Павел Нечаев - Цена жизни
Ниже, среди простых, не приближенных к особе старосты, тоже сама собой образовалась иерархия. Как обычно и бывает в детских коллективах, особенно, когда взрослые не вмешиваются, наверху оказались самые сильные и наглые. Самому младшему мальчику в бараке было одиннадцать, самому старшему — почти восемнадцать. В возрасте, когда старший всего на год, может быть вдвое сильнее, у младших просто не было шансов. Грина поразило, до чего забитые, испуганные глаза были у малышей. Впрочем, почти у всех в глаза застыл страх, не только у самых маленьких. Стоило старосте прикрикнуть, как голову в плечи втягивали даже те, кто без стеснения шпынял малышей. Эрик, тот очень удивился, что староста не избил Грина до полусмерти. Тех, кто приходил в барак уже после того, как людей из палаточного лагеря переселили в туннель, староста пропускал через процедуру «прописки», после которой новички, обычно, несколько дней не могли встать с нар. Может быть, именно это привлекло Эрика в Грине: он, как и Эрик, не боялся. Впрочем, Грин не торопился обзаводиться друзьями. Он подсознательно опасался нового предательства.
— Тебе везет, Грин, — сказал ему Эрик за завтраком. С кухни привезли бачки с едой и чаем, хлеб. Староста руководил раздачей — кому больше, кому меньше, кого вообще прогнал от бака. Грин, тем не менее, получил полную тарелку каши, ломоть хлеба и кружку с чаем. — И «прописку» тебе не устроили, и еду дают — как старичкам. Колись, что в тебе такого особенного?
— Да ничего такого, — пожал плечами Грин, и тут же перевел разговор: — А почему вон тем еду не дают?
— Кому? А, тем, — понял Эрик. — Ну, вот тот мелкий, его Стасиком зовут. Он старосте сапоги плохо почистил. За это староста лишил его завтраков. Вон те двое парашу позавчера опрокинули. А вот про того не знаю, может быть, просто так. Староста и помогальники жрут «от пуза», а еды дают впритык, вот всем и не хватает. Да тут еще эти…
Под «этими» Эрик подразумевал «концевых». Была в бараке еще одна сила, кроме старосты и помощников. Несколько ребят постарше, набрав себе гвардию из малышей, устроились в дальнем от входа конце барака, за что их и прозвали «концевыми». Они, по словам Эрика, тоже не церемонились — отбирали у тех, кто послабее, одежду, заставляли делиться едой. Грина никто не трогал, особенное отношение старосты заметили. Они не знали причин такого отношения, но проверять на своей шкуре не решались, тем более что вокруг было много других кандидатов в жертвы.
Вскоре Грин стал подозревать что-то неладное в таком особом отношении. Подозрения быстро переросли в уверенность: периодически к коменданту вызывали мальчиков. Возвращались те под утро, многие выглядели подавленно. Что с ними там делали, секретом не было. То же самое делали со своими подданными и «концевые», и помощники старосты. Не раз и не два Грин видел одну и ту же повторяющуюся сценку:
— Кушать хочешь? А конфету?
— Да…
— Ну, иди сюда. На колени стал…
Спрятаться в бараке было негде, все происходило в открытую, на глазах у остальных. Бывало, старшие пацаны не снисходили до ритуала с конфетой, а просто брали то, что им надо, силой. Грина удивляло, что все принимали это как должное, даже сами жертвы. В прошлой жизни за такие штучки комендант бы сел в тюрьму, в этой — никому не было дела до того, что он делает. Все как-то очень быстро привыкли к такому положению вещей. Туннель был особенным миром, и законы его отличались от тех, что совсем недавно были снаружи. Не только законы были другими — сами обитатели туннеля, от первого до последнего, думали и делали все иначе. Грин, хоть и чувствовал все время голод — растущему организму не хватало той еды, что давали, для себя твердо решил, что не станет опускаться до такого. Впрочем, его и не трогали, все уже знали, что он принадлежит коменданту, староста как-то обмолвился. Шли дни, недели, а комендант не вызывал его к себе. Говорили, что у него появился постоянный мальчик. Хоть Грин и надеялся, что по него комендант уже позабыл, но все же смутная тревога не отпускала его. Он не знал, что будет делать, если комендант вызовет его к себе. Ведь отказать коменданту — это верная смерть. Правда, со временем тревога отошла на задний план под влиянием рутины. Грин вставал по утрам вместе со всеми, когда били в рельс. Вместе со всеми работал там, куда посылали, вместе со всеми ходил в «душевую». Он не задумывался над тем, что происходит. Туннель жил своей жизнью, и Грин стал частью этой жизни, еще одним винтиком в системе.
