Дорога к фронту (СИ) - Ливадный Андрей Львович

Набирать обозначенную капитаном Земцовым высоту — не вариант. Облачность быстро приближается. Гонимые ветром тучи движутся метрах в семистах над землей. Если поднимусь над ними, то уже ничего не смогу рассмотреть. Значит придется идти под нижней кромкой, где косматыми лохмами вытягиваются отдельные пряди непогоды, а по фонарю кабины начинают змеиться капли влаги.

Погода, как назло, работает против нас, по крайней мере здесь, на конкретно взятом участке фронта. Я-то надеялся на пыль. При движении техники ее шлейфы поднимаются высоко и видны издалека, но моросящий дождь все испортил.

Постоянно приходится крутить головой в поисках воздушных целей. Фашисты часто вылетают на «свободную охоту». Запросто могу нарваться на пару «мессеров» так же, как и я маскирующихся в свинцово-сером подбрюшье облачности. Не верю, что вылет обойдется без подобных встреч.

Я углубился на вражескую территорию и теперь двигаюсь широким зигзагом, стараясь охватить взглядом как можно бо́льшее пространство. Курс стараюсь держать от одной дороги к другой с таким расчетом чтобы в вираже при смене направления просматривать их хотя бы на два-три километра в стороны.

Обстановка внизу не радует. На восток движутся длинные колонны, но танков мало, в основном попадаются грузовики и легкая бронетехника.

Изредка ныряю в густую облачность, и лечу в ней, чтобы сбить с толка вражеские посты наблюдения, благо на «МиГе» есть авиагоризонт, позволяющий не потерять ориентацию в пространстве, когда вокруг разливается мутная, плотно льнущая к фонарю кабины пелена.

Наконец лесной массив расступился. Внизу притаился небольшой истерзанный боями городок. Слева от моего курса протянулись нитки рельсовых путей, разъезды и железнодорожная станция. Дальше видны поля и излучина реки. Справа закопченными руинами высятся разбомбленные цеха какого-то предприятия, видны горы битого кирпича, да огрызки промышленных труб.

Вокруг меня тут же вспухают белесые, похожие на вату комки зенитных разрывов.[3] Станция плотно прикрыта. На путях я успел заметить эшелоны с живой силой и техникой. Ухожу западнее, а когда огонь остался позади, сверяюсь с картой. Нашел городок, сделал пометки, попробовал связаться с аэродромом, но ответа не получил. На частоте связи слышен только треск помех. Ничего удивительного. Я уже в пятидесяти километрах от передовой.

Если вчерашний день был ярким, огненным, полным стрессовых впечатлений, то сегодня началась тяжелая, рутинная фронтовая работа.

Среди эшелонов я успел заметить цистерны с топливом. Их много, — по общему количеству приблизительно наравне с вагонами и платформами. Немцы не успели или не смогли растащить их по тупикам и надежно замаскировать. Скорее всего разъезды, поврежденные во время недавних боев за городок, все еще не отремонтированы.

Снова сверяюсь с картой. Анализирую. В отличие от подавляющего большинства нашей бронетехники немецкие танки работают на бензине. Некоторые общие представления, волей или неволей полученные в «ви-ар», позволили вспомнить, что запас хода среднего немецкого танка периода начала войны составлял порядка 90–100 километров по проселкам и бездорожью. Я уже углубился далеко от линии фронта. Здесь они не могут заправляться. Неразумно. Тактика быстрых таковых клиньев вермахта подразумевает прорыв нашей обороны и стремительное продвижение вперед. Они должны быть заправлены «под горловину» перед началом атаки. Значит места их скрытного накопления нужно искать в десяти-пятнадцати километрах от переднего края.

Пробегаю взглядом по карте. Учитывая заболоченные, непроходимые для техники леса вероятностей не так уж и много. Особенно если подключить необходимость логистики: быстрого подвоза боеприпасов и топлива. Наиболее перспективными на отведенном мне участке выглядят окрестности совхоза «Коммунар», где сходится несколько дорог, и еще, судя по условным обозначениям, до войны там располагалась крупная машинно-тракторная станция.

Почему же я ничего не заметил по пути на запад?

