Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями
Пашутин посмотрел на меня. Я кивнул головой.
— Погодите, поручик. Нищего, деньги и оружие пусть ваши люди забирают и подождут пока за дверью. У нас к Бурлаку есть вопросы, которые не требуют отлагательств.
Когда все вышли, оставив нас с информатором наедине, Пашутин подошел к нему и спросил: — Где Арон?
— Не знаю. Даже если бы знал, ничего не сказал, — сейчас тот говорил с каким‑то показным спокойствием. Ошеломление прошло, и хотя страх и напряжение в нем остались, он не выглядел запуганным насмерть человеком, которому до виселицы остался только шаг.
— Героя — революционера решил изобразить, так это зря. Советую рассказать нам все быстро и без утайки, — как бы по — дружески посоветовал ему Пашутин.
— Я секретный сотрудник, ваше высокоблагородие! Моя агентурная кличка Бурлак и господин ротмистр Неволяев может это может подтвердить! Его начальство так же в курсе!
— Твой ротмистр уже покаялся в своих грехах! Теперь очередь за тобой!
— Может я что‑либо противозаконное и сделал, но при этом не ведал, что творил! — его голос дрожал, но он продолжал гнуть свою линию. — Я человек подневольный, что мне приказывали господа жандармы, то и делал! И на суде так скажу! Хоть режьте меня, но своего держаться буду!
— Как скажешь! — усмехнулся Пашутин, затем резко и мощно ударил стукача в живот. Несколько жестких ударов по корпусу согнули Бурлака в дугу, а затем бросили на грязный, заплеванный пол. С минуту он выл в позе зародыша, пока удар сапога не выбил из него дух и не сбил дыхание. Гримаса жуткой боли до неузнаваемости исказило лицо информатора. Несколько секунд подполковник смотрел на него, потом наклонился над Бурлаком.
— Повторить?
— Не — ет, — с трудом выдавил Бурлак сквозь деревянные, непослушные губы. — Все. Скажу.
— Где найти Арона?
— Не… знаю. Правду… говорю. Могу только… предположить. Старые конюшни. Там раньше пожарная часть была, — речь Бурлака постепенно становилась все более внятной. — Здание наполовину развалилось, но там есть подвал. Их тайное место.
— Откуда о нем знаешь?
Губы стукача скривились в ухмылке.
— Бабы, ежели их хорошо ублажить, не просто становятся мягкие да шелковые, но и на язык легкие. Вот и Лизка из таких, царство ей небесное. Все героиней мечтала стать. Героиней революции. А оно вон как повернулось. Вот ведь дура, не за что пулю схлопотала. Я ей говорил….
— Заткнулся! — после чего Пашутин и крикнул в сторону двери: — Поручик! Забирайте!
Не успел тот войти, как лежавший на полу Бурлак помертвел взглядом и разом забыл про боль, торопливо зачастил срывающимся голосом: — Я еще показания дам! Что скажите, то и подтвержу на суде! Я жить хочу! Про жандармского ротмистра Неволяева,… — но наткнувшись на злой взгляд Пашутина, поменял тему. — Все сделаю, как скажите! Что положено — отсижу! Сам понимаю, вина большая за мной! Так как насчет послабления?!
— Поручик, забирайте эту мразь!
— Слушаюсь, господин подполковник!
Спустя два часа развалины бывшей пожарной части были оцеплены. Никто не знал, есть ли они еще там или уже перебрались в другое место, поэтому было решено ждать, потому что при прямом штурме подвала, не миновать человеческих жертв, а если у них еще и бомба есть….
Осенний холодок тянул от пустынной Невы. Здесь, за городом, особенно остро пахло сыростью, прелым листом, тяжелой и вязкой землей. Мы стали ожидать наступления сумерек, так как если боевики находились в подвале, то выходить они должны наружу только с наступлением темноты. Прошло около трех часов, когда крышка подвала приподнялась, о чем нам, с Пашутиным, доложил один из двух наблюдающих в бинокли жандармов.
— Ваше благородие, гляньте! — и протянул мне бинокль.
Я взял бинокль. Чуть отрегулировав, стал смотреть. В открытом лазе появилась голова боевика. Медленно и осторожно он сначала осмотрелся, потом быстро выскочил наружу, в руке у него был револьвер. Следом за ним вылезли еще три человека, но кто из них Арон в подступающей темноте, мне так и не удалось понять. Сначала они прогуливались, разминая ноги, потягиваясь и справляя нужду. Потом сели на развалинах, закурили, и стали о чем‑то говорить. Даже сейчас вдали от человеческого жилья, они курили тайно, пряча огонек папиросы в сомкнутой ладони. После короткого совещания двое из них двинулись по тропинке, ведущей к заброшенной сторожке. Им на перехват был отправлен отряд из шести жандармов. Спустя какое‑то время прибежал жандармский унтер и доложил, что боевики схвачены, но главаря, согласно описаниям Бурлака, среди них нет. Больше не было смысла ждать. Пашутин отдал приказ, и жандармы осторожно двинулись вперед, все теснее смыкая кольцо окружения.
