Олег Измеров - Ответ Империи
— Вы это… — начал он полушепотом, — бежать вам надо. Двиньте меня табуреткой, только не сильно, и через окно в конце коридора, потом к лесу, к Соловьям, там вас с собаками не сыщут.
— Никуда я не побегу, — с неожиданным для себя спокойствием произнес Виктор, — и табуреткой двигать не буду. Другие просьбы, пожелания будут?
— Да вы… Это не провокация, не при попытке к бегству… Камарин я, из раскулаченных… Родню сослали, меня в детдом… Советы, падлы, зубами бы грыз… да что вы, не тратьте время, давайте скорее. Ваши придут, зачесть не забудьте…
'Значит, это 'ж-ж-ж' неспроста. И старлей вовсе не болтливый.'
— Малярия, — вздохнул Виктор, глядя в глаза Камарину, — вам сейчас отпроситься в санчасть надо. Или хотя бы хинин из аптечки. Немедленно. А то сейчас совсем худо станет.
— Ты че, ты… Сдаться, решил сука, да? Я ж тебя сам порешу, гнида! Сдохни! — и Камарин передернул затвор.
За спиной Виктора затрещал телефон. Нет, это не телефон. Это будильник, механический, 'Слава', непременная принадлежность каждой комнаты в соцкомплексе — чтобы граждане на работу не опаздывали.
Виктор откинул одеяло. Ешкин кот, уже и сны про попаданцев…
Эх, проснуться бы сейчас у себя в двадцать первом, и никаких изменений в истории, размыщлял он. Хотя здесь все лучше, чем осенью сорок первого. А на будущее надо завести гантели, пятикилограммовые или лучше восьмикилограммовые. Интересно, почем они здесь?
Внезапно он бросился к терминалу, повернул ключ, и не дожидаясь прогрева монитора, застучал по клавишам.
Насчет Руцкого ему не приснилось. Новой инфы за ночь не было. Романов по состоянию здоровья, Руцкой с ядерным чемоданчиком.
'И что теперь будет? Сто пудов с НАТО забьются. Руцкой — а в этой реальности он если и изменился, то мало — человек негибкий, властный, будут провокации — пойдет на воооруженный конфликт. Или Романов решил, что именно такой сейчас и нужен? И специально ушел в сторону, чтобы преемник начал войну? Спокойно, спокойно… Сильная сторона Руцкого — психологическая атака, напор, слабая — неумение вести аппаратную, текущую работу, подобрать кадры. Но и выборы скоро, значит, развалить чего по крупному, он, как врио, не сможет. Судя по тому, что видел, система у них начальственную глупость блокирует, расшатать ее, даже с самой верхушки, непросто. Есть 'горизонталь власти', заслуженные профи, которых так не разгонишь, есть партия смерти в глаза смотревших, которые, если что, любому боссу правду-матку резать будут, есть, наконец, КГБ с его супер-операцией, в которую Руцкому так просто не сунуться, и, главное, обстановка в стране не та, чтобы тысячами если не сажать, то увольнять: народ доволен и мозги врубил на полную катушку. Постарался однофамилец императора… Тогда зачем Руцкой? На кого давить? Повести массы? Куда? Одни загадки.'
…Унылый осенний дождь повис над городом. Серая завеса закрыла перспективы улиц, крупные капли сверкали в лучах фар ближнего света, пузырили и морщили тысячи луж, внезапно покрывших землю и тротуары. По мостовым текла измятая пленка воды, собираясь по обочинам в потоки, и унося в решетки ливневой канализации мелкое измокшее золото листвы. Дождь мелкой дробью сыпал по крыше троллейбуса и струился по стеклам, рвался с козырьков крыш и желобов и моментально пропитывал все, за что успевал зацепиться. Угасающая волна бабьего лета не могла справиться с этой выжатой на город губкой; было тепло, градусов пятнадцать, но салон настолько был пропитан влагой, что вентиляция не справлялась, стекла были изнутри болезненной испариной, и воздух казался более зябким, чем на самом деле. В протертом ладонью пятачке стекла Виктор увидел, как ветер треплет на ветру изначально кумачовый, но теперь отяжелевший, темный, словно пропитанный кровью, лозунг — 'СССР — ПОСЛЕДНИЙ ШАНС ЗЕМНОГО РАЗУМА'.
В кооперативе, куда он вошел, складывая на ходу зонтик и поеживаясь, его встретили загадочными улыбками. Нетерпеливая Вики даже спросила:
— Вас поздравить?
— С чем?
— Тогда пока не буду. Сами увидите.
'Одни загадки, одни загадки… Премию, что ли, дали? Ладно, проставимся…'
Прогрузившись, он получил мессадж от Кондратьева: 'Зайдите, я жду'.
— Ну что ж, — с многозначительной паузой произнес Иван Анатольевич. — Полина Геннадьевна сегодня в Москве, так что на меня пала эта прискорбная миссия сообщить, что вы у нас больше не работаете.
