Владилен Машковцев - Время красного дракона
Лейтенант зашептал, как заговорщик, забавляясь от безделья:
— Я не шучу, Груня. Завтра — воскресенье. Могу выпустить его ночью. Но повторяю еще раз: охранникам надо сунуть взятку.
Груня извлекла из-под лифчика деньги, которые ей дал в Москве Завенягин: сто двадцать рублей.
— Вот, больше у меня нету.
Рудаков подержал в руках красные тридцатки, посмотрел через них на свет, бросил обратно:
— Мало, Груня. За устройство побега требуется три тысячи рублей.
— Где ж я такие бешеные деньги добуду? — воскликнула Груня.
— А это уж не мое дело. Но, по-моему, деньги всегда можно достать.
— Как достать?
— Можно, например, ограбить сберкассу или продать свое юное тело...
Груня поняла, что лейтенант скоморошничает, насмешничает над ее простотой. Как можно веселиться, хихикать, когда мальчишке угрожает смерть? Неужели у этих типов не осталось ничего человеческого? Груня была готова превратиться в кобру и ужалить лейтенанта смертельно. Можно, наверное, ведь и над ним посмеяться, поиздеваться, заманить его в западню, похитить у него пистолет. Надо разыграть дурочку... Груня сунула голову в окошечко:
— А вы не подскажете?
— Что вам подсказать?
— Ну, это... где бы продать... Я согласна, тело свое — за три тысячи.
Рудаков продолжал глумиться над девчонкой:
— Мадмуазель, у вас нет тела на три тысячи рублей.
— Я согласная на меньшую сумму.
— А что, если я ее трахну? — озорно подумал Рудаков. — Девочка вполне даже привлекательная, милая. Сама ведь по глупости напрашивается.
Груня играла свою роль гениально:
— Дайте мне ваш телефон, я позвоню вам. Мы договоримся, я назову место встречи.
Лейтенант Рудаков первый раз в жизни совершил глупость, поверил простушке, дал ей номера своих телефонов. Груня вышла из крепости НКВД, не имея никакого конкретного плана действий. Но она знала в Челябинске один конспиративный адрес подружки Эсера. В челябинском шанхае были не только землянки, но и добротные дома частников. В одном из них жила тетка Манефа, которая принимала и воров, и тех, кто знал Серафима Телегина. Если туда заманить лейтенанта, он живым не выйдет. Груня была в этом ужасном гнезде всего один раз, еще совсем девочкой, ученицей первого класса. И с тех далеких пор она испытывала к этому вертепу отвращение. Но из НКВД Груня пошла не к Антону Телегину, а к тетке Манефе. Пошла без какой-либо цели. Но что-то ее как бы подталкивало.
За добротным домом тетки Манефы Груня наблюдала издали около часа. Там лаял мохнатый кобель, высовывая лапы и голову через оградку палисадника. И вдруг из калитки вышли два здоровяка, направляясь в сторону городского центра. Одного из них Груня видела впервые. А второго узнала сразу — это был Гриша Коровин. В сапогах, в голубой косоворотке, в кепочке — он выглядел празднично, на беглеца не походил. Сердечко у Груни заколотилось часто-часто. Она сидела на лавочке возле придорожного колодца. Коровин с дружком должны были пройти рядом, мимо нее. Когда они поравнялись со скамейкой, Груня вскочила, бросилась на шею Коровину:
— Гриша, Гришенька, ты живой?
— Ты изоткуда, Грунька? — отдирал девчонку от себя Коровин.
— Я тебя люблю, Гриша! — обливалась слезами она.
— Ну и люби на здоровье, — оттопырил губы Гришка. — Я тебя тоже люблю и Гераську твоего люблю, бабку твою люблю. Люди-то мы свои!
— Гераську к расстрелу приговорили, Гриша.
— Знаю, Груня. Но поделать ничего не можно.
— Гриша, я могу заманить в ловушку лейтенанта с пистолетом, он облизывается на меня.
— На кой он мне, Грунька, сдался? Я мокрые дела не терплю.
— А ты наган у него отбери и напади на энкеведу, ослобони Гераську.
— Дура ты, Грунька. Гераську не вытащить оттуль. Так што не нужон нам твой лейтенант.
Дружок Григория Коровина, а это был Держиморда, предложением Груни заинтересовался:
— Он с наганом, говоришь? Мильтон? Али охвицер из красноармейцев?
— Из энкеведы он, милиционер.
— Заведи его на кладбище вечером, — согласился Держиморда.
— Нет, хватит крови, — отвел Гришка Груню в сторону.
— Гриша, я тебя люблю. Я без тебя жить не могу, — голосом плакальщицы причитала Груня.
— Чо энто ты любовь, Грунька, выдумала? Не до этого сейчас. Какая уж там любовь? Абы кости унести. Ты нам не мешай. Мы на дело пошли. У кого ты обитаешься?
— У Антона Телегина.
— Вот и дуй к нему, Грунька. Я найду тебя сам, прощевай!
