Олег Дивов - Призрачный мир: сборник фантастики
— Вы ошибаетесь, сэр! — горячо воскликнул Мелоун и вдруг сник. — Право слово, если представить себе, от каких мелочей порой зависит научная репутация… Иногда я думаю: что, если бы порыв ветра не распахнул тогда окно в зале Куинс-Холла? Или если бы это существо, — последние слова наш гость произнес с особой интонацией, — вылезло из ящика медленно и хотя бы на несколько секунд задержалось на его краю, а не взмыло в воздух с такой стремительностью? Безусловно, тогда доктор Иллингворт не смог бы, презрительно расхохотавшись, заявить со свойственным ему апломбом: «Птерочушь, сэр! Это кондор, самый обыкновенный кондор!» Да… Иллингворт… Наверное, при сложившихся обстоятельствах мне не следовало бы… Тем не менее ручаюсь честью, сэр: я лично был участником событий, приведших к открытию! И собственными глазами видел… Ну, в общем, существование в наши дни будто бы доисторических динозавров для меня непреложно. А также летающих ящеров, человекообезьян и…
— Что ж… — Мой друг негромко хмыкнул. — Теперь, во всяком случае, понятно, отчего последнюю из опубликованных на страницах «Газетт» статей об этой экспедиции писали не вы, а один из ваших коллег, некий Макдона.
— «Скандал на Ридженс-стрит: профессор Мюнхгаузен, или воскресший Калиостро», — с горечью пробормотал наш визитер. — Да, конечно… После той приснопамятной лекции «Дейли газетт» отнюдь не стремилась напомнить миру, что в экспедиции присутствовал ее специальный корреспондент. Собственно, только благодаря заступничеству старины МакАрдла, тогдашнего редактора нашего новостного отдела, я не сделался бывшим корреспондентом. Да еще буквально через день внимание всего мира оказалось обращено на совсем другие события: очередной балканский кризис, очередное же обострение напряженности в Персидском заливе… Словом, вскоре уже мало кого интересовало, что именно открыл или не открыл некий скандально известный профессор в дебрях Амазонии и допустил ли некий молодой репортер всего лишь «прискорбное легковерие» или «осознанное попрание всех норм профессиональной этики».
— Оставим это, — произнес Холмс совершенно бесстрастно. — Давайте перейдем к делу.
— Конечно, сэр. Скажите, джентльмены, читали ли вы уже утренние газеты?
— Не читали и даже не открывали. Мы с доктором были заняты беседой.
— Взгляните, — Мелоун бросил на журнальный столик свернутую в трубку газету. — Это «Дейли ньюс», она выходит на час раньше прочих.
— Будьте добры, Ватсон, зачитайте вслух.
Я развернул газету и сразу увидел передовицу, озаглавленную «Скандально известный ученый совершает тройное убийство».
«Сегодня утром инспектором Скотленд-Ярда Лейстредом был арестован профессор зоологии Джордж Эдвард Челленджер. Арестованному вменяются в вину три преступления, совершенные в течение вчерашнего дня в различных районах Лондона.
В десять часов утра в Гайд-парке преступник в присутствии дюжины свидетелей подверг жестокому избиению доктора Иллингворта, имеющего привычку совершать в этом парке ежедневную утреннюю прогулку. В результате доктор Иллингворт в тяжелом состоянии был доставлен в госпиталь святой Анны, где скончался, не приходя в сознание. Преступник же, вскочив в ожидающий его таксомотор, немедленно скрылся из парка.
В два пополудни профессор Биркинворт подвергся нападению на выходе из своего дома по адресу Пикадилли, четырнадцать. На глазах у многочисленных прохожих нападающий проломил профессору череп орудием, которое свидетели описывают как „нечто вроде суковатой дубинки“, после чего, растолкав толпу, отбежал за угол, вскочил в ожидающий его автомобиль и скрылся. Тип автомобиля свидетели рассмотреть не успели, но, судя по косвенным данным, это тоже был „блэк кэб“, используемый лондонской службой таксомоторных перевозок.
В шесть вечера в своем доме по адресу Виктория-роуд, три, был убит профессор Уэдли. Преступник проник в окно спальни Уэдли, с величайшей ловкостью вскарабкавшись по оплетенной плющом стене здания, и совершил убийство путем удушения жертвы, после чего покинул спальню через то же окно. Оказавшемуся неподалеку фотографу-любителю Эрнсту Хорнунгу удалось сделать всего один снимок, на котором, тем не менее, преступник запечатлен вполне явственно.