'Вот как, увольняют, значит. Действительно, я здесь потенциальный источник проблем. Остались только связи с силовиками… Бездельничать мы вам не дадим, говорите… Вот проверим, как слово с делом.'
— Ну что ж, — спокойно сказал Виктор, — было приятно поработать.
— Прискорбная для нас, — продолжал Кондратьев, — а с вас торт, потому что забирают вас переводом в Брянское отделение НИИагропроминформатики, документ утром пришел.
— А что это за НИИ? — несколько удивленно спросил Виктор, озадаченный корнем 'агро'.
— Судя по сетевому справочнику — какая-то блатная контора при ГКНТ. Собирают на местах бумажки, сводят в отчеты, пишут нормативы и стандарты. В общем, островок бюрократии.
— Зачем я им понадобился?
— Видимо, хотят предложить интересную творческую работу. Иначе бы выбрали не вас.
— Что же там за работа?
— Понятия не имею. Но наверное же, разъяснят!
— То-есть, в принципе, я могу и отказаться?
— Н-нуу… — протянул Кондратьев, — формально, конечно, можете, но знаете… Я бы не советовал, по крайне мере, вот так, сходу. Понимаете, у нас через них сейчас очень выгодный заказ, не хотелось бы… Если вам не понравится — немножко поработайте, потом тихо переходите обратно. Всегда будем рады. Но, по слухам, с условиями там нехило. О текучке кадров ни разу не слышал. Жалко, конечно, только вы у нас прижились, ну, что поделать… Бугалтерия вас уже рассчитала, вот только наличных на выдачу до обеда нет, так что мы оформили вам карточку. Можете с ней рассчитываться, правда, по области не везде еще, можете деньги снять.
— Понятно. Комиссия по обналичке большая?
— Какая комиссия, по какой обналичке?
— Ну, комиссионный сбор, когда деньги наличными брать.
— А-а, вот вы о чем. Нет сбора. Просто в сберкассе так три процента годовых, если с картой — два.
… Пресловутый НИИагропроминформатики оказался за городом, и от 'Паруса' до него надо было ехать на моторе. Или же на автобусе от автовокзала, но Виктору не хотелось терять время. Ехать к нему надо было по улице Брянского фронта, что вправо от памятника летчикам, до поворота на Толмачево. Стоял он в небольшом лесном массиве, и Виктор подумал, что если так вот идти от дороги через лес и дальше через поле, то можно попасть в Бежицу на Первомайку или в Десятый микрорайон.
Мотор оказался новым 'пазиком' — маленьким, мест на двадцать, желтым, он чем-то напомнил Виктору 'Хендэ-каунти', только без передних мест, на которые надо лезть, пригнувшись, и чуть подлиннее. Стопятидесятисильный дизель тихо мурлыкал справа от водителя, не мешая динамикам транслировать по случаю рабочего полудня 'Любимые хиты с катушек'. Чей-то знакомый голос с кавказским акцентом игриво выводил шейк 'Хрупкая девчонка', который так любил заводить сосед за стеной сорок лет тому назад:
— Режут тени наиска-сок
Рыжий берег с палос-кой и-ила,
Я га-тов цило-ввять песок,
Па като-раму ты ха-диила!
Четырехэтажное зеленовато-серое здание института пряталось за деревьями, и к нему вела недлинная аллея, аккуратно уставленная светильниками. Дождь прекратился; по небу тянулись низкие, неестественно сочные лиловые тучи, словно сошедшие с компьютерных коллажей Бориса Борисовича, известного в Рунете под ником Boji. Теплый воздух был, как губка, пропитан влагой, в которой растворялись запахи грибов и прелой листвы, над асфальтом пешеходной дорожки вилась поздняя надоедливая мошкара. Пройдя вперед по аллее, Виктор увидел, что территория огорожена глухим трехметровым забором из зеленого профлиста, вьезд был сделан в арке такой же зеленовато-серой проходной, а на крыше института виднелась куча антенн и будок с жалюзи. 'Ведомственная связь, наверное' — мелькнуло в голове.
Сто пудов, подумал Виктор, в эту номенклатурную крепость его направило КГБ, и от этой мысли у него слегка тревожно заныло под ложечкой. Ну, то, что здесь он будет под присмотром, это понятно и логично. Вопрос в другом. Как он в эту закрытую среду бюрократии впишется? Какие у них там нравы, понятия? Наверное, подсиживают друг друга? Пишут телеги? И вообще, как там у них что принято? Паршиво быть белой вороной.
Виктор вдруг почувствовал, что за пару недель пребывания в другом Союзе перспектива пребывания в среде офисного планктона стала вызывать у него жуткое отвращение. Торчать среди людей, которые ничего полезного не производят, но тем не менее соревнуются в праве быть пупами земли разных категорий, слышать от каждого 'Это для босса', прекрасно зная, что это — перестраховка для их собственной задницы, отбиваться от их ежедневных, ежеминутных попыток перекладывать свою работу и свою ответственность на его плечи — до чего же это тошно после того ощущения силы и полезности, которое он успел почувствовать в кооперативе!
