Джонатан Филипс - Четвертый крестовый поход
ГЛАВА 16
«Для достижения окончательной победы ни в чем нет такой острой нехватки, как в обилии латинян»
Судьба Латинской империи. 1206–1261 годы15 августа 1261 года, 57 лет спустя после разграбления Четвертым крестовым походом Царь-города, Михаил Палеолог, правитель Никеи, прошествовал в Святую Софию, где был коронован как император Византии. Греки вернули себе Константинополь. Другие трофеи побед латинян 1204 года, такие, как княжество Ахейское и остров Крит, оставались в руках уроженцев Запада, но сердце завоевания было вырвано.[636]
Из опыта первого поколения франкских поселенцев на Святой Земле было понятно, что для укрепления новых земель необходима надежная поддержка Запада.[637] Уже в 1211 году константинопольский император Генрих (правивший в 1206–1216 годах) писал: «Для достижения окончательной победы и овладения империей ни в чем нет такой острой нехватки, как в обилии латинян, ведь… мало смысла в получении земель, если нет тех, кто может сохранять их»[638] В конечном итоге поддержание второго католического образования в Восточном Средиземноморье оказалось непосильным для материальных и людских ресурсов Европы.
В течение XIII века рамки крестовых походов значительно расширились. В 1208 году папа Иннокентий III объявил Альбигойский крестовый поход против ереси катаров на юге Франции. Как и прежде, продолжалась активная военно-религиозная деятельность церкви в Балтийском регионе, периодически начинались кампании против мусульман на Пиренейском полуострове. Идея крестовых походов оказалась весьма универсальной, и в середине XIII века, когда отношения между папством и германским императором Фридрихом II стали враждебными, была объявлена священная война против наиболее могущественной мирской фигуры Запада.
С конца 1230-х годов у границ Восточной Европы начала появляться новая устрашающая сила, вскоре ставшая угрозой и для Леванта. Грозные монгольские орды создавали крупнейшую за всю мировую историю сухопутную державу, простиравшуюся от Венгрии до Китайского моря. В 1241 году папство призвало к крестовому походу против этой смертельной угрозы. Но, учитывая и без того высокий уровень «крестоносной» активности (хотя далеко не каждый раз она вызывала одобрение или энтузиазм высшей знати), вероятность привлечения широкой поддержки в новые и сравнительно отдаленные земли была ничтожно мала.
Возможно, основным препятствием для процветания Латинской империи была ситуации на Святой Земле. К середине XIII века, после нескольких десятилетий относительного спокойствия, положение франкских поселенцев резко ухудшилось. В августе 1244 года в битве при Ла Форби погибло 1034 из 1099 рыцарей военных орденов. Это ускорило Седьмой крестовый поход (1248–1254) — солидную экспедицию, состоявшую из более двух с половиной тысяч рыцарей и хорошо финансировавшуюся как церковью, так и французской короной. Ее возглавлял король Людовик IX Святой. Ресурсы и побуждения, необходимые для предприятия такого масштаба, не могли быть быстро собраны вновь, особенно в случае провала кампании — как это случилось с крестовым походом Людовика.
Главной проблемой Латинской империи было отсутствие у нее той уникальности, какую имела Святая Земля. Она не могла похвастаться библейским прошлым, не была выхвачена из рук неверных, а отнята у христиан, пусть и раскольников. Земли Балдуина уступали очарованию Гроба господня, особенно на фоне местных священных войн в Испании, Балтии, новых кампаний в Южной Франции и тех экспедиций, что созывались против монголов или Фридриха II Германского. Завоевания Четвертого крестового похода были обречены на постоянный недостаток внимания — исключая внимание тех, кто был напрямую заинтересован в этих землях, как, например, династия Монферратов или венецианцы. То, что латинские императоры не относились к королевским домам Запада, вкупе с упадком Фландрии еще более сокращало возможные источники поддержки.[639]
Уже в 1204 году Латинская империя и Святая Земля состязались друг с другом за внимание христианского мира. Письмо архиепископа Назаретского содержало просьбу о помощи «в возвращении вотчины Распятого» — но в то же самое время папский легат Пьетро Капуано освободил крестоносцев в Константинополе от обета отправиться в Левант, чтобы они смогли остаться для защиты новой империи.[640] Воззвание, направленное папе после сражения при Адрианополе, было такой же просьбой о помощи, как и мольбы архиепископа Назаретского.
