Владилен Машковцев - Время красного дракона
Ствол пистолета рос и рос, превращался в трость. Груня оглянулась, не опуская рук, и увидела Трубочиста.
— Добрый день, мадмуазель! — приподнял он шляпу. — Позвольте присесть рядом с вами? Какая чудная погода! Не так ли?
— Ох, напугалась я, — опустила руки Груня, надергивая подолишко платья на свои острые коленки.
— Да, понимаю. У вас, Груня, есть основания для испуга.
— Что вы имеете в виду?
— Вещмешок с деньгами из ограбленной сберкассы. Да, да, Груня не отпихивайте его своей прекрасной ножкой.
— Вы за мной следили, подсматривали? Как вам, Трубочист, не стыдно?
— Я не подсматривал за вами, милая Груня. Я ведь мог и случайно проходить мимо. Однако случайности не было. И возле ограбленной сберкассы я не проходил.
— Как же вы узнали, что я взяла деньги?
— Эти деньги, Груня, подарил вам я, ваш покорный слуга — Трубочист.
— Вас там не было, я не видела вас.
— Но все, что произошло, устроил я, Грунечка.
— Вы главарь шайки?
— В некотором роде, но в моей компании в основном — колдуньи, маги, чародеи. Сберкассы мы не грабим.
— А как же попал в банду вашу Гриша Коровин? Он ить не колдун.
— Григорий Коровин не из моей ватаги. Он даже не знает, что я нахожусь в этом паршивом городе.
— Ничего не пойму. Вы волшебник?
— Да, мадмуазель.
— Не называйте меня так, пожалуйста. Неприятно.
— Ах, да! Вас так называл один официант в вагоне-ресторане. И один шаловливый лейтенант. Личности не очень приятные.
— Я вас боюсь.
— Напрасно, Груня. Я ваш ангел-хранитель.
— Что же мне теперь делать? Пойти в энкеведу, сдать мешок с деньгами? Или выбросить его?
— Не советую совершать эти глупости. Государство, которое вы ограбили, украло у вас больше. В тысячу раз больше! Вам этого по юности не понять. Возьмите свой мешок с деньгами и уходите. Не задерживайтесь особо в этом чудном бору.
— Почему?
— Минут через двадцать здесь будет наряд милиции с розыскной собакой. И позвольте мне взять одну пачку этих презренных ассигнаций.
Груня закрыла на секунду глаза, представляя, как лает и рвется на поводке овчарка, бегут за ней милиционеры с наганами в руках. Когда глаза открылись, Трубочиста уже не было. Он исчез, как наваждение. Но в песке у скамейки остались следы от его ботинок, углубления от его трости. Груня вскочила с беседки, подняла вещмешок с деньгами и побежала, оглядываясь, к трамвайной остановке. Вещмешок она завернула снятой с себя на бегу вязаной кофтой. А позади уже слышались крики и лай собаки. Но могучие бронзоствольные сосны укрывали Груню от преследователей. Она вскочила на подножку трамвая и вышла на кольце, направилась к Манефе. Груня не могла прийти с деньгами к Антону Телегину, не хотела встречаться и с его сестрой Верочкой.
Манефа вышла на лай своего пса, но Груню не узнала:
— Чо тебе надобно, дева? — куталась она в цветастый красно-черный платок с кистями.
— Мне надо Гришку Коровина.
— Нету здеся такого. И не было никогдась. Обмишурилась ты, дочь моя. Я живу одиноко.
— Тетя Манефа, вы меня не узнали? Вы меня забыли? Я же Груня.
— Какая такая Груня?
— Мы у вас были с дядей Серафимом. Давно, правда.
— Ну, ладно, проходи. Прощупаем тя, што за птица.
А сама зыркала хитро по сторонам, нет ли хвоста? В кухне Манефа стукнула клюкой по крышке подпола, откинула крышку с кольцом, замаскированную тряпичном половичком.
— Вылазяйте, добры молодцы. До вас красна девица, пава, приплыла. Из погреба вылезли Держиморда и Гришка Коровин. У Гришки был синяк под глазом от удара в сберкассе мраморной чернильницей. У Держиморды правая кисть кроваво перевязана, порезало разбившейся о пистолет бутылкой шампанского. Разбойнички были явно не в себе после позорного бегства из не ограбленной ими сберкассы.
— Ты зачем приперлась, дура? — недовольно спросил Гришка.
— Пойдем в горницу, Гриша. Мне с тобой поговорить надобно с глазу на глаз, без твоего дружка, — прижимала к животу Груня мешок с деньгами, обернутый кофтой.
— У меня нет от него секрету, Грунька.
— А у меня есть, Гриша.
— Ну, ладноть, пошли.
В горнице стоял круглый стол, накрытый льняной скатертью. Груня вывалила на скатерть из вещмешка пачки денег, подбоченилась гордо. Мол, полюбуйся богатством. Вы, разбойнички, не могли сберкассу ограбить, пушками размахивали, с бабами и девками дрались. И еле-еле ноги унесли. А я вот — завладела деньгами.
У Гришки губа отвисла:
— Ты где это цапнула?
— В сберкассе, из которой вы утекли.
— Как тебе удалось?