Поговаривали, что за пределами туннеля уже не осталось живых людей. Грину несколько раз приходилось работать у ворот. Ему и еще двум десяткам мальчиков раздали ведра, тряпки и швабры, и отправили на уборку. Это было основным занятием детей в туннеле — уборка. Грину удалось выглянуть за ворота. Наружные посты были сняты. В караулке возле ворот сидел одинокий охранник, и страшно мерз, несмотря на тулуп и меховую шапку. Грин подошел к воротам, и прильнул к щели. Снаружи было очень холодно, из щели потянуло таким морозом, что Грин сразу же отпрянул. Он только и успел разглядеть, что засыпанную снегом эстакаду.
— Что, хочешь сбежать? — хохотнул охранник. — Ну, давай, беги. — Любимой присказкой старосты и охранников было: «Если тебе что-то не нравится, можешь уходить. Никто тебя не держит».
— Черт, сколько же там градусов? — спросил потом Грин у Эрика.
— Говорят, минус тридцать. А по ночам, так и все минус пятьдесят, — Эрик знал все и про всех.
Наружный холод ощущался и внутри. По вечерам становилось так холодно, что для охранников у внутренних решеток построили специальные утепленные будки. После отбоя, перемещаться из барака в барак было запрещено, но пуще дубинок охраны запрет поддерживал лютый мороз. Самым страшным наказанием для провинившихся было изгнание.
Распоряжались всем в туннеле контролеры: тепло одетые, ухоженные, сытые мужики. В отличие от всех, кто жил в первом туннеле, они не потеряли лоск и чувство сытой уверенности. Контролеры не расставались с наладонниками, в которых было записано все, в том числе, и жизнь, и смерть каждого «быдла», как они презрительно называли обитателей первой части туннеля. Сами они жили во второй, за ущельем. Там жила вся приличная публика — отобранные Фрайманом специалисты, и их семьи, солдаты и офицеры его армии. Уже когда ударили морозы, на одной из соединяющих туннели эстакад построили крышу и стенки из листовой жести, чтобы можно было переходить даже в непогоду. Охранники, или, как они себя называли, «офицеры безопасности», безоговорочно подчинялись контролерам. Обитатели туннеля называли охранников «мусора». Прозвище приклеилось не зря — большинство охранников в прошлом служили в полиции. Разговор с провинившимися у мусоров был короткий: они просто выгоняли человека за ворота. Однажды мимо лениво елозящих швабрами по полу уборщиков, среди которых был и Грин, охранники проволокли сопротивляющегося человека.
— Куда они его? — спросил кто-то из детей.
— На свиданку к деду Морозу, — мрачно пошутил помощник старосты, руководивший работой.
— Да, по ходу так, — согласился Эрик, и вопросительно посмотрел на помощника: — Я схожу, посмотрю?
— Все пошли, — оторвал зад от складного стула помощник. Один из детей тут же сложил стул, и встал за помощником, готовый разложить его по малейшему знаку. Но помощнику самому было интересно, куда охранники потащили человека — туннель заканчивался, дальше была только генераторная. Поэтому, все уборщики похватали ведра и тряпки, и с деловым видом направились к воротам, хоть уже и были там сегодня. Мрачная шутка помощника обернулась правдой. Охранники распахнули одну створку ворот, и выволокли человека наружу. Человек хватался за створки и умолял оставить его, но охранники его не слушали. Ворота заперли, человек остался на морозе. Не прошло и минуты, как он стал стучать, умоляя впустить его. Охранники постояли, послушали, потом один и них увидел в стороне уборщиков, и заорал:
— Так, вы, а ну пошли отсюда!
Уборщики сочли за лучшее удалиться, впереди всех пыхтел помощник старосты. Под вечер, уже после ужина, Грин с Эриком слонялись без дела по площадке у детского барака.
— Гляди, — Эрик дернул Грина за рукав. Грин посмотрел, и внутри у него все заледенело. По туннелю трое стражников несли труп. Перед смертью человек сел на корточки, и обхватил руками колени в напрасной попытке сберечь тепло. Стражники продели под руки заледеневшего трупа палку, и так, на палке, и понесли его. Качаясь, труп проплыл мимо Грина. Грин с ужасом увидел, что вокруг лица у него наросли сосульки, а часть уха отсутствует. Лицо у трупа было белее мрамора.
— Почему у него нет уха? — спросил Грин у Эрика.
— Откололось, — ответил Эрик. Грин поймал его взгляд, и ему стало не по себе, такая ненависть горела в голубых глазах Эрика. — Знаешь, почему они его не оставили снаружи?