Изначально латинские завоеватели и папство уверили себя, что их победа может помочь священной войне против ислама — однако такой оптимизм был совершенно беспочвенным. Даже папа Иннокентий III осознавал противоречие между укреплением Латинской империи и освобождением Леванта. В 1211 году он писал императору Генриху, жалуясь на то, что «вы с вашими крестоносцами попытались захватить и удержать империю… в основном для того, чтобы таким образом облегчить поддержку Святой Земли. Но вы не только ничем не помогли ей — напротив, вы привели в замешательство всех», кто пытался сопротивляться язычникам.[641]
Возможность получения на завоеванных территориях земель и богатства привлекала людей отовсюду. В 1202–1203 годах государство крестоносцев пережило эпидемию чумы, колоссальное землетрясение и противостояло неприятелю, имеющему значительный численный перевес. В результате после завоевания Византии многие жители Леванта, не желая упускать новые возможности, с легкостью переместились в Константинополь. Как мы уже видели, такие люди, как Стефан де Перш, Рейно де Монмираль и племянник Жоффруа Виллардуэна, равно как и недавние поселенцы королевства Иерусалимского (например, Стефан де Тенремон, оставшийся со времен Третьего крестового похода фламандец) с легкостью забыли об обороне франкского Востока. Такое отступничество вызывало жалобы папы Иннокентия на то, что отток паломников из Святой Земли ослабляет ее. Разумеется, папство все же было вынуждено обратиться с призывом о помощи христианам новой империи. Но любое начало крестового похода или направленные в Константинополь средства означали уменьшение поддержки Святой Земли. Таким образом, завоевания Четвертого крестового похода, которые должны были облегчить освобождение земель Христа, фактически ослабили их защитников.
Впрочем, первый крестовый поход, направленный для защиты Латинской империи, был готов к отправлению не ранее 1224 года. Экспедиция из Северной Италии (Монферезе) ставила целью помощь Фессалоникам, но руководство промедлило из-за болезней и недостатка средств, так что ко времени, когда крестоносцы достигли своей цели, город уже сдался эпирским грекам.
Вопреки неблагоприятному воздействию на экспедиции к Святой Земле папство прилагало усилия, чтобы убедить часть потенциальных крестоносцев в том, что им следует сражаться за Латинскую империю, а не отправляться на Левант. В 1259 году брату короля Генриха III Английского Ричарду Корнуэльскому со спутниками было предложено заменить обет похода в Иерусалим на денежную выплату в помощь Константинополю или на поездку туда. Они отказались, заявив, что не станут проливать христианскую кровь. Римские папы ввели в Греции церковное налогообложение для обороны империи, но надежды на столь необходимый для разгрома византийцев крестовый поход все время рушились. К 1262 году папа Урбан IV в стремлении воодушевить новую экспедицию, которая вернула бы Константинополь, предлагал ее участникам бесплатный проезд (сравните с оплатой венецианцам, которая потребовалась в 1204 году) — и, как ни удивительно, индульгенцию на срок от 40 до 100 дней всего лишь за прослушивание проповеди о крестовом походе.[642]
Латинские императоры изо всех сил старались получить людей и средства. Балдуин II (1228–1261) совершил две длительных поездки по дворам Западной Европы (1236–1239 и 1244–1248), надеясь обеспечить там поддержку. Но ему удалось вызвать только проявление вежливого интереса, получить незначительные подарки и не ограниченные указанием времени обещания. Сам Балдуин был невыразительной фигурой; современники описывали его «молодым и незрелым», тогда как нужен был человек мудрый и энергичный.[643]
В 1237 году он был вынужден отдать терновый венец, который был на Христе во время распятия, венецианскому купцу как залог за 13 134 золотых. После того, как император не смог выплатить долг, святыня была выкуплена посредниками, действовавшими в интересах французского короля Людовика IX Святого, который был столь рад этому сокровищу, что специально для него выстроил в Париже изумительную церковь Сен-Шапель.[644] Год спустя Людовик вступил с Балдуином в более мирскую сделку, когда тот предложил ему графство Намюр в Северной Франции (доставшееся императору по наследству от фламандских предков) за 50 000 ливров. К 1257 году империя была настолько бедна, что венецианские кредиторы потребовали сына Балдуина Филиппа в качестве гарантии займа. Для получения наличных денег был продан даже свинец с дворцовой крыши.[645] Несмотря на печальную в целом историю, плодородность и относительная безопасность княжества Ахейского на полуострове Пелопоннес, а также острова Крит, оказавшегося под властью венецианцев, создавали два региона экономического могущества. Экспорт массовых товаров, таких, как пшеница, оливковое масло, вино и шерсть, равно как и предметов роскоши (например, шелка), служил источником благосостояния итальянцев и рода Виллардуэнов, правивших Ахеей. Этот род содержал блестящий двор, при котором процветали рыцарские традиции Запада. Однажды Жоффруа II (годы правления 1229–1246) проехал по своим землям в сопровождении восьмидесяти рыцарей с золотыми шпорами. Считалось, что в Ахее говорят на таком же хорошем французском языке, как и в Париже. Стены дворца украшали фрески с изображениями рыцарских подвигов, а традиционной забавой были турниры и охота. Но пленение князя Гильома (1246–1278) в битве при Пелагонии (1259) ознаменовало крах Ахейского дома, хотя титул князя передавался по женской линии.[646] Крит пребывал под властью венецианцев до 1669 года, оказавшись самым устойчивым следствием Четвертого крестового похода.
