Джонатан Филипс - Четвертый крестовый поход
В 1237 году он был вынужден отдать терновый венец, который был на Христе во время распятия, венецианскому купцу как залог за 13 134 золотых. После того, как император не смог выплатить долг, святыня была выкуплена посредниками, действовавшими в интересах французского короля Людовика IX Святого, который был столь рад этому сокровищу, что специально для него выстроил в Париже изумительную церковь Сен-Шапель.[644] Год спустя Людовик вступил с Балдуином в более мирскую сделку, когда тот предложил ему графство Намюр в Северной Франции (доставшееся императору по наследству от фламандских предков) за 50 000 ливров. К 1257 году империя была настолько бедна, что венецианские кредиторы потребовали сына Балдуина Филиппа в качестве гарантии займа. Для получения наличных денег был продан даже свинец с дворцовой крыши.[645] Несмотря на печальную в целом историю, плодородность и относительная безопасность княжества Ахейского на полуострове Пелопоннес, а также острова Крит, оказавшегося под властью венецианцев, создавали два региона экономического могущества. Экспорт массовых товаров, таких, как пшеница, оливковое масло, вино и шерсть, равно как и предметов роскоши (например, шелка), служил источником благосостояния итальянцев и рода Виллардуэнов, правивших Ахеей. Этот род содержал блестящий двор, при котором процветали рыцарские традиции Запада. Однажды Жоффруа II (годы правления 1229–1246) проехал по своим землям в сопровождении восьмидесяти рыцарей с золотыми шпорами. Считалось, что в Ахее говорят на таком же хорошем французском языке, как и в Париже. Стены дворца украшали фрески с изображениями рыцарских подвигов, а традиционной забавой были турниры и охота. Но пленение князя Гильома (1246–1278) в битве при Пелагонии (1259) ознаменовало крах Ахейского дома, хотя титул князя передавался по женской линии.[646] Крит пребывал под властью венецианцев до 1669 года, оказавшись самым устойчивым следствием Четвертого крестового похода.
В остальных землях латиняне не столь преуспели. Бонифаций Монферратский недолго наслаждался нелегко доставшимся ему королевством Фессалоники. В сентябре 1207 года он погиб в сражении. После долгого давления со стороны правителей Эпира в 1224 году грекам удалось завоевать Фессалоники. Однако наиболее серьезную угрозу для латинян представляла Никейская империя, располагавшаяся в Малой Азии. Иоанн III Ватац, правивший в 1222–1254 годах и впоследствии канонизированный православной церковью, изгнал уроженцев Запада из Малой Азии, занял плацдарм в Галлиполи на европейской стороне Босфора, а затем захватил Фессалоники, сжимая петлю вокруг Константинополя. После смерти Иоанна окончательный удар по латинянам нанес его полководец Михаил Палеолог, ставший регентом при сыне Иоанна, а позднее захватившем императорский титул. Мальчик разделил неминуемую участь проигравших царевичей — он был заключен в темницу и ослеплен.
В июле 1261 года греки стянули силы для нападения на Константинополь. Один из их сторонников открыл ворота, и авангард византийцев почти без борьбы занял город. Большая часть латинского гарнизона была занята в кампаниях в разных местах, а горожане в основном были рады возвращению прежних правителей. Такой оборот событий оказался столь неожиданным, что Михаил Палеолог не успел даже пересечь Босфор. Его сестра Евлогия услышала о случившемся ранним утром, пока брат спал в своем шатре. Она заползла внутрь и пощекотала его ногу перышком. Когда Михаил проснулся, она сообщила, что он стал правителем Константинополя. Подыгрывая ее радостному настроению, Михаил рассмеялся, но не поверил известию. Лишь когда вошел посланник с императорской короной и скипетром, он убедился в реальности происходящего. Господь действительно вернул Константинополь грекам.[647] Так было уничтожено основное достижение Четвертого крестового похода.