Да потому что танки хорошо замаскированы. Наверняка рассредоточены под кронами деревьев, по опушкам леса и укрыты свежими ветками. А я к тому моменту, когда пролетал над бывшим совхозом, только пересек границу непогоды и усиленно вертел головой, опасаясь, что из-под облаков на меня вывалится пара «худых». Надо было снизиться и проверить тщательнее.

Но ничего. Сейчас долечу туда снова и осмотрюсь на бреющем.

Мысленная фраза неожиданно резанула по нервам. Да что со мной не так? Почему многое воспринимаю слишком остро, словно уже случилось что-то непоправимое?

В ответ совершенно распоясавшееся воображение быстро и красочно накидало очертания стальной лавины, которая, возможно, уже ползет к нашему переднему краю. Несколькими сочными, правдоподобными мазками мой рассудок показал лицо того красноармейца, что вчера оттащил меня от обломков горящего «И-16». Я на миг его глазами увидел разорванную воронками траншею, полузасыпанные землей окровавленные тела других бойцов, и его, — контуженного, судорожно сглатывающего, подавшегося к брустверу с бутылкой зажигательной смеси в руке, навстречу лязгающей, заслоняющей свет тени…

«Вот какой может стать цена твоей невнимательности», — шепнул внутренний голос.

Да что за дичь-то со мной творится!

«А это война. Передний край теперь уже не букашки, ползающие внизу, не вид из кабины».

Я несколько раз сморгнул и машинально прибавил газ, хотя собирался экономить топливо.

В окрестности «Коммунара» я вышел через семь минут. Погода здесь резко испортилась. Облака прильнули ниже к земле, дождь усилился, а видимость значительно ухудшилась, но это отчасти сыграло на руку. «Мессеры», если они тут и крутились, без сомнения ушли. Немцы в такую хмарь не сунутся. Им незачем. Или кишка тонка. Точно не знаю. Никогда не задумывался.

Иду на бреющем над самыми крышами домов. Только так могу видеть землю и хоть что-то различать во мгле. Еще высотомер и авиагоризонт в помощь. В общем пока справляюсь, ведь за плечами сотни виртуальных вылетов.

Танки я заметил в последний момент. Готовился, прикидывал, но молчаливая, мокнущая под дождем стена деревьев все равно появилась неожиданно. Под соснами — сплошной строй брони, ощерившейся пушками и пулеметами. Машины стоят плотно, с интервалом в три-четыре метра. Прежде чем резко взять на себя ручку управления, я успел заметить пару бензовозов и грузовик со снарядами, — оттуда как раз выгружали ящики.

Немцы, конечно, меня тоже заметили, но вряд ли всполошились и решат менять позиции. Безумный «Иван»[4], летающий в такую погоду, наверняка не дотянет до линии фронта. Об отсутствии у нас радиостанций фашисты отлично осведомлены. Да и в любом случае гаубицы их здесь не достанут[5], беспокоиться не о чем. Даже если русские будут знать, что их оборона на этом участке приговорена, как это повлияет на предопределенный ход событий? Да никак. С их точки зрения.

Резко набираю высоту, пробиваю густую облачность, осматриваюсь, но над облаками все чисто. Садиться и взлетать в такую погоду очень тяжело.

Прижимаю к горлу микрофоны, переключаюсь на передачу, докладываю:

— Грач-1, цель обнаружил. Квадрат 1703. Прием.

Сквозь потрескивание помех, к моей радости, пробился ответ:

— Грач, слышу тебя. Возвращайся. Как понял, прием.

— Не отработан второй маршрут. Прием.

— Приказ: возвращаться.

— Принял.

Иду домой. Земли не видно. Курс на восток. Скорость триста пятьдесят. Значит лететь мне четыре минуты. Потом снижение и поиск ориентиров в дождливой мгле.

Ничего. Справлюсь. Главное — танки обнаружил!

Пока искал аэродром, вымотал все нервы.

Сажусь, расплескивая мелкие лужи. Погода совершенно скурвилась, но на земле, к моему удивлению, кипит бурная деятельность. У изгиба рулежной дорожки один за другим стоят три «ишачка», готовые к взлету. Под крыльями у них закреплены «эресы».