Согласно заявлению инспектора Лестрейда, сделанному для корреспондента „Ньюс“, обстоятельства во всех трех случаях неоспоримо уличают печально известного своей конфликтностью и буйным нравом профессора Челленджера. Его опознали многочисленные свидетели первых двух преступлений, а внешность убийцы на фотоснимке, сделанном мистером Хорнунгом, также признана полностью совпадающей с обликом Челленджера.
Все трое убитых, со слов того же Лестрейда, были недругами Челленджера, чему у Скотленд-Ярда имеются многочисленные подтверждения.
Остается добавить, что мистер Челленджер — опытный альпинист и даже в последнее время, несмотря на свой далеко уже не юношеский возраст, способен проявить навыки скалолазания, недоступные рядовому лондонцу».
Отложив газету в сторону, я посмотрел на журналиста.
— Должен сказать, случай мне кажется достаточно очевидным. Боюсь, молодой человек, даже необыкновенные способности моего друга здесь не помогут.
— Сэр, мистер Холмс и вы еще не знаете самого главного, — возразил Мелоун. — Вчера профессор целый день провел в моей холостяцкой квартире. Со времен той злополучной экспедиции Челленджер не опубликовал ни строчки — и вот как раз в тот день, когда мы решили встретиться, чтобы возобновить прерванную столько лет назад работу над «Затерянным миром»…
— «Затерянный мир»? — удивился я. — Это…
— Так было решено назвать нашу совместную книгу о путешествии в страну Мепл-Уайта. Предполагалось, что она будет включать не только главы, подобающие научной монографии, но и фрагменты путевых очерков. А также иллюстрации, поскольку приемлемых фотографий почти не осталось. Как раз над иллюстрациями мы вчера и работали, точнее — над картой плато.
Холмс, до сих пор недвижно сидевший с закрытыми глазами, немедленно встрепенулся.
— У вас есть тому доказательства, мистер Мелоун?
— Увы, — потупился гость. — Только мое честное слово. Однако инспектор Лестрейд не пожелал и слушать меня. Более того, в это трудно поверить, но он даже пригрозил арестовать меня как соучастника в преступлениях, если я стану настаивать на своем!
— Тому, кто знает Лестрейда вот уже более четверти века, в это поверить как раз легко. Скажите, мистер Мелоун, — Холмс вгляделся в размещенную под газетной передовицей фотографию. — Этот человек действительно похож на профессора Челленджера?
— Ох, в том-то и дело, сэр! — Наш посетитель в горячности ударил по столу ребром ладони. — Не знай я наверняка, что это не он, я мог бы поклясться, что перед нами фотография профессора. У него совершенно незаурядная внешность.
— Будьте так любезны, опишите ее.
Мелоун вздохнул.
— Я попробую, хотя это и нелегко, сэр. Он… как бы это лучше сказать… В общем, профессор из тех людей, кого сложнее обойти, чем перепрыгнуть. Того, кто сталкивается с ним впервые, особенно поражают его пропорции. Ростом Челленджер едва выше пяти футов, он, при всем к нему уважении, мне по плечо. При этом у него грудь колесом, мощные руки. Огромная голова: простой смертный, рискнув надеть его цилиндр, утонет в нем буквально до основания шеи…
Журналист внимательно всмотрелся в газету. На какой-то миг его взгляд, казалось, устремился куда-то сквозь лист «Дейли ньюс», сквозь столешницу, сквозь стену дома и земную твердь — туда, где на противоположной стороне планеты раскинулось мифическое плато Мепл-Уайта.
— Продолжайте же, прошу вас! — мягко, но настойчиво произнес Холмс.
— М-да… — Наш посетитель стряхнул с себя оцепенение. — Ну, как видите, этот цилиндр надет поверх великолепного черепа европейца, хотя на миг мне вспомнилось… Ладно, неважно. — Мелоун натянуто усмехнулся. — Должен сказать, цилиндр — любимый головной убор профессора, он с ним даже в экспедиции не расставался. То-то было зрелище — особенно в тот день, когда человекообезьяны… Впрочем, вот уж о чем мне точно не хотелось бы вспоминать, так это о том проклятом дне. Зато я отлично помню, как Челленджер сокрушался, когда мы, покидая плато тайно и в спешке, были вынуждены оставить там бóльшую часть нашего гардероба — включая тот самый цилиндр. Простите, джентльмены, я опять отвлекся. Лицо у профессора большое, мясистое, глаза серо-голубые, брови и волосы очень густые. Борода квадратная, волной спадающая на грудь, иссиня-черная. Теперь, впрочем, в ассирийской смоле его волос и бороды хватает серебряных прядей… И вот еще особая примета: чрезвычайно громкий, раскатистый голос.
— Голос на фотографии разглядеть непросто… — поведал Холмс задумчиво. — Что ж, должен сознаться: случай представляется мне крайне интересным. Я займусь вашим делом.
