумно засевшие глубоко под землей, хотя и по совершенно другой, чем наши офицеры, причине.
Конечно, самой первой версией была террористическая атака или нападение недружественного государства. Но кто именно напал, какие цели ставил перед собой, почему не добивался человеческих жертв (падение вертолетов оказалось только следствием, почти случайностью)? И каким инструментом пользовался нападающий? Как это все было сделано? При помощи чего?
Что мы имели на тот момент? Во-первых, исчезновение секретных и очень мощных боеприпасов. Во-вторых, бесследно растаявший в воздухе завод «Фенолит» (причем по лицам присутствовавших было видно, что никто не верит в это событие). В-третьих, тотальный отказ связи (хотя мне и удалось сделать один звонок с мобильника Анжелы Изюмовой, но, ни я, ни Бур не сказали об этом никому). В-четвертых, заглохшие двигатели автомобилей. В-пятых, невозможность произвести выстрел из огнестрельного оружия. И еще – сильное локальное потепление. И странное поведение людей. Посредством чего можно было добиться такого результата?
Каждое из этих аномальных событий, взятое в отдельности, в принципе, могло быть достаточно удовлетворительно объяснено. Так, боеприпасы (чисто теоретически) могли быть уничтожены специальными бактериями. Связь могла быть прервана импульсной бомбой. Еще проще воздействовать на людей. Способы известны. Пока, правда, никому не доводилось слышать о психотронном оружии, наводящем счастливые улыбки на лица граждан, но все же.