Видно они услышали какой‑то звук или сработала звериная интуиция, как вдруг они вскочили на ноги и выхватили оружие. Какое‑то время крутили головами, а потом стали медленно отступать к подвалу. Еще минута и они скроются в подвале. Пашутин это понял, поэтому отдал приказ:
— Огонь!! Стрелять по ногам!!
Темноту разорвали вспышки выстрелов. В ответ раздались выстрелы, затем раздался вскрик, потом кто‑то громко застонал.
— Прекратить огонь!!
Стрельба разом прекратилась, и мы кинулись к развалинам бывшего пожарного депо. Недалеко от входа в подвал я наткнулся сначала на одно тело, а в двух шагах от него уже увидел лежащего навзничь второго боевика. Вскоре весь отряд столпился возле лежащих тел. Возбужденные, шумно дышащие, бестолково переминающиеся жандармы неожиданно вызвали у меня прилив злости.
"Стрелки, мать вашу! Простейшее дело провалили".
— Свет дайте!
Неровный свет нескольких фонарей осветил два лежащих на земле тела. По описанию, данному Бурлаком, в одном из них, мы сразу определили Арона. Он был мертв. Второй боевик еще жил, но судя по состоянию ран — явно не жилец на этом свете. О том, кого мы брали, знали только трое: ротмистр, командовавший жандармами и мы с Пашутиным. Повернувшись к стоящему рядом ротмистру, я сказал: — Александр Степанович, теперь это ваше дело. Мы поедем.
— Сделаем все, как полагается, Сергей Александрович!
Уже на следующее утро мне позвонил Мартынов. Интенсивные допросы двух подручных Арона прояснили кое — какие подробности покушения на царя, но прямых улик, указывающих на конкретных лиц, мы не получили, зато находки в подвале подкинули нам новые загадки. Шесть совершенно новых маузеров с большим запасом патронов и довольно внушительная сумма денег. Тридцать шесть тысяч рублей. Откуда это у них?
Еще генерал сказал, что Мерзлякин срочно выправляет себе отпуск по состоянию здоровья и собирается выехать на лечение за границу. Нам это было только на руку. Как только слежка донесла о покупке им билета на поезд, нам тут же были забронированы два соседних с ним купе.
Проводник международного вагона только вышел из своего купе, как его перехватили двое плотного сложения мужчин с жесткими взглядами, от которых за версту несло полицией.
— За нами. Живо.
Проводник, как под конвоем, пошел между ними по коридору.
— Стой, — остановил его один из полицейских, пока другой открывал дверь купе. — Заходи.
Проводник международного вагона Савелий Кузьмич Савелов за много лет своей службы видел разных людей: купцов — миллионеров, депутатов Думы, министров, различной столичной знати и со временем интуитивно научился распознавать, что от каждого из них можно ожидать. Вот от этих людей прямо несло большими неприятностями, поэтому Савелов без звука перешагнул порог купе. В нем находилось два человека. Один из них, мощный, атлетически сложенный человек бросил на него мимолетный взгляд и отвернулся, став смотреть в окно. Второй, тоже крепкий мужчина, с решительным и цепким взглядом, обратился к нему с просьбой, которая мало чем отличалась от приказа.
— Значит так, Савелий Кузьмич. Дело это особой государственной важности. От тебя требуется только: через пару минут постучать в дверь соседнего с нами купе и сказать, что принес чай. Потом иди к себе. Ни на какие звуки не реагировать. Ты понял?
— Как не понять, ваше высокоблагородие.
Проводник сделал в точности, как ему велели, а для большего спокойствия даже запер свое купе.
— Кто вы, господа?! — задавая этот вопрос, подполковник уже знал, кто эти люди. И что его ждет. Сердце заколотилось. Ударило в пот.
"Они не знают! Они не могут все знать! — судорожно заметались в его голове мысли. — Я подполковник особого корпуса жандармов и с этим им придется считаться!".
Но уже в следующую секунду его лихорадочные мысли были сметены, разлившейся по телу волной такой острой боли, что в первое мгновение она показалась ему самым настоящим кипятком. Когда он очнулся, над ним наклонился здоровяк с массивной шеей и покатыми плечами борца. Жандарм уже знал кто он: подполковник разведки Пашутин Михаил Антонович, так же как узнал в рядом стоящем человеке — советника царя Богуславского. Только сейчас, через жгучую боль, которая надломила его волю, выпустив наружу страх, окончательно ушли в небытие все его сомнения в смерти трех своих подручных. Да, именно такой человек с железными пальцами и холодными, как льдинки, глазами, мог их убить один.
