Елизавета Ельская - Голгофа XXI
4 Симон Кананит и Иуда Искариот, который и предал Его.
Глава 5
Они шли по давно заброшенным улицам, придерживаясь средины, чтобы если что-нибудь рухнуло бы, то не на них. Некоторые многоэтажки частично обвалились, другие еще стояли, зияя оконными и дверными проемами. Кое-где сквозь обрушившиеся стены открывался вид на лестничные пролеты и уцелевшие комнаты. Святослав и раньше бывал в городах, но никак не мог к этому привыкнуть. Всякий раз ему, столь часто видевшему смерть, что он уже сбился со счета, становилось не по себе от такого количества пустых домов и безмолвных улиц, по которым некогда ходили люди.
Мария сжала его пальцы. Ее рука была холодной и влажной.
— Мне здесь страшно.
— Не бойся, тут никого нет.
— Ты не понимаешь! Мне страшно как раз оттого, что никого нет. Совсем никого… Посмотри на все эти здания — они похожи на склепы. Сколько народа в них жило! Мне столько даже не представить. И ведь таких городов много, очень много. Наверное, этот еще не самый большой.
— Не самый, — подтвердил Святослав. — Так себе городишко, я видел и побольше.
— Тебе было жутко?
— Да, — чуть помедлив, тихо, чтобы не услышали другие, ответил Святослав. — Было и будет. Есть вещи, к которым нельзя привыкнуть.
Под ногами иногда похрустывало битое стекло да звякала какая-нибудь железка, остальное уже давно сгнило.
Шедший позади Святослава Иоанн заметил:
— Похоже на огромное кладбище. Неудивительно, что люди отсюда ушли.
Симон фыркнул:
— Они потому ушли, что жрать стало нечего, вот почему. На земле еще был какой-то шанс прокормиться, а в этих коробках — никакого. Хотя вряд ли кто из этих бедолаг выжил. Городские в основном повымерли, я думаю.
Иоанн оглянулся, окинув взором длинную улицу, по которой они прошли.
— Не могу представить такой город полным людей. Вот бы увидеть!
— Размечтался, — сказал Симон. — Настоящие города теперь только у женевцев есть, а у нас одни развалины вроде этих. Кучи дерьма. — Он в сердцах пнул подвернувшуюся железку, и она с неприятным скрежетом отъехала в сторону. — Все здесь дерьмо, — с ожесточением повторил Симон, — и мы завязли в нем по уши. Посмотрите на себя — знаете, кто мы на самом деле? Крысы, роющиеся на чужих помойках — химках, плешах… В старину говорили, что крысы первыми бегут с тонущего корабля. Мы не бежим, потому что некуда.
«В одном он прав, — подумал Святослав, — бежать нам действительно некуда…»
На пустынных улицах заунывно посвистывал холодный ветер, выводя мелодию одиночества и запустения.
Обычно немногословный Матфей угрожающим тоном спросил:
— Ты все сказал?
Симон вызывающе вскинул голову:
— Что — не нравится? Тебе приятнее считать себя героем, бросающим вызов жандармам со всеми их техническими штучками, отличным вооружением и прочим? Как же, храбрецы-сталкеры! Туфта все это! Мы стараемся выжить — и только. Крыса, если загнать ее в угол, тоже будет драться. Это и есть чистая правда, а все остальное — вранье. Красивая обертка для куска дерьма.
Худой и жилистый Матфей стиснул кулаки.
— Если тебе нравится поливать помоями, лей на себя, а других не трогай. Иначе кто-нибудь снова сломает тебе нос, и правильно сделает.
Святослав почувствовал, что атмосфера накалилась и пора вмешаться, но его опередил Фома.
— Ой, мужики, что это? — вдруг воскликнул он, указывая на Симона сзади. — Глядите, вот умора-то!
Симон изогнулся, но объемистый рюкзак мешал ему увидеть себя сзади хотя бы частично.
— Ну дает, — хохотал Фома. — Никогда такого не видел!
— Перестань зубоскалить, — огрызнулся озадаченный Симон, тщетно выгибаясь назад. — Что там?
— Да хвост, конечно, что же еще? Такой миленький крысиный хвостик.
Тут захохотали все, кроме Симона, который, покраснев как вареный рак, сердито сказал:
— Если б я знал, что окажусь в компании идиотов, не стал бы связываться.
Все продолжали смеяться.
— Симон, ты долго его выращивал? — поинтересовался Фаддей.
— Заткнись!
Андрей с видом знатока заметил:
— Однажды в подвалах я видел огромных крыс, здоровенных, но твой хвост, Симон, их хвостам сто очков вперед даст. Призовой хвост. Ты крутить им умеешь?