Фактически оказалось, что Латинская империя была лишним грузом, мешавшим освобождению Святой Земли. Она пала за тридцать лет до того, как свирепая династия мамелюков изгнала европейцев из Акры (1291), отметив окончание христианского владычества в Леванте вплоть до того момента, как в 1917 году в Иерусалим вступил британский генерал Эдмунд Алленби. По иронии истории, в последующие века, когда возродившаяся Византийская империя сражалась с могуществом турок-османов, папство пыталось сподвигнуть Западную Европу к новому крестовому походу для помощи обороняющимся грекам.[648] Эта попытка не удалась, и, когда османские войска в 1453 году взяли Константинополь, он был навсегда потерян для Запада.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
«Науку ведения войны, которую не практикуют заранее, не так просто возродить, когда в ней возникает потребность»
Четвертый крестовый поход окончился полным крушением своей изначальной цели — завоевания Иерусалима. Разорение Константинополя создало экспедиции, обратившей его против христиан, прочную дурную славу. Причины, по которым кампания двинулась по этому трагическому пути, многочисленны и тесно переплетены друг с другом. Но невозможно отрицать, что ценой некоторого недовольства современников Рим, венецианцы и многие участники похода достигли значительного прироста своего влияния и богатства — пусть зачастую и кратковременного. Нападение на Константинополь помогло также свести некоторые старые счеты. Папство видело, как византийцы открыто препятствовали прежним действиям крестоносцев и даже возобновили дружественные отношения с Саладином. Венецианцы помнили об изгнании своих сограждан из Константинополя в 1171 году. У Бонифация Монферратского, руководителя крестового похода, были личные причины недолюбливать византийцев: один из его братьев, Ренье, был убит греками, а другой, Конрад, вынужден бежать из Византии, спасая свою жизнь.
Некоторые другие аспекты создавали еще большее напряжение между Византией и Западом в период до 1204 года. Раскол между православной и католической церквями относится еще к 1054 году. Постоянные конфликты между армиями крестоносцев и греками начались со времен Первого крестового похода. Жестокие погромы живущих в Константинополе уроженцев Запада в 1182 году оказались самым заметным событием в цепи взаимного недоверия и неприятия.
Сторонники каждой партии неоднократно изображали своих противников упрощенно, враждебно и карикатурно. Уроженцы Запада считали греков лживыми изнеженными еретиками. Одо из Дейла писал, что у них «вовсе нет мужественной силы ни в словах, ни в духе… Они считают, что ничто из делающегося ради священной империи не может быть сочтено клятвопреступлением».[649] Византийцам же, как намекал Никита Хониат, уроженцы Запада были не менее неприятны.
«Между нами и ними [латинянами] разверзлась обширная пропасть. Мы находимся на разных полюсах. У нас нет ни одной общей мысли. Они упрямы, выставляют напоказ свою отвагу и смеются над нашей скромностью и обходительностью. Мы же приравниваем их высокомерие, хвастовство и гордость к соплям, которые заставляют держать нос высоко, и попираем их могуществом Христа, давшего нам власть наступать на змея и скорпиона».[650]
Эти чувства лежат на поверхности взаимоотношений между уроженцами Востока и Запада, но в 1204 году они не были особенно актуальны. Существовали и другие моменты. К примеру, в 1192 году греки разорвали дружеские отношения с мусульманами. Кроме того, хотя Иннокентий вынудил Алексея III помочь Четвертому крестовому походу и угрожал императору в случае его отказа, папские письма 1202 года были гораздо более мягкими. Венецианцы возобновили торговлю с греками (несмотря на то, что компенсация за 1171 еще не была выплачена), и в Константинополе снова поселилось сообщество выходцев из Западной Европы.
Однако, несмотря на такое потепление, внутренние сложности сохранились. Наличие этих разногласий давало повод для одобрения, оправдания или хотя бы объяснения нападению на Константинополь — но их было недостаточно, чтобы подтолкнуть к столь решительному шагу, как организация планомерной осады великого города. Следовательно, не может быть и речи о продуманной заранее идее захвата Византийской империи какими бы то ни было силами, участвовавшими в крестовом походе.[651]
Причина, по которой Четвертый крестовый поход в конце весны 1203 года повернул в сторону Константинополя, крылась, по иронии судьбы, в приглашении со стороны греков — в просьбе царевича Алексея помочь ему и отцу занять долженствующее им положение в Византийской империи. Не будь этого обращения, едва ли экспедиция направилась бы в сторону Константинополя. Чтобы объяснить, почему европейский флот направился к Босфору, а не к Египту или Святой Земле, следует прежде понять, почему было принято предложение царевича.
