Вадим Еловенко - Мы – силы
Проснулся Антон, когда в штабе уже вовсю шло совещание. Ханин спокойно слушал высказывания людей и сам старался их не перебивать. Только уточнял, что имел в виду тот или иной докладчик.
Антон встал, выругавшись досадливо, что его не разбудили, и подсел к Ханину за стол. Слушая, он постепенно вникал в предлагаемые идеи.
Постепенно все начали понимать, что вообще прорыв их силами вполне реален. На карте стали набрасывать будущий план.
– Ну, а кто останется сдерживать вот это направление? – спросил один из штабистов.
Все замолчали, поглядывая на «гибельное» направление вдоль наметившейся линии выхода из города.
Стали высказывать совсем бредовые идеи, что можно атаковать противника, чтобы сдерживающие основной удар смогли уйти вслед за колоннами беженцев.
– Глупости, – сказал Ханин.
Все посмотрели на него, до этого долго молчавшего. И ему пришлось пояснить:
– Глупости. Никто не должен контратаковать, чтобы оставшиеся смогли выбраться. Мы же не атакуем противника, отрезавшего нас от Крепости. И Артем Наумович не атакует, чтобы с нами соединиться.
– У них другая ситуация. У них провианта хватит на все время осады. И у них нет детей там, – сказал один из присутствующих. – У них только те, кто может держать оборону.
– Да. А у нас дети… – как-то слишком устало сказал Ханин. – И мы должны их вывести. А значит, охранение колонны и тем более отряд прорыва не будет поворачивать назад. Он пойдет впереди до конца.
– Но те, кто останется, обречены, – сказал штабист то, что все и так понимали. – Не от пуль этих уродов, так от голода.
– А если никто не останется… обречена вся колонна, – сказал Ханин. – И если колонна останется без охранения, она опять-таки обречена. Это сейчас мы как в западне, нас удобно расстреливать, если мы высунемся. А там… на просторе они десять раз подумают, прежде чем преследовать, нарываясь на автоматы. Там есть простор для маневра. Там есть шанс уйти…
– Обоз со стариками, детьми и женщинами? – удивились в комнате. – О каком маневре вы говорите?
– Охранение будет к ним как привязанное, раз вы не хотите его повернуть, чтобы дать оставшимся отойти, – сказал докладчик.
– Значит, обоз должен стать маневренным, – заявил Ханин негромко и жестко. – Значит, отдадим все машины.
– Мы не можем отдать машины. По крайней мере, все, – напомнил Рухлов. – Мы на них с участка на участок бойцов перекидываем. Боезапас. У нас не хватает сил равномерно периметр удерживать.
Ханин поднялся и сказал:
– Тогда думайте. Либо мы отдаем машины и маневренная колонна отрывается от преследования и идет к большой воде, либо никто никуда не идет. Потому что выставить из города пешком население – это отдать их на радость пулеметчикам и группам преследования. Все останемся. Ну и тогда как следствие… все помрем с голоду.
Все замолкли, переваривая услышанное. А Ханин, прихрамывая, вышел из кабинета и направился к выходу.
К полуночи план был готов, и Ханина вновь вызвали в штаб. Он приехал чуть посвежевший и, по-видимому, поспавший. Рухлов, позавидовав ему, рассказал в подробностях план. Пусть жесткий. Пусть неприемлемый в обычных условиях, но план, который мог дать шанс ушедшим из города не стать мишенью для бандитов.
Выслушав Антона, Ханин хмуро спросил:
– Я правильно понял, что ты предлагаешь пустить их в город? Выкинуть белый флаг?
– Да.
– И только пустив их, обнаружить себя и сковывать их основные части, пока колонны не будут достаточно далеко.
– Да, – кивнул, устало морща лоб, Рухлов.
– Это смерть всем, кто остался. Без шансов… даже малейших, – сказал Ханин.
– Ну почему, – смутился Рухлов. – Они могут по окончании боезапаса скрыться в подвалах и на чердаках. Запереться в квартирах. Не будут же бандиты все квартиры проверять. И потом, они могут представиться мирными жителями, кто не ушел по каким-либо причинам.
– Ты сам веришь, что они выживут? – спросил удивленно Ханин.
Антон посмотрел на него и сказал:
– Не знаю. Я лично останусь. Я везучий. Может, и тут пронесет. Да и с моей ногой как-то сильно не побегаешь.
– А где ты найдешь еще пятьсот камикадзе, которые вам нужны?
Один из командиров ополчения поднялся и сказал:
– Мои останутся точно. У меня две сотни ребят. Оружия и патронов бы только побольше.
– Это ты говоришь или это они такие храбрые? После того как вы такое провернете, по вам не только из минометов долбить начнут. Опять отравляющие газы зашлют, – зло сказал Ханин. – Просто чтобы отомстить.
– Поверьте… когда я скажу, что мы нужны, чтобы остальные могли уйти, они останутся. Останутся все. И не только мои.
Тяжело поднявшись, Ханин спросил:
– А стариками и ранеными ты решил пожертвовать, Антон?