Груне не хотелось быть обычной девчонкой. Хорошо ходить по этой земле магом, как Трубочист. Или колдуньей, какой была Фроська Меркульева. Они загадочны, к ним — уважение.
— Я колдунья, Гриша. Заколдовала я сберкассу, унесла денежки.
— Ну и дела! Прямо — сказка! — трогал подбитый глаз Гришка.
— Тебе деньги нужны, Гриша?
— Знамо, нужны. На днях мы уйдем.
— Куда уйдете?
— Сначала в казачью станицу Зверинку, под город Курган, к деду Кузьме. А после проводят нас на Васюганьи болота. Укроют нас там староверы.
— Я возьму себе, Гриша, тыщ пять, дабы Гераську из тюрьмы выкупить. А остальные деньги дарю тебе.
— Я не откажусь, Груня. Спасибо.
— Не надо мне твое спасибо, Гриша. Деньги я тебе даю с условием.
— С каким условием? Ежли надо стрелять, Гераську из-под конвою ослобонять, не пойду. Охрана там железная. Не выйдет ничего, Груня.
— Стрелять я тебя не заставлю, Гриша.
— Што же я должон сотворить?
— Ты на мне должен жениться, Гриша.
Гришка Коровин заржал от глупости девчачьей:
— Ха-ха! Хорошо, Грунька! Женюсь я на тебе. Вот как только титьки у тебя вырастут, сразу же и женюсь!
Груня подумала:
— А я ваты под лифчик натолкаю!
— Женюсь, женюсь, — рокотал Гришка.
— Поклянись, что женишься только на мне!
— Клянусь! Клянусь, Груня, што женюсь только на тебе! — с легкостью соврал Гришка.
— Целуй меня! — приказала она.
Гришка Коровин чмокнул Груню в щеку, хотел сплюнуть, но воздержался. За такую кучу денег можно было поцеловать и свинью. А Груня девочка баская, приглядная.
— Ладно уж, для первого разу хватит, — удовлетворилась влюбленная.
Манефа подслушивала разговор Гришки с Груней, подглядывала в щель. Трудно было удержаться Манефе. Она зашептала Держиморде:
— Деньги тамо делют, тышшами!
Старуха распахнула двери, вошла в горницу. На столе лежали кучей пачки денег. Манефа проковыляла по-паучьи к столу, взяла пакет сотенных купюр, обнюхала его, погладила и воровато сунула за пазуху.
— Не балуй, Манефа, — отобрал деньги Гришка у хозяйки притона. Манефа поклонилась юродиво, забуравила рысьими зырками Груню:
— Мабуть, гостье кумпоту из чайного гриба поднести?
На языке Манефы компот из якобы чайного гриба означал концентрированный настой из ядовитейших грибов — бледных поганок с добавлением сока белены. Одна чайная ложка этого зелья — и человек погибает, не успев рассказать, где и что он испил или покушал.
— Ты рехнулась, Манефа? Это же Грунька Ермошкина! — начал делить кучу денег Гришка.
В горницу, наклонив голову, чтобы не стукнуться о притолоку, вмедвежился Держиморда.
— Ого! Вот это навар! Кто грабанул?
Гришка Коровин, раскладывая пачки денег на три кучи, ткнул паль в сторону Груни:
— Она! Колдовством и гипнозом завладела. Я ж рассказывал вам про бабку Меркульиху, про Фроську, а вы не верили. Фроська на корыте летала. А Грунька, как оказалось, могет любой банк обчистить. Она тьму на мозги напускает, без револьвера.
Держиморда подошел к пыхливой Груне, гладнул ее по тощей заднице, ущипнул за жалкое подобие ягодицы, проявляя по-своему нежность и высочайшее уважение. На более сложное выражение чувства он просто не был способен. Груня схватила со стола аляповатую стеклянную вазу и треснула Держиморду по междуглазью. У него хлынула кровь из носа и рваной раны. Он взъярился, чтобы задушить эту пигалицу за мгновенье. Но Гришка Коровин отбросил дружка, повалил его, затолкал под кровать. Манефа воспользовалась потасовкой и суматохой, умыкнула две пачки денег и, вереща, уползла на четвереньках через порог, на кухню.
— Дурдом! Я ухожу из этого гнусилища! — объявила Груня, завязывая в полушалок свою малую долю — пять тысяч рублей.
— Я тебя провожу, — начал собираться и Гришка.
— До калитки, согласилась Груня. — Дальше тебе нельзя.
Едва Гришка и Груня вышли в сени, как Держиморда начал торопливо пересчитывать пачки денег. Сумма изрядная, около ста тысяч рублей. Две пачки он спрятал в карманах, на большее не решился. И Манефу, которая приползла снова, отогнал:
— Отвали, штрундя. Деньги артельные. Курица хичная!
Гришку Коровина Держиморда возненавидел за то, что он не стрелял в сберкассе. Пожалел каких-то пупырышных девок. Из-за него едва удалось уйти. Слава богу, уцепились за борт проходящего мимо грузовика. И если бы не деньги, принесенные Груней, не этот факт, неизвестно, чем бы закончилась взаимная неприязнь. За сто тысяч рублей сопливость Коровина можно было простить. А вора из него не получится. В будущем придется от него избавляться: всадить финский нож под лопатку аль топором рубануть ночью.