Симон стал совсем пунцовым, но потом вдруг махнул рукой и улыбнулся:
— А ну вас… Сборище придурков — что с вас возьмешь?
Заночевать решили в одном из домов на окраине и выбрали одноэтажку, выглядевшую покрепче других.
Вероятно, раньше здесь был магазин или почта, а может быть, школа или детский сад. Ныне такие слова звучали бы непривычно и странно. Торговля в основном сводилась к обмену еды на оружие и оружия на еду, прочее ценилось меньше. Еда и оружие — предметы первой необходимости, чтобы выжить среди окружающего хаоса.
Набрав деревяшек, они развели костер прямо на цементном полу. Иоанн занялся приготовлением ужина, а Фаддея Святослав отправил дежурить снаружи. Вешая на плечо автомат, тот недовольно пробурчал:
— На что тут смотреть-то? Ворон и тех нет.
— Какая-нибудь банда может появиться где угодно и когда угодно, — сказал Святослав. — Нельзя, чтобы нас застигли врасплох.
Фаддей поплелся на пост, а Святослав, отвечая собственным мыслям, пробормотал:
— Историческое наследие…
Симон, заинтересовавшись, спросил:
— О чем это ты? Какое наследие?
— Так Книжник про волчар говорил, — пояснил Святослав. — Он считал, что начало нынешнему засилью банд было положено в конце прошлого века. Тогда принимались законы, противоречившие здравому смыслу. Преступность росла, а меры наказания смягчались. Смертную казнь отменили вовсе, хотя убийств становилось все больше и больше.
— Они что, совсем того были? — Сидевший на свернутом спальнике Симон выразительно покрутил пальцем у виска. — Выходит, у них крыша еще до потепления поехала?
Святослав пожал плечами:
— Откуда мне знать? Мне тоже непонятен гуманизм в отношении преступников, за который обычные люди расплачивались своими жизнями. Книжник говорил, что тогдашнее правительство подлаживалось под куда более благополучную в этом отношении Западную Европу. Тоже хотели цивилизованными выглядеть. Причина и следствие поменялись местами. Как будто если вопить на каждом углу: «Мы цивилизованные, мы цивилизованные!» — и принять законы действительно цивилизованных государств, то и впрямь станешь как они. Какая уж тут цивилизованность, когда люди по улицам боялись ходить и даже в собственных жилищах не чувствовали себя в безопасности! А быть богатым означало рано или поздно превратиться в мишень. В таких условиях надо было или самому вооружаться, или сматываться за границу. Так что здесь и без потепления все равно хреново было бы.
— А они все на потепление сваливали… Мой отец слышал, когда у нас еще радиостанции были.
— Всегда на что-то сваливают.
Их невеселый разговор прервал Иоанн, который начал раскладывать еду по пластмассовым мискам.
— Эй, кто тут хочет подкрепиться? — сказал он, и люди потянулись к нему.
Фаддей, чья коренастая фигура виднелась через дверной проем, крикнул:
— Про меня не забудь! Неси сюда мою порцию, пока не остыла.
Вняв призыву, Иоанн отнес ему миску.
— Держи. Хотя после той гадости, которую ты умудрился состряпать позавчера, тебе вообще ничего не полагается.
— Я стараюсь, но у меня не получается.
Фаддей принялся за еду и после первой же ложки заметил:
— Надо было посолить как следует.
— Кто бы говорил! — возмутился Иоанн. — У тебя вообще нет права критиковать других.
Фаддей открыл было рот, то ли чтобы отправить туда новую порцию, то ли чтобы возразить Иоанну, но в следующую секунду поставил миску и схватился за автомат.
— Кто-то идет!
— Где?
— Вон там, у желтого дома! Видишь? Один… нет, двое. Скажи всем.
Иоанн бросился в дом.
— На улице кто-то есть! Двое, идут в нашу сторону.
Все потянулись за автоматами.
— Искариот, Мария, Филипп, останьтесь внутри, с вещами, — сказал Святослав.
Остальные направились к выходу, чтобы посмотреть, кого еще занесло в этот вымерший полуразрушенный город.
По улице медленно брела женщина с ребенком. Невероятно худая — из-под лохмотьев торчали тонкие, как прутики, ноги в больших грубых мужских ботинках. Ее накидка была скорее всего из старого шерстяного одеяла. Впрочем, болтавшиеся на ней и державшем ее за руку ребенке лохмотья были такими ветхими, что их происхождение едва ли можно было определить. Пряди длинных спутанных волос падали на угловатые плечи женщины, а ее голова на тонкой шее все время покачивалась из стороны в сторону. Хотя она уже наверняка должна была увидеть вышедших из дома мужчин, она по-прежнему медленно шла посредине улицы, будто впереди никого не было.