Григорий Коровин и Держиморда зашагали по своему делу. А у Груни сердце заполыхало ревностью. Какое у них может быть еще дело? Пошли, наверно, к девкам-зазнобам? И никакого внимания у Гришки к любви чистой, верной, вечной. Бабник окаянный! Жена его Леночка в нагревательный колодец бросилась с горя, а он с какой-то башкиркой в банде блудничал. Башкирка в тюрьме сидит, а он к вертихвосткам с дружком идет. Разве можно такого любить? Ему глаза надо выцарапать, кислотой серной в мурло плеснуть!
— Я его выведу на чистую воду! Посмотрим, на какое он двинулся дело с противным дружком, — пошла Груня крадучись вслед за Гришкой и Держимордой.
Они не заметили слежки. Держиморда и Коровин шли грабить сберкассу. У Держиморды был пистолет, но без единого патрона. И у Коровина в барабане револьвера таился всего один выстрел. Патронов достать пока не могли. В сберкассу бандиты вошли за минуту до обеденного перерыва, когда вышел последний посетитель. Груня прилипла к большому стеклу в окне сберкассы, наблюдая, что там происходит. Мол, сейчас целоваться начнут с молоденькими кассиршами. Грабители выхватили оружие, целясь в работниц сберкассы:
— Руки вверх! Не двигаться! Деньги в мешок! Быстро, быстро! Открыть сейф!
Кассирша перепуганно открыла сейф, начала складывать пачки денег в поданный Держимордой вещмешок. И в это время в сберкассу вошли четыре девушки с букетом цветов, поднырнув под веревочку с табличкой «Закрыто».
— Анна Ивановна! С днем рождения! — произнесла весело девушка с букетом. Другая извлекла из сумки бутылку шампанского.
Сначала вошедшие девушки не поняли, что сберкассу грабят.
— Что это? Кого вы в перерыв обслуживаете? По блату?
— Грабят нас, девки! — пропищала жалобно кассирша.
— Руки вверх! В угол — марш! Стреляю в упор! — рыкнул Держиморда, толкнув девушку с букетом цветов. Другая дивчина извернулась и ударила Держиморду бутылкой шампанского по руке с пистолетом. Бандюга выронил свой беспатронный револьвер, отскочил в сторону, крича:
— Стреляй, Гришка! Стреляй!
Если бы Коровин выстрелил, то и работницы сберкассы, и пришедшие девушки, наверно, подняли бы руки, подчинились грабителям. Но Гришка понял, что он не может выстрелить ни в кассиршу, ни в этих комсомолок. Держиморда не имел возможности ни подобрать пистолет, ни оглушить девиц кулаком. Бутылка шампанского от удара о пистолет разбилась, в руке спортивной девицы грозно сверкало зубьями толстое стеклянное горлышко. Комсомолочка уже нацеливалась, чтобы пырнуть своим оружием бандита.
— Бей их, хватай! — завизжала кассирша, метнув массивную мраморную чернильницу в Коровина.
— Стреляй! — ревел Держиморда.
— Бежим! — бросился Гришка к выходу.
Держиморда с трудом вырвался из рук девушек, которые вцепились в него, как собаки в затравленного медведя. И Коровин, и Держиморда кинулись в переулочек, ведущий к трамвайной линии. Кассирши и подружки их бежали за грабителями дружной кучкой, бросив открытой сберкассу. Вероятно, шок лишает людей способности мыслить здраво.
Груня вошла в сберкассу, спокойно взяла вещмешок с деньгами:
— Теперь-то я Гераську выкуплю, — подумала она, выходя с добычей на пустынную улочку.
Похитительница свернула неторопливо за угол сберкассы и вскоре вышла в полосу соснового бора-парка, зеленеющего на сотню гектаров в черте города. Минут через тридцать Груня присела на скамейку, закрыла глаза. И не было у нее ни волнения, ни беспокойства, будто бы все так и должно было произойти. Она мечтала освободить Гераську, купить себе два новых платья, туфли, зимнее пальто с лисьим воротником, валенки. И дом нуждается в ремонте, крыша трухлявая, протекает. Можно и корову снова приобрести, пару поросят откормить, гусей завести, овечек. Остальные деньги придется отдать Гришке, чтобы он, болезный, не пытался боле грабить сберкассы. Опасное ведь это дело, милиция на автомашинах и на мотоциклах шастает, с оружием.
Груня не слышала, как сзади, по траве, к ней кто-то подошел. Она увидела у виска круглый черный ствол пистолета. Правда, ствол целился как бы мимо, высовывался, задевая прядки волос. Вот и пришло возмездие за глупость. Зачем она взяла этот вещмешок с деньгами? И не будет ни туфель, ни новых валенок, ни зимнего пальто с меховым воротником. И сгинет Гераська в тюрьме.
Участница ограбления уронила с колен вещмешок с деньгами, подняла руки:
— Сдаюсь без сопротивления. Можно сказать, добровольно.