Тот сощурился, но, не отрывая взгляда от ханинских глаз, ответил:
– В машинах и автобусах поедет чуть больше тысячи человек. Это весь транспорт, что у нас есть… И эта тысяча только дети по переписи. С ними некоторое количество взрослых. Остальные от них отстанут, и если преследование будет настойчивым и его не сдержит арьергард, то да… можно сказать, что я ими пожертвовал. Как пожертвовал и нами… теми, кто останется в городе. Потому что кем-то жертвовать надо, господин бывший старший лейтенант.
Ханин потер глаза, заболевшие от злого взгляда Рухлова, и сказал обреченно:
– Ну, значит, и нам тогда оставаться… всем, кто здесь. Перед этим всем… я хотел бы выспаться. А то что-то четыре часа для меня маловато, оказывается. Стар я стал…
Собравшиеся в штабе смотрели на трущего глаза и улыбающегося Ханина и тоже заулыбались. Все они стали староваты. Ну куда им таким стареньким бегать? Уж лучше на завалинке посидеть… со снайперской винтовкой.
4
Роман и Юля сидели в палатке Рината, и тот откровенно пялился на них. После всего ими сказанного у него как-то перестала реальность увязываться с ее пониманием.
– Ромка, ты дебил, – уверенно заявил Ринат, даже не слушая оправданий. – Ты понимаешь, что ты мне предлагаешь? Нет, ты сам понимаешь, что ты для себя хочешь? Это же расстрел. Причем не мы, так они. За тобой же столько крови…
Понимание, что эта кровь их связала крепче, чем что-либо, не давало Ринату сразу разобраться с ними, как это и требовалось.
– Ринат, я чужой здесь. Я сам не понимаю, как я здесь оказался и что я тут делаю. Я тебе это говорю. Не Улему, не своему наставнику. Тебе… Ты меня должен понять. Пусть меня они расстреляют, но я не могу больше тут оставаться. Раньше меня что-то держало. Словно я не я был. А сейчас я опомнился. И мне нужен шанс стать тем, кем я был. Пусть маленький, но шанс. Ты меня понимаешь?
Ринат зло сплюнул в пепельницу и честно помотал головой, мол, нет, не понимаю.
– Тебя эта баба таким слюнтяем сделала? – спросил он, кивая на Юлю. – Что ты ее с собой припер?! Что, от ее юбки оторваться уже не можешь? Пошла отсюда! Чтобы я тебя не видел!
– Ринат! – осадил друга Ромка.
– Пошла, я сказал! – заревел на нее, люто возненавидев, Ринат. – Жди там! Пока тебя не позвали…
Он хотел ее как-то обозвать, но не стал при Романе совсем уж буйствовать. Когда она молча, еле сдерживая слезы, вышла, он тише уже, но так же зло спросил:
– Ты все мне рассказал? Это все? Или есть еще что-то, чего я не знаю?!
Подумав, Роман ответил, что да, есть еще кое-что. И он рассказал все от начала до конца. Уже после этого рассказа Ринат, казалось, совсем двинулся. Он то хихикал, то ржал, то чуть ли не бил себя по лбу зачем-то вытянутым пистолетом.
– То есть из-за этой шлюхи, спящей по очереди то с тобой, то с ним, ты голову потерял?
– Я с ней не сплю уже… – признался Ромка.
– Тем более, – ржал Ринат. – Тем более ты с ней УЖЕ не спишь. Я хочу увидеть это чмо, на которое она тебя променяла… Просто чтобы я до конца дней мог поржать над тобой.
– Не стоит, – уверенно сказал Ромка.
– Что не стоит? А стоит самому бежать? Стоит меня под монастырь подводить? Стоит бросать свою роту?! Стоит? Стоит это все, когда ты нужен мне здесь?! Когда сегодня-завтра мы на штурм пойдем! Когда ты мне будешь нужен как никогда. Когда Улему ты будешь нужен. Когда от тебя будем все мы зависеть.
– Но я не могу! Там Ханин! Ты понимаешь?! – тоже злясь, сказал Роман.
– То бородатое скулящее существо в джинсе? Которое ты подстрелил? Знаешь что? Ты хреновый боец. Ты, даже выстрелив в живот, не смог завалить его. Как все было бы просто, если бы ты его добил из сострадания.
– Это ничего не поменяло бы, – уверенно сказал Роман. – Рано или поздно я опомнился бы.
– А почему бы тебе не опомниться после того, как мы с этими покончим?
Ромка только пожал плечами. Они сидели напротив друг друга и молчали. Через некоторое время Роман спросил:
– Ты поможешь им? Ты поможешь мне?
Ринат посмотрел на свой пистолет и сказал:
– Нет. Я могу тебя застрелить, если ты сильно попросишь. Но это все, что я могу. Ты не понял еще… А мне Улем так объяснил, что я на всю жизнь запомнил. Ты уже себе не принадлежишь. Чтобы сказать по-другому, ты уже и не человек. Ты вещь. Как и я. Мы принадлежим Улему. Он нас связал, и мы никуда не можем деться от него. То, что ты, как говоришь, очнулся, – это бред. Наоборот, ты стал еще больше зависим, только теперь не от него, а от этой дуры. Ну куда ты с ней и ее семейкой? Что ты там делать будешь?